Анхела Бесерра - Музыка любви
— Не трать время на слова, дочка. Я тебя не слышу. Когда выйдешь отсюда, посмотри на птиц. Почувствуешь вольный трепет их крыльев и поймешь, что жизнь впереди...
Когда Аврора открыла дверь, горный ветер вмиг высушил ее слезы. Воздух казался разреженным. Взглядом она поискала Андреу и обнаружила его сидящим над клумбой, заросшей пышными кустами роз, источающих умопомрачительный аромат. Она подошла неторопливо, отмахиваясь от возбужденно жужжащих майских жуков, и он крепко обнял ее. Она не в состоянии была говорить, а он ни о чем не спрашивал.
Они остались в доме еще на некоторое время, чтобы Аврора могла проститься не торопясь. Правду сказала кузина матери: на «Мельнице грез» свободными оставались только птицы, не принадлежащие на самом деле никому, даже небесам. Корни растений потихоньку пробивали себе путь сквозь полы, ползучие растения сжимали стены в смертельных объятиях. Поместье, лишенное надежды, угасало в медленной агонии точно так же, как Пубенса.
После утра, проведенного в томительном напряжении, Андреу и Аврора отдыхали в отеле, объединенные общими устремлениями и влюбленные сильнее прежнего. Они разговаривали, строили предположения, грустили о родителях и пришли к замечательному выводу: они продолжат расследование, но, если прошлое не откроет новых тайн, им следует обратить взор в будущее. Почему они так стараются постичь безвозвратное, а не вкладывают все силы в грядущее?
Всю вторую половину дня они провели в постели, любя друг друга так нежно и осторожно, будто боялись что-то разбить. Обдавая кожу теплым дыханием, он целовал ее стройные ноги, ямочку под коленом, плавный изгиб живота, полную грудь... Медленный танец в нарочито сдержанном ритме под вздохи наслаждения, рвущиеся из самых потаенных глубин. Любовь Андреу разливалась по ней подобно морским волнам, душа растворялась в теле, и тело с душой были — одно.
Небо затянулось свинцовым покрывалом, а потом пошел дождь. Невиданных размеров градины бились в оконные стекла, создавая удивительный контраст с тонким теплом тлеющих в камине дров и уютной тишиной в комнате, где полнота чувств сделала слова ненужными.
Когда Аврора и Андреу наконец отправились ужинать, луна сияла на чисто вымытом ночном небосводе. По земле расстилался узор из ледяных цветов, переливающихся на асфальте и газонах. Городские пробки рассосались от непогоды — на улицах вообще почти не осталось машин.
Такси поднялось по серпантину и высадило их у подножия горы Монтсеррат. Водитель обещал приехать за ними сюда же через три часа. Они сели в фуникулер и десять минут парили над бездной, пока не достигли 3160 метров над уровнем моря. Наверху их ждали яркие, близкие звезды и невероятная панорама Боготы, от которой захватывало дух. Андреу забронировал столик в ресторане с лучшими видами на город, но перед ужином он хотел кое-что сказать Авроре. Они остановились в дверях храма Монтсеррат.
Он изложил свои планы так, будто они их уже сто раз обсуждали. К концу года он покинет дом на авениде Пирсон и поселится в отеле. Команда адвокатов будет контролировать и консультировать его на каждом шагу. Он уверен в своих чувствах и не намерен терять время в браке, не просто действующем на нервы, но, прямо скажем, невыносимом. Он не может больше жить вдали от Авроры, но надо все организовать с умом. Их долг — разорвать проклятую цепь событий, некогда помешавшую счастью Жоана и Соледад, а теперь протянувшуюся и в будущее, к ним.
Авроре не надо ни о чем беспокоиться, сказал он. Он позаботится о ней. И о ее дочери тоже. Спохватившись, что до сих пор не спросил мнение Авроры, он извинился и заключил ее в объятия перед распятым Христом, которому была посвящена гора.
— Я собираюсь сделать то, чего никогда прежде не делал, и, как никогда, я уверен в том, что чувствую, говорю и делаю.
Он посмотрел ей в глаза, и светлый луч любви накрепко спаял их взгляды.
— Аврора Вильямари, хочешь провести со мной всю оставшуюся жизнь?
— Да, хочу.
— Хочешь, чтобы я состарился на твоих глазах, хочешь быть рядом бессонными ночами, проявлять снисхождение к моим приступам замкнутости и раздражительности, делить мои печали и радости... помогать мне залечивать раны прошлого, играть для меня сонаты отца, которых я никогда не слышал, скорбеть со мной о нем, чего до тебя я не делал, забывать мои проступки и прощать то, что я не лучше, чем я есть?
— Да, хочу.
— Хочешь учить меня смотреть на мою жизнь твоими глазами и учиться у меня смотреть на твою — моими?
— Да, хочу.
— Аврора... я тебе не обещаю безоблачного счастья каждый божий день — пообещав такое, я бы обманул тебя. Обещаю я другое: вдвоем мы сможем день за днем это счастье строить, исправляя наши ошибки, извлекая из них уроки и шаг за шагом поднимаясь к вершинам.
— Но ты понимаешь, что это будет нелегко? — перебила она. — Не хочется мне подливать ложку дегтя, и все же... Сначала нам следует преодолеть ближайшие препятствия — вероятно, обиду и разочарование наших супругов. — В первую очередь она подразумевала, конечно, своего мужа. — Возможно, нас доведет до отчаяния то, что все обернется не так, как мы планировали, и надо менять маршрут, хотя и не конечную цель. Ты готов ко всему этому?
— А ты готова?
— Я же ответила тебе на все вопросы «да, хочу». Но... сможем ли мы?
— Первый шаг к возможности — это желание, моя ненаглядная. В других ситуациях, куда более... скажем так, тривиальных, я убедился в этом на своем опыте, и не раз. Я хотел из мальчика на побегушках сделаться предпринимателем, и у меня получилось. Хотя цена оказалась высока — помимо прочего, отречение от любви. — Он смущенно опустил голову. — Я был другим человеком, корыстным и расчетливым. Пропащий был совсем... пока не встретился с тобой. Ты меня спасла.
— Ни от чего я тебя не спасала. Это отец тебя спас, ценой своей жизни. Они спасли нас, Андреу.
Аврора подумала, что вот сейчас они переступают самый важный рубеж, изменяют то, что казалось предначертанным судьбой. Осталось только проверить ее страшное подозрение, которое, если оправдается, разобьет их мечты вдребезги. Как бы она ни гнала прочь тревогу, правда — если это правда — рано или поздно обернется катастрофой.
— Ты что-то притихла.
— Боюсь я...
— Боишься? Чего же?
— Что мы не сможем, Андреу. Не сможем...
— А знаешь, для чего существуют страхи? Для того, чтобы их преодолевать. — Андреу обнял ее, и Аврора прильнула к его широкой груди. — Не переживай. Мы со всем справимся, слышишь? Со всем!
Аврора прятала глаза. Рассудок подал голос в самое неурочное время, помешав ей насладиться моментом. Истинной причиной ее беспокойства было некое предположение, о котором ее возлюбленный и понятия не имел, и если оно верно, то с этим им никак не справиться. Андреу спугнул ее мысли.
— Если хочешь, можешь поцеловать своего жениха. Он ждет с нетерпением... — Он закрыл глаза и склонился к ее губам.
Они скрепили свой союз долгим поцелуем в тишине лунной ночи перед крестным путем, символизирующим страсти Христовы. Сотни жителей Боготы по воскресеньям одолевали этот маршрут, некоторые даже поднимались на вершину горы ползком, веря, что истинное чудо творится на пути через тернии к звездам.
Соледад, как ни старалась, не могла забыть сцену на волнорезе Барселонеты. Жоан, обнимающий другую женщину, стоял у нее перед глазами. Она пыталась возненавидеть его и не могла. Даже заставить себя относиться безразлично к судьбе своего пианиста ей не удавалось. Она все еще была влюблена, и даже сильнее прежнего. Хоронила свои чувства, но хоронила — заживо. Упрямое сердце не сдавалось. Против собственной воли Соледад признавала, что обречена любить его вечно.
Жауме Вильямари стал посещать дом в Чапинеро довольно регулярно, однако цель свою благоразумно держал при себе. Каждому визиту была причина: иногда — шахматные партии с Бенхамином, которые начинались как обычное развлечение, но постепенно превратились в настоящие захватывающие баталии, иногда — встречи в узком кругу с членами клуба «Кантри», подогреваемые виски и сигарами, где планировались интереснейшие состязания по гольфу, никогда впоследствии не осуществляемые. Кроме того, Жауме приносил пластинки, которые заказывал из Испании, и в результате вся семья Урданета Мальярино пристрастилась слушать оперу на дому. Одна Пубенса не принимала участия в развлечении — после возвращения из Канн она вообще редко покидала свою комнату. Эти изысканные музыкальные вечера в большой гостиной обычно затягивались до глубокой ночи. Чистые голоса солистов проникали сквозь дерево и камень стен — и окрестные сады расцветали под их благотворным воздействием.
Соледад до сих пор считала, что этот безукоризненно вежливый мужчина мог бы стать идеальной парой для Пубенсы. Ей хотелось, чтобы та поскорее покинула дом: кузина слишком живо напоминала о ее коротком счастье и долгих муках, о ее личном рае и аде. Соледад снова винила ее во всех своих невзгодах. Если бы кузина тогда помогла ей, она, конечно, сейчас была бы с Жоаном. Но Пубенса оставила ее наедине со страхом и болью. Где же сестринская любовь, в которой Пубенса так страстно клялась, если она повернулась к Соледад спиной в самый трудный час? Соледад решила, что никогда не вернет кузине своего расположения.
