Крейг Маклей - Книжная лавка
— Джулиэт! Ну и как? Что он говорил?
— Э-э, не очень много. Спрашивал, получила ли она какое-то электронное письмо. Я так понимаю, это касается того проекта, про который ты мне не рассказываешь?
Леа смотрит по сторонам, но неуловимый Джереми скрылся в неизвестном направлении.
— Куда он провалился?..
Тут предупреждают, что снова будут репетировать вспышку. На этот раз все идет как надо, и даже я вовремя отвел глаза. Помощник режиссера объявляет, что к началу съемок наконец-то все готово.
— Пора бежать! — Леа посылает мне воздушный поцелуй. — До встречи!
— Удачно сломать ногу! — кричу вслед я. — То есть руку!
Пытаюсь наблюдать за съемками, но стою слишком далеко, поэтому увидеть удается очень немногое. Вот Леа в сопровождении трех офицеров конной полиции. Все без коней и в штатском, чтобы не привлекать внимание. На одном женский брючный костюм и парик — видимо, тот самый дублер Джоанн. Вот они все вбегают в декорацию переулка. Раздаются крики, загорается уже знакомая и привычная вспышка, и все падают. Потом повторяют то же самое еще три раза. Леа предстоит сняться еще в шести сценах, а мне пора в магазин — сегодня дежурю в вечернюю смену. Попрощавшись, пробираюсь к выходу.
Сегодня кафе «Оле» закрылось, и теперь в знакомых окнах темно. Вчера в обед заходил за последними churros, но они уже закончились, а новых Фермина не пекла. Вечером она летит домой, в Испанию, чтобы открыть новое кафе в родном городке. После разговора в кабинете Эбенезер не сказал мне ни слова, и вообще стал еще нелюдимее обычного. Засел за бумажную работу, избегая общения и с покупателями, и с коллегами. Эбенезер всегда так себя вел, когда Фермина отправлялась в Испанию, и если этот подход ему помогает, кто я, чтобы вмешиваться? Возможно, магазин закроют через пару дней, и тогда влияние личной жизни Эбенезера на трудовую деятельность перестанет меня касаться.
Когда прихожу, Олдос стоит около кассы и разруливает проблему с покупателем. Толстый парень в, как сейчас выражаются, «винтажном» спортивном свитере требует пятидесятипроцентную скидку — на обложке книги о компьютерах едва заметная вмятина. Обычно, если имеют место повреждения, скидываем десять процентов. В особо серьезных случаях — двадцать, но уж никак не пятьдесят. Даже если книга радиоактивная.
Как только распространились слухи, что магазин может скоро закрыться, из своих нор повылезали два новых типа покупателей. Первый — неравнодушные общественники, желающие выступить против обнаглевших «жирных котов». Второй — младшие братья «Умекса», эти решили воспользоваться ситуацией и урвать свой клок от шкуры неубитого медведя. Этот тип явно из последней категории. Если выбьет пятьдесят процентов, через пять минут выставит книгу на eBay и продаст втридорога.
Предоставляю Олдосу разбираться самостоятельно и направляюсь в кабинет. Там, закинув ноги на стол, сидит Себастьян, потягивает через соломинку колу и листает свежий номер GQ.
— Привет! Как съемки?
Снимаю пиджак и набрасываю на спинку стула.
— Думал, будет интереснее. Два часа на одном месте простоял. А ты что тут делаешь? Вечером же Эбенезер работает.
— Эбенезер не пришел, — пожимает плечами Себастьян. — Вот Олдос мне и позвонил. Я, естественно, согласился. На что угодно готов, лишь бы из дома удрать. Впрочем, какой это дом? Что там в «Поллианне» говорилось? Домом жилище могут сделать только присутствие женщины и ребенка… Секундочку, у нас все это имеется…
— Эбенезер не пришел? — переспрашиваю я. — Такого с ним ни разу не было! Что…
Эй, погодите-ка! Неужели…
Олдос открывает дверь и заглядывает в кабинет:
— Здорово.
— Привет, Олдос, — отвечаю я. — Спровадил жадного спортсмена?
Олдос кивает.
— Этот тип не в первый раз скидки требует. Похоже, нарочно книги портит. Надо его в черный список занести.
— Полностью поддерживаю. В следующий раз сфотографируй его, рядом с кассой вывесим.
Тут звонит телефон. Себастьян берет трубку.
— Экзотический дворец чувственных наслаждений слушает, — мурлычет он, но тут же краснеет. — А-а, это ты, Данте… Да, в кабинете. Сейчас позову.
Себастьян протягивает мне трубку.
— Привет, Данте.
Голос у него такой, будто вот-вот задохнется.
— Приезжай немедленно!
— Куда? Что случилось?
— В больницу, — выпаливает Данте. — Синтия очнулась. Хочет говорить с нами всеми. Приезжай и Олдоса захвати!
Глава 31
По больничным правилам впускать в палату более одного посетителя одновременно запрещается, но Синтия не из тех, кому можно диктовать, кого принимать, когда и в каком количестве.
Данте, Олдос, Мина и я столпились вокруг кровати. Наконец-то полноценное собрание менеджеров, давненько его у нас не было. Себастьян остался в магазине за главного. Идея не моя, а Данте. Строго говоря, за Себастьяном по условиям освобождения под залог должен осуществляться «постоянный надзор». Получается, сам Себастьян ни за кем надзирать права не имеет, но кого это волнует? Только не меня. Пообщавшись с Синтией, понимаешь, что, соблюдая всяческие правила, лишь зря тратишь время.
Когда медсестра заявила, что в палате слишком много народу и трое должны выйти, Синтия сообщила, что проводит срочное собрание, наше присутствие является обязательным и, если кто-то из работников больницы посмеет помешать, она их так по судам затаскает, что в следующий раз будут знать, с кем связываться.
— А еще, когда была в коме, ваш медбрат меня за грудь хватал, — объявляет Синтия. — Несмотря на свое состояние, видела и слышала все, что происходило в палате. Ну как, Флоренс Найтингейл, хотите скандальной славы? Так я вам ее устрою!
Медсестра, которой Синтия явно больше нравилась в бессознательном состоянии, бормочет что-то себе под нос и уходит.
— Вас правда за грудь хватали? — спрашивает Данте.
— Не знаю, вполне возможно, — произносит Синтия. — Слыхала я, что в этих больницах творится. Но не на такую напали! Смоюсь при первой возможности.
— И скоро… э-э… смоетесь? — уточняю я.
Синтия хмыкает.
— Скоро. Этот рвач… вернее, врач… хочет, чтобы я еще две недели пролежала. Для наблюдений! Если хочет наблюдать, пусть ловит момент и на задницу мою пялится, пока за дверь не выскочу.
— Может, вам принести что-нибудь? — спрашивает Олдос.
— Спасибо, что спросил, сыночек, — отвечает Синтия, отпивая из прозрачного пластикового стакана нечто, подозрительно напоминающее «Маргариту». — Как тебя звать?
— Олдос. Олдос Швингхаммер.
