Эрик Сигал - Однокурсники
Он не ожидал, что учеба в аспирантуре окажется таким суровым испытанием. Для того чтобы заработать степень доктора филологии, нужно было пройти несколько ужасно трудных курсов: по лингвистике, сравнительной грамматике, метрике, стилистике греческого и латинского языков, и так далее, и тому подобное. К счастью, судьба наградила его спутницей жизни, с которой он мог обсуждать всю эту эзотерику каждый вечер за ужином.
Уже летом они стали жить вместе. Тед еще раньше заявлял, что ужин он будет готовить только сам. Но поскольку он считал, что повар не должен входить на кухню, пока не сделает все задания по классическим предметам, Саре не оставалось ничего другого, как ждать почти до десяти вечера, когда ее муж приступит к приготовлению их deipno (ужина).
Перед ней возникла деликатная проблема, которую нужно было решить дипломатическим путем. Ведь какая нормальная женщина будет возражать, если вкуснейшую еду с отборнейшим вином, под музыку и при свечах ей подаст профессиональный официант, который сядет затем рядом и скажет, что любит ее, а после ужина разделит с ней постель?
Но как посмеет женщина сказать такому мужу, что наутро после волшебных вечеров и изумительных ночей ей приходится клевать носом за своей пишущей машинкой? Сара сделала вывод: единственный способ выйти из затруднительного положения — это научиться кулинарным секретам Ламбросов у его мамы. В таком случае она сможет начинать готовить ужин, пока Тед все еще будет биться над индоевропейской этимологией.
Таласса Ламброс была польщена тем, что ее невестка проявляет такой интерес к греческой кухне, и сделала все возможное, чтобы ускорить процесс кулинарного образования. Сюда входило использование подробных записей, которые Сара усердно изучала.
К январю она уже настолько была уверена в своих силах, что смело присвоила себе должность кухарки. И как нельзя кстати. Ведь Теду в конце весеннего семестра предстояло выдержать целую кучу экзаменов по иностранным языкам.
Необходимость изучать немецкий язык просто убивала. Вот дьявол, ну почему так много важных научных трудов по классической филологии написано на этом, до абсурда трудном, языке? И опять-таки Сара, которая три года изучала немецкий в школе, смогла помочь ему понять и усвоить структуру этого языка. Разобрав вместе с ним несколько предложений, она показала, как можно интуитивно постичь основной смысл любого отрывка из классического текста.
После одной из таких мини-консультаций он посмотрел на нее с неподдельной любовью и сказал:
— Сара, что бы я делал без тебя?
— Ну, может, соблазнял бы сейчас какую-нибудь симпатичную аспирантку.
— Не говори таких вещей даже в шутку, — прошептал Тед и погладил жену по голове.
Благодаря помощи и поддержке Сары Тед успешно перескочил через все экзаменационные барьеры и приступил к написанию работы по Софоклу. В качестве поощрения его назначили ассистентом преподавателя на курсе по гуманитарным наукам, который ведет профессор Финли.
Он все ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть.
— Дорогой, что с тобой? — спросила Сара, нежно трогая его за плечо.
— Ничего не могу с собой поделать, милая. Чертовски боюсь завтрашнего дня.
— Ну, брось, — успокаивающе сказала она. — Я тебя понимаю — это ведь первые студенты в твоей жизни, которых ты будешь учить. Знаешь, было бы странно, если бы ты не нервничал.
— А я и не нервничаю, — ответил он, — я просто цепенею от ужаса.
Он сел на краю кровати.
— Но, дорогой, — уговаривала его она, — это же всего лишь обсуждение одной из лекций «Гум-два». Дети будут бояться не меньше твоего. Разве ты не помнишь, как проходили групповые занятия на первом курсе?
— Да, наверное. Я был тогда напуганным юнцом с кучей комплексов. Но говорят, нынешние студенты, будь они неладны, с каждым годом становятся все умнее и умнее. И еще меня не оставляет в покое странная мысль, будто один всемирно известный профессор собирается нечаянно нагрянуть ко мне завтра без предупреждения.
Сара взглянула на будильник. Часы показывали около пяти утра, и уже не было никакого смысла уговаривать Теда ложиться спать.
— Знаешь, а давай я сделаю нам кофе и послушаю, о чем ты собираешься говорить? Это будет чем-то вроде генеральной репетиции.
— Ладно, — вздохнул он с облегчением, освобожденный из тюрьмы своей постели.
Она быстро приготовила две большие кружки кофе, и они сели за стол на кухне.
В семь тридцать она начала смеяться.
— В чем дело, черт меня подери? Что я сказал не так? — забеспокоился Тед.
— Ты сумасшедший грек! Ты сейчас целых два часа без умолку рассказывал о Гомере, и рассказывал блестяще. А теперь, когда тебе надо будет убить всего каких-то пятьдесят минут, ты по-прежнему считаешь, будто еще не готов должным образом выступить перед своими первыми студентами?
— Слушай, — улыбнулся он, — а ведь ты хороший психолог.
— Не совсем. Просто так получилось, что я знаю своего мужа лучше, чем он знает себя сам.
Дата, время и место первого занятия Теда в аудитории неизгладимо запечатлелись в его памяти навсегда. В пятницу, 28 сентября 1959 года, в 10 часов 1 минуту он вошел в один из классов в учебном корпусе Олстон-Бэрр. Достал из рюкзака нелепую гору книг с закладками, где были аккуратно отмечены места, которые он сможет зачитать вслух, если у него вдруг не хватит своих слов. В 10 часов 5 минут он написал на доске собственное имя и часы для консультаций, а затем обернулся, чтобы увидеть своих студентов.
Их было четырнадцать человек. Десять мальчиков и четыре девочки, с раскрытыми блокнотами «на пружинках», с карандашами в руках — готовые записать каждое сказанное им слово. «Господи, — неожиданно подумал он, — они собираются писать то, что я им скажу! А вдруг я допущу какую-нибудь немыслимую неточность и кто-нибудь из них потом покажет это Финли? Или того хуже, вдруг один из студентов — умник, учившийся в подготовительной школе, что бывает раз в сто лет, — поймает меня прямо на месте? Ладно, Ламброс, пора приступать».
Он раскрыл желтую тетрадь с тщательно подчеркнутыми записями, набрал в грудь воздуха и поднял глаза. Сердце стучало так громко, что всем, наверное, было слышно.
— Э-э, на тот случай, если кто-то вдруг решил, что попал на занятие по физике, позвольте для начала сообщить, что это семинар по «Гум-два» и я буду его вести. Пока я буду записывать ваши имена, можете запоминать, как меня зовут. Все написано на доске. Как ни странно, по-гречески это слово означает «блестящий», но насколько оно мне подходит, это уже вам решать, ребята, недели этак через две-три.
