Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки
Сказать: спокойной ночи. Еще раз: спасибо за чудесный вечер. Зайти в ванную, запереть дверь. Скоро Оля уснет, скоро уснут следователи и их подруги, крепким сном спят их дети, спят игрушки в детской, спят улики, спят показания, спят фотографии, спят письма в моем ноутбуке. Где-то в февральской Москве не спит один человек. Он смотрит на монитор, он ждет моего ответа.
Вернуться в комнату, включить компьютер, извиниться перед Олей, поставить его в игнор, еще раз извиниться и вернуться в ванную, раздеться, сесть на край, закрыть глаза.
Оля не спит, прислушивается к тишине в квартире, думает: все-таки Ксюша прекрасно держится, я бы так не смогла. Старается не думать, что бы она сделала на ее месте. Думает: как хорошо, что я пошла с ней. Представляет, как Ксюша сидит сейчас в ванной. Неподвижно, будто высохшее дерево, будто нахохленная птица, будто каменная статуэтка мексиканского божка.
Ксюша опускает руку, начинает двигать пальцами, пытается вызвать в своем воображении одну из привычных фантазий. Вместо возбуждения – тошнота, поднимается выше, выше, комом встает в горле, тошнота, тошнота, стыд и вина. Другие люди умирают от пыток, а ты всего лишь кончаешь. Каждый оргазм последнего месяца краской стыда заливает лицо. Будто она пришла в морг, где лежали, вытянувшись на столах, трупы убитых девушек, пришла в морг и подолгу мастурбировала около каждой, внимательно рассматривая следы ожогов, глубокие порезы, кровавые ссадины. Мерзость, мерзость. Ксюша перестает двигать рукой, подносит к лицу сухие пальцы, пожимает плечами, ищет взглядом хоть что-нибудь, способное причинить боль. На зеркальной полке одиноко лежит заколка, Ксюша примеряет ее к соску, морщится, откладывает в сторону. Больно. Просто больно. Все как у нормальных людей. Боль и наслаждение больше не превращаются друг в друга. Ком в горле, словно гвоздь, вбитый в шею. Тошнота, будто нож в солнечном сплетении. Неподвижно сидит на краю ванной, маленькая, взъерошенная, обхватив себя руками, нахохленная птица, неспящая поломанная игрушка.
45
Алексей опускается на колени и целует пальцы, на которых, кажется, почти не осталось ногтей. Боже мой, думает он, нащупывая застежку юбки, что с ней происходит? Можно даже не спрашивать, она отвечает на мои вопросы, но будто не слышит их, будто знает только заученные ответы. Ничего, все хорошо, нормально, вполне. И еще: спасибо, я тебе благодарна, извини, пожалуйста, ну что ты. Может, хотя бы сейчас, думает Алексей, хотя бы в постели мне удастся до нее достучаться. Пусть бы она кричала, ругалась, плакала, говорила хоть что-нибудь! Я так радовался, думает он, когда она спросила по аське, что я делаю вечером, ответил: «ничего», хотя Оксана просила вернуться домой пораньше, ну да ладно, совру что-нибудь. И она написала: «зайдешь ко мне?» и я ответил: «да!!» и вот я теперь стою перед ней на коленях, юбка лежит на полу, я осторожно спускаю трусы с худых бедер и припадаю губами к лону.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Сказать ему, что ли, что я так не люблю, что мне не нравится, когда языком? Впрочем, похоже, я уже никак не люблю. Трудно заниматься любовью, когда тебе кажется, что в твою шею вбит гвоздь, а в солнечном сплетении застрял нож. Тебе нужно как-то развеяться, говорит Маринка, трахнись, что ли. Трахнись! Легко сказать. Ксения стоит, расставив ноги, положив руку на затылок коленопреклоненного мужчины, и прислушивается к себе. Да, похоже, от секса толку не больше чем от мастурбации, внутри что-то сломалось, привычные фантазии не работают, словно кто-то выключил механизм, заставлявший тело отзываться на касания рук, касания языка, образы, мелькающие в голове. О том, что в голове, лучше не задумываться. Гвоздь в горле, нож в животе. И вот она стоит, как дура, посреди комнаты, раздвинув ноги, чтобы Алексей мог спокойно двигать там языком, гладит его по склоненной голове – и не чувствует ровным счетом ничего.
Боже мой, удивляется Алексей, она всегда легко возбуждалась, что же с ней происходит? Он пробует пальцами, снова языком, проходится по всему телу, но Ксения лежит на спине, почти неподвижная, маленькая, хрупкая, будто надломленная. Когда я последний раз чувствовал себя таким беспомощным? думает Алексей. Наверное, это и называется любовь, говорит он себе, когда невозможно заниматься сексом с женщиной, которую любишь. В особенности, если она не любит тебя. Не думай о том, что это Ксения, это просто женщина, просто тело, худощавое, с выпирающими ребрами, с мехом внизу живота, двумя торчащими грудями. Привычное дело: поцелуи, касания, ласки. Постарайся пробудить в нем наслаждение, не думай о любви. Это только секс – и Алексей снова и снова проводит пальцами по холодной коже, пробегает губами от пальцев ног до Ксениных губ, мягких, безвольных, механически откликающихся на поцелуй.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Впрочем, если он ждет, пока я кончу, нам предстоит интересная ночь. Зачем я его позвала, скажите на милость? Нельзя так с другими людьми, все ж таки живой человек, не вибратор, зачем я его так… Трудно мне будет теперь с любовниками, думает Ксения, ну и ладно, поживу одна. Поиграли и хватит. Тоже мне, важное дело – секс! Сказать ему, что ли, чтобы он начинал меня трахать по-настоящему, думает Ксения, а то на работу завтра, я устала уже. Она старается натуральнее вздохнуть и на выдохе произносит: Возьми меня!
Боже мой, думает Алексей, двигаясь внутри Ксении, сколько же я ждал этого вечера? Что, интересно, я скажу Оксане, впрочем, ладно, совру что-нибудь. Двигается то равномерно, то меняя ритм, покрывая поцелуями лицо, пробегая пальцами по телу. Что же с ней происходит? Он пытается вспомнить, как они занимались любовью месяц назад – и ему кажется, что рядом с ним лежит совсем другая женщина.
И долго мы так будем? думает Ксения, хотя он так старается, что пусть. Бедняга, ну он и вляпался. Зато теперь буду знать: эти развлечения не для меня нынче. Может, когда-нибудь потом… Она лежит на спине, закрыв глаза, вспоминает визит в милицию. Ведь не поверили, решили, что я их разыгрываю. Диск, конечно, взяли, но по глазам видела – считают взбалмошной идиоткой, сексуально-озабоченной истеричкой. Тоже, блин, нашли эротическую фантазию, визит в ментовку. Другие фантазии, впрочем, помогают не больше – за эти дни сама убедилась, лучше даже не пробовать: тошнота, ком в горле, гвоздь в шее, нож в животе. Она открывает глаза: Алексей сосредоточенно раскачивается. Бедняга, думает Ксения, надо ему подыграть, что ли, а то на работу завтра, я устала уже – и начинает двигать бедрами навстречу, постепенно увеличивая амплитуду, выгибаясь, постанывая, вцепившись обкусанными до корней пальцами в плечи, запрокинув голову – и не чувствует ровным счетом ничего.
