Хербьёрг Вассму - Наследство Карны
Она ушла, ребенок дремал, теперь немного спокойнее. Вениамин решился:
— Я понимаю, что сейчас не время для разговора. Но невозможно так жить год за годом.
Она с удивлением подняла на него глаза. Как в детстве, когда ее что-нибудь поражало. Молния. Большая волна.
В три часа ночи конец был как будто уже недалек.
Им оставалось только наблюдать, как ребенок борется за каждый вдох. Ханна хотела взять его на руки, но Вениамин опередил ее, и она не помешала ему. Они ощущали удушье мальчика как физическую боль. От полумрака зрачки Ханны расширились. Вениамину казалось, что он видит в них свое отражение.
Не успев подумать, он глубоко сунул палец ребенку в горло. Мальчика вырвало прямо на Вениамина — слизь, содержимое желудка. От мучительной борьбы по нему градом катился пот. Все трое были мокрые.
Время от времени он бессильно повисал на руках у Вениамина. Казалось, живыми у него остались только легкие. Его снова вырвало.
Ханна протянула руки. Передавая ей ребенка, Вениамин коснулся ее руки, плеча, волос, но даже не заметил этого.
Ребенок обмяк на руках у Ханны.
Это конец, подумал Вениамин. До него даже не дошло, что он обнимает их обоих.
Услыхав учащенное дыхание ребенка, Вениамин не поверил своим ушам. Но мальчик дышал. Еще тяжело, со свистом, но дышал!
Вениамин не смел взглянуть на Ханну. Лишь улыбнулся в пространство, забрал у нее ребенка и положил его на кровать. Потом прослушал, осторожно постучал по грудке, сосчитал вдохи и уложил в кроватку.
— Думаю, кризис позади, — сказал он, наконец взглянув на Ханну.
Она молчала, он взял ее руку. Рука была холодная и вялая.
Несколько минут он сидел, держа ее руку и наблюдая за дыханием ребенка.
— Попробуй напоить его, — прошептал он.
Она отняла руку, нагнулась над ребенком и дала ему соку. Малыш жадно выпил его, он больше не кашлял.
Ханна отставила чашку и подняла глаза на Вениамина. Губы у нее скривились, но это был не смех и не слезы.
— Спасибо, Вениамин! Теперь ты можешь идти!
Он поднялся и подошел к печке. Подбросил несколько поленьев и тихо прикрыл дверцу. Потом медленно повернулся к ней:
— Да, теперь я уйду. Но ты должна звать меня, если я тебе нужен. Несмотря ни на что! Слышишь?
Он подождал, но она молчала. Он закрыл свой чемоданчик. Подождал еще. Быстро подошел к двери и взялся за ручку.
Неожиданно Ханна оказалась рядом. Обвила руками его шею, прижалась к ней губами.
Вениамин замер с поднятыми руками. Потом обнял ее и, покачивая, прижал к себе. Он покачивал ее, как Карну, когда она приходила в себя после припадка.
— Ну-ну, — шептал он в ее волосы. — Не надо, Ханна, родная! Нас может увидеть Сара, и тебе надо поспать. Спать, спать. Потом мы придумаем какой-нибудь выход.
Кто знает, сколько они так стояли? Но когда он хотел освободиться от ее рук, у нее вырвался отчаянный крик:
— Не уходи! Не бросай меня, Вениамин!
Глава 6
В апреле не было никаких признаков весны, кроме крика чаек и запаха рыбы. И бледного кольца вверху, в снежной круговерти, позволявшего догадываться, что там скрывается солнце.
Но в книге заказов на верфи Дины и Олаисена всегда числилось много заказов, а в «Гранде» во всех номерах топились печи.
Приезжали люди, которых тут никогда прежде не видели и которым, по-видимому, в Страндстедете нечего было делать.
Но приезжали также и браковщики рыбы, и торговцы, и шкиперы. И те, кто должен был разметить фарватер. Заседания местной управы часто проходили в столовой гостиницы. Бремя от времени там останавливались близкие амтмана. Епископ во время своих поездок по епархии встречался в гостинице с пробстом. Заезжие проповедники, из тех, которые умели заставлять людей выкладывать деньги, тоже жили в «Гранде».
Однако главными постояльцами гостиницы были важные господа с карманными часами на цепочках и металлическими накладками на чемоданах, ожидавшие пароходов, идущих как на юг, так и на север. По неизвестной причине их становилось все больше. Словно они не могли не посетить гостиницу фру Дины в Страндстедете перед тем, как ехать в Тромсё или воспользоваться сухопутным транспортом, идущим по южной дороге.
Одно время мансарду в гостинице снимала гадалка. Но когда выяснилось, что она не в состоянии оплатить счет, несмотря на то что гадала многим мужчинам, фру Дина, как, хихикая, рассказала помощница кухарки своей подруге, переместила гадалку в картофельный погреб и взяла в залог ее стеклянный шарик. Гадалка через кухню убежала с одним рыбаком из Гратанга, но стеклянный шарик так и остался в гостинице.
Бывало, кое-кто как бы невзначай и, разумеется, без всякого злого умысла пытался выведать у Бергльот, не заходит ли кто-нибудь из приезжих в личные покои фру Дины. Ответ был неизменно один:
— Иногда фру Дина в своих покоях играет с редактором в шахматы или принимает доктора с семьей. Там нет места для званых обедов или для посторонних!
Говорили также, будто однажды фру Дина велела Вилфреду Олаисену явиться в ее покои. Ему якобы так хотелось, чтобы верфь скорее начала действовать, что он взялся за какой-то весьма невыгодный ремонт. Но Бергльот по-своему опровергла эти слухи:
— Фру Дина никогда не говорит о делах в своих покоях. Как бы это выглядело? А о чем они говорят в конторе, я не знаю. И я никогда не слышала, чтобы фру Дина и Олаисен сказали бы друг другу хоть одно плохое слово.
И все-таки личные покои в «Гранд Отеле» всегда вызывали у людей любопытство. Входная дверь, в которую разрешалось входить и выходить пристойно и в любое время суток, волновала не только вдову Рют Улесен.
Ходили слухи, будто Олаисен и Дина собираются построить новый слип[11] и расширить свое дело. Для того, мол, и послали Педера Олаисена учиться в Трондхейм.
Телеграфист определенно знал, что Дина купила большой кусок берега у пономаря. Зачем — неизвестно. Но столь узкая полоска земли не годилась ни на что, кроме канатной дороги. Значит, она опередила Олаисена. Он-то уже давно поговаривал о канатной дороге.
Пономарь, который, подражая Олаисену, важничал, как маркграф, честно сказал, что действительно продал фру Дине покрытую гнилыми водорослями каменистую полоску у воды. А для чего она ей понадобилась, он не знает, потому что для пластания рыбы она не годится.
Сара произнесла в Длинных покоях лишь несколько слов, двери были закрыты. Она даже не присела. И сразу ушла через заднюю дверь. Как будто ее здесь и не было!
Дина надела толстые башмаки, теплое пальто и отправилась в дом Олаисена. Без приглашения. Ханна была больна, а Олаисен на «Лебеде» ушел на юг. Куда и насколько, Сара не знала.
Все свидетельствовало, что здесь живет самый влиятельный человек Страндстедета. С тремя сыновьями, женой и свояченицей. Дом был открыт для друзей и деловых знакомых. Председатель местной управы держал двух служанок и няню, не считая работника, который следил за садом и исполнял другую тяжелую работу.
Ханне жилось хорошо. Странно было бы думать, что это не так. Никто и не думал. Правда, Дина слышала, как люди судачили о вспыльчивости Вилфреда Олаисена.
Но, с другой стороны, все, что он делал, вызывало у них восхищение. Что бы он ни затевал, давало людям работу. В положенное время они получали деньги. Он помогал им обрести жилище и занимался благотворительностью.
Смотреть на него с сыновьями было приятно. Вилфред Олаисен был самый любящий отец, самый добрый и веселый. Если, конечно, не считать его приступов гнева. Но у всех свои капризы. А у себя дома каждый сам себе хозяин!
На дверях Олаисена висел молоточек. Служанка, открывшая дверь, была в накрахмаленном передничке. При виде стоявшей на крыльце фру Дины на ее бледном лице выразился испуг.
— Фру Олаисен плохо себя чувствует и никого не принимает…
— Я знаю. Потому и пришла. — Дина отодвинула служанку в сторону, чтобы войти в дом.
Пока она поднималась по лестнице, служанка, ломая руки, стояла в прихожей.
— Где она лежит?
Ответ был маловразумительный, но тому, кто привык жить в большом доме со множеством комнат, он был понятен.
Задернутые занавески. Слабый запах розовой воды и йода. Сверкающая чистота и порядок. Широкая кровать, скрытая двумя красивыми портьерами, свисающими с потолка. Эта сказочная атмосфера напоминала о «Тысяче и одной ночи».
Ханна с закрытыми глазами лежала на кровати. И не открыла их, когда вошла Дина. На лбу и на одном глазу лежало полотенце, своего рода компресс. Холодный или теплый? Распухшая верхняя губа, синяя щека — все остальное было скрыто одеялом.
Дина затворила дверь, придвинула стул и, не говоря ни слова, села рядом с кроватью.
Ханна открыла глаза. Слегка сдвинула полотенце, чтобы смотреть обоими глазами. Взгляд у нее был тусклый. Она где-то витала.
