Макар Троичанин - Вот мы и встретились
- Ма-а-ма-а! – бросился к Марии Сергеевне. Она еле успела опуститься на колени, принять в объятия и крепко прижать, ощущая торопливое и сильное биение маленького сердца.
- Ма-амочка моя! – ухватил он её за шею горячими ручонками и прижался щекой к щеке. – Почему ты так долго не приезжала? – громко и учащённо задышал ей в ухо. У неё сдавило дыхание и по щекам покатились крупные слёзы. Тогда малыш отстранился и, увидев, что она плачет, стал старательно стирать слёзы нежными ладошками. – Не плачь, не бойся, я не уйду больше в детский дом, я всегда буду с тобой, ладно?
У мойки, опершись ладонью, хлюпала носом, собирая слёзы в фартук, доктор медицинских наук и профессор. На шум заглянул отец и тут же спрятался за дверью, чтобы никто не увидел мужских слёз.
- Ладушки, родной, ладушки, - еле выговорила, задыхаясь от рёва, нашедшаяся мать и стала жадно целовать найденного сына. – Мы всегда будем вместе, - пообещала, веря раненой душой в сиюминутное обещание. Не выпуская из объятий мальчугана, с трудом поднялась и заходила в волнении по кухне, натыкаясь на углы мебели и не видя ничего из-за слёз.
- Идите-ка в детскую, - подсказала бабушка, и сама пошла впереди.
Детской оказалась комната Марии Сергеевны, в ней практически ничего не изменилось, только появились разнообразные игрушки и на полочке рядом со взрослыми книгами встали, как в жизни, тоненькой стопочкой детские.
- Смотри, сколько игрушек! – вытянул малыш ручонку, показывая, и наклонился так, что ей пришлось присесть на корточки и ссадить его, чтобы не упал. Он резво побежал в угол, схватил за кабину угрожающий авторакетоносец, заспешил обратно к не успевшей подняться матери и снова схватился одной рукой за её шею. У него уже выработался недетский опыт в том, что мать нельзя выпускать из рук, иначе она опять исчезнет. Не удержавшись от толчка, Мария Сергеевна шлёпнулась задом на пол. Тогда он, утвердив её посреди комнаты, высвободился и опять побежал к игрушкам. – Смотри, вертолёт! Он летает как настоящий! – вернулся с игрушкой к надёжной шее. – Хочешь, я тебе его подарю? Я тебе все игрушки подарю, ладно?
Она прижала его к груди, больно оцарапавшись о лопасть настоящей винтокрылой машины, и согласилась:
- Конечно, хочу. Они будут и твои, и мои, ладушки?
- Ага, - ответил он. – А ещё у меня есть книжки с картинками. Ты любишь читать?
- Сашенька, - вмешалась бабушка, с печалью наблюдавшая за ними, - тебе пора спать. Ложись, а она тебе почитает.
- Ладушки, - согласился мальчонка и засмеялся, повторив запомнившееся слово матери, - про Буратино, хорошо? – попросил чтицу. Бабушка разобрала постель и вышла, а хозяин сам разделся, натянул пижамку и нырнул под одеяло. – Садись рядом, - похлопал ладошкой по кровати, - и читай. Это про мальчика, - объяснил ей, - которого папа Карло сделал из дерева, но ты не думай, что он игрушечный, он настоящий. – Он придвинулся поближе к ней. – Ты подержи меня за руку, пока я слушаю и сплю, ладно?
Она улыбнулась ему.
- Ладушки, - и оба засмеялись, радуясь друг другу и найденному паролю, а когда отсмеялись, малыш сделал серьёзное лицо и проникновенным голосом сказал, влюблённо глядя на неё:
- Я тебя сильно, сильно люблю.
- И я тебя, - она наклонилась, поцеловала в мягкие губки и быстро подняла голову, опасаясь, что опять не сдержит слёз.
Когда он заснул, ровно задышав и чему-то улыбаясь во сне, Мария Сергеевна осторожно поднялась и на цыпочках вышла в кухню. У стола сгорбившись и по-бабьи подперев щеку сидела профессорша, одолеваемая тяжкими мыслями о дочери. Вздохнув, встала.
- Есть будешь?
- Нет, ничего в горло не пойдёт, - отрицательно замотала головой дочь. – Водки бы?
Мать открыла дверь в соседнюю комнату, негромко позвала:
- Серёжа. – К порогу вышел отец в очках, вопросительно взглянул поверх них на женщин. – Твоя дочь требует водки.
Он ни о чём не спросил, не удивился требованию, ушёл в комнату и через полминутки вернулся с початой бутылкой спирта. Поставил бутылку на стол и поднял, сдаваясь, руки.
- Не могу: мне надо ещё кое-что прочитать к завтрашнему семинару, - и ушёл.
Мария Сергеевна сама нашла стакан, налила полстакана из бутылки, дополнила из-под крана, умело выдохнула воздух и в один приём выпила весь коктейль.
- Извини, что так получилось, - попросила прощения у матери.
Та не приняла извинения.
- Не получилось бы, если бы ты удосужилась предупредить о приезде, - и закрыла неприятную тему: - Я тебе постелю на диване. Мне тоже надо готовиться к семинару. – В дверях задержалась. – Постарайся уехать пораньше, пока он не проснулся, - и вышла.
Уехала, не прощаясь, ещё не было и шести, с тяжёлой головой и промилями, достаточными для того, чтобы любой захудалый инспектор отобрал права. «Теперь у меня нет ничего», - свербила горькая мысль, - «ни родительского дома, ни Ивана, ни друзей-товарищей, один только Копелевич, едри его душу мать! Ни-че-го!» - и не было слёз, чтобы оплакать себя. «Да, конечно, искусство требует жертв, но не до такой же степени!» И погода стояла подстать настроению: туман, сыро, морось, небо запелёнато тучами, мчащимися наперегонки с «Опелем» туда, в город, где и так беспросветно. Жить не хотелось. Вспомнились стенания Сони, и она шептала застывшими губами: «Погоди, дядя Ваня, погоди… Мы отдохнём! Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы ещё увидим небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, и наша жизнь станет тихою, нежною, как ласка!» - последние слова произнесла уже громко, во весь голос: «Я верую, я верую!» - кричала, заглушая шум мотора, и нажала на акселератор, разогнав «Опель» до 120-ти километров. «Вот, вот сейчас, этот…» - говорила неистово в душевном трансе, провожая воспалённым взглядом, полным решимости и ужаса, фонарные бетонные столбы по обочине дороги. «Тот, нечего тянуть…» - наметила самый дальний, на котором ярко светились красный череп и перекрещенные кости в жёлтом круге, и направила побелевшими от напряжения пальцами машину туда, на предупреждающий об опасности знак, а он быстро рос и вот уже занял всё поле зрения. «Ещё немного, ещё, ну! Мы отдохнём…» Она не помнила, когда и как сбросила газ и нажала на тормоз. Может быть и не нажимала, а верный «Опелёк» не подвёл и сам встал как вкопанный у самого столба, почти уткнувшись в него бампером. Бессильно опустив голову на руки, сжимавшие руль, она бормотала: «Погоди, дядя Ваня… Всеволодович, ты погоди немного… мы отдохнём, отдохнём, от-дох-нём…» и погрузилась в забытьё.
-14-
Ивана Всеволодовича никто, конечно, не отзывал от телефона, он сам разом прекратил бесполезный никчемный разговор, не желая притворяться, что рад её замужеству. Долго потом сидел, осмысливая случившееся и не знал, то ли радоваться, что кончилась тянущая душу привязанность к женщине, которая не хотела встреч и водила его за нос на длинном поводке, то ли обижаться на предательство ради корысти, что было вдвойне обидно. Но он не любил долго размышлять над тем, что случилось, что прошло и чего не вернёшь, не любил копаться в прошлом, пусть и совсем свежем, у него и без неё, без той единственной, предназначенной судьбой только для него, была масса неотложных дел.
Во-первых, проект по Марьинскому. Умница Николай Рябцов в темпе и грамотно закончил все трудоёмкие составительские и оформительские работы, внутренняя рабочая экспертиза прошла успешно, поправки внесены, через день намечена защита в экспедиции, а следом – выезд в Управление. Иван Всеволодович намеревался было для надёжности двинуть туда сам, но потом, подостыв, решил дать возможность Николаю самостоятельно завершить первый геологический труд, да и неудобно первооткрывателю гоношиться со своим недоразвитым геологическим дитятей, подумают тамошние коллеги, что выпячивается мужик, пыжится, не определив ещё размеры славы. А вдруг и на самом деле, во что не хотелось верить, месторождение окажется так себе, и он напрасно раздувает щёки. Пусть лучше другой, более-менее нейтральный, доказывает обратное.
Вошла Зина.
- Вот, - положила на стол два листка, густо исписанных мелким почерком, - сделала.
Это были срочные описания шлифов. Положила и повернулась, чтобы выйти и не мешать начальству думать над их общими проблемами, хотя давно известно, что чем больше начальник думает, тем хуже для подчинённых.
- Постой, - остановил её Иван Всеволодович. – Слушай, если бы ты не была замужем, пошла бы за меня?
У неё глаза сначала округлились от удивления, а потом заискрились смехом.
- Запросто, - и было не ясно, то ли отвечает серьёзно, то ли льстит на всякий случай.
- Что так? – попросил уточнить жених.
Она улыбнулась, не пряча весёлых глаз, и стало понятно, что подыгрывает.
- А вы – надёжный.
Определение ему понравилось, не понравилось, что некоторые так не считают.
- Вот, вот, - круто свернул в сторону отвергнутый надёжный семьянин с большим носом. – Помоги Николаю стать надёжным. Сделает проект, защитит, станет начальником отряда и будет таким же. Ты только помоги ему, не суйся в его колею, побудь малость второй, лады?
