Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки
Я зря убил их. Я пытался объяснить то, что они вообще не могли понять – а ты знала всегда. Из подручных материалов, чужой плоти, металлических инструментов, цепей и веревок я пытался сделать себе астральную сестру, сестру-близнеца, которая понимала бы мою боль. Теперь можно оставить эти попытки – потому что я нашел тебя.
Я мог бы ничего не говорить тебе, но я знаю: именно тебя я искал все эти годы. Астральная сестра. Больше, чем сестра. И было бы не по-братски тебя обманывать. Не думаю, что нужно поставить здесь смайлик.
Я не знаю, что ты сделаешь теперь, но я молю тебя: не бросай меня одного. Мы были созданы друг для друга, все, что сделал я, и все, что сделала ты, – это как аверс и реверс монеты, инь и янь. Мы оба – писатели, только ты пишешь байтами по экрану, а я – кровью по человеческому телу. И то, и другое – довольно нетрадиционная техника.
Ты так близка мне, что иногда я думаю, будто сошел с ума и тебя никогда не существовало. Что я сам сделал сайт и переписываюсь сам с собой, с тобой, моя анима, астральная сестра-близнец, мое тайное «я».
Я так долго пытался создать тебя из всех этих женщин. И иногда я думаю, что тебя не существует, что в конце концов я все-таки создал тебя – из дистиллированных зрачком слез, из отчаяния, горечи, из той же материи, что и мои влажные сны.
Иногда я думаю, что ты покинешь меня навсегда.
На сайте ты призывала меня обратиться к психиатру. Потом говорила по ICQ, что это был бы настоящий американский хэппи-энд: сайт «Московский маньяк» помогает московскому маньяку найти путь к излечению. Но я не пойду к психиатру – и не только потому, что не хочу, чтобы меня заперли в дурку, а просто – я не представляю, как буду с ним говорить. Как он сможет работать со мной, чувствуя ужас и омерзение? А если он их не почувствует, значит, я еще мало сделал.
Но мы делим друг с другом наши ужас и омерзение. Я верю, что ты не оттолкнешь меня. Я верю, что мы можем быть счастливы вместе. Как Ганнибал Лектор и Кларисса Стерлинг, как Микки и Мэлори, как Кэмерон и Дженис Хуперы.
Только так и может выглядеть настоящий хэппи-энд.
Хочешь, я дам тебе слово, что постараюсь тебя не убить? а ты постарайся не умереть со мной, хорошо?
Помнишь, однажды я спросил, как бы ты хотела умереть. И ты ответила: «Вскрой мою грудную клетку и возьми мое сердце» И я, написав это письмо, чувствую: это моя грудная клетка вскрыта, и это мое сердце трепещет на твоих губах.
Я люблю тебя
alien
44
Вскочить, резко захлопнуть ноутбук, броситься к сумке, рыться в бумажках, бормотать: где-то здесь должна быть визитка, не смотреть на Олю, не слышать ни единого слова, сказать: вот она, ну наконец-то! в три прыжка подскочить к телефону, снять трубку, набрать номер, слушать гудки.
Не смотри на меня так, Оля, не смотри. Ты разве не видишь, я – взрослая, ответственная женщина, я выполняю свой гражданский долг, я помогаю милиции, я спасаю жизни еще неубитых девушек. Не смотри на меня, не говори ни слова, я все равно их не слышу.
Никто не подходит, конечно, никто не подходит. Это служебный телефон, на дворе ночь, в кабинетах никого нет, следователи пошли домой, укладывают детей, поют колыбельные, читают сказки на ночь. Дети засыпают, посапывают во сне, спят игрушки в детской, а на полках в кабинетах спят папки, спят фотографии трупов, спят отчеты экспертов, спят показания свидетелей. Следователи обнимают своих жен и любовниц, ложатся в постель, собираются заняться любовью. Они оставляют свою работу за порогом дома; глядя на обнаженных подруг, не думают о расчлененных телах, разбросанных по подмосковным лесам. Фотографии спят в папках, в моем ноутбуке спит е-мэйл от убийцы, в рабочем компьютере спит сотня килобайт нашей переписки. Утром я скопирую их на CD-R и еще раз позвоню, уже в рабочее время. Нам в руки, скажу я, попал бесценный материал, разговоры с убийцей. Наверняка ваши эксперты смогут легко обнаружить какие-нибудь зацепки.
Повесить в конце концов трубку, повернуться к Оле, небрежно пожать плечами, сказать: никого нет. Посмотреть с изумлением, пояснить: в милицию, куда же еще, пойти на кухню, по дороге как бы ненароком проверить задвижку на двери, просто так, как бы машинально, может, у меня такой невроз – каждый раз, проходя мимо двери, проверять, заперта ли она. Да, заперта. Налить чаю, спросить: тебе сделать?
Не смотри на меня так, Оля, не смотри. Ты разве не помнишь – мы собирались пить чай. Что, чаю теперь не пить? Что такого особенного случилось? Не смотри на меня так, я тебя прошу.
Рассказывать, как можно вычислить убийцу. Не называть его alien'ом, называть его убийцей. Найти в записной книжке Сашин телефон, сказать: он наверняка его запомнил, наконец услышать хотя бы несколько Олиных слов, ответить: ну да, он всегда был инфантильное безответственное трепло. Потому и расстались. Вспомнить слово «ответственность» и тут же забыть, кто говорил его тебе последний раз.
Пить чай, стараться слушать Олю, отвечать небрежно, по-деловому. Отказаться закрывать сайт, сослаться на договоры о рекламе, на высокий траффик, на свою деловую репутацию, сделать вид, что ничего не случилось. Объяснить: и вообще, это же как крючок, на который мы его поймали. Милиция должна быть нам благодарна.
Не думать о беседе со следователем. Не думать о том, что он будет читать нашу переписку. Или нет – думать, подготовиться, быть невозмутимой, ничуть не смущаться, мол, у всех свои вкусы, в чем, собственно, дело? Притвориться, что с самого начала что-то подозревала, представить все как большое журналистское расследование. Сделать вид, что собиралась опубликовать фрагменты на сайте. Еще что-нибудь сделать, сделать прямо сейчас, позвонить Паше, сказать: мы его нашли, нет, нет, это, пожалуй, лишнее. Никому не звонить, налить еще чаю, сесть, наконец, спокойно.
Не смотри на меня так, Оля, не смотри. Не говори лучше ни слова, не называй этого имени. Если ты скажешь любовное письмо, если ты скажешь он в тебя влюблен, если я хоть как-то услышу слово любовь – я тебя ударю, поверь. Не смотри на меня, не утешай. Не в чем меня утешать, ничего же не случилось.
Сказать: тебе, наверное, пора идти? Удивиться, что хочет остаться. Ах да, гололед, прости, я забыла, да, конечно, оставайся. Сказать: спасибо за чудесный вечер, достать из шкафа чистое белье, раздвинуть диван, пропустить в ванную первой, помыть две чашки. Оставшись на кухне одной, обнаружить, что вся дрожишь. Конечно – холод, зима, февраль.
