Александра Маринина - Дорога
– Теперь понял, – кивнул Ворон. – Ну, вот так она и мается с малышом. А мальчишка красивый получился – глаз не оторвать. Даша-то у нее так себе, ни в Лизу, ни в Родислава, я как-то в Дмитров летал на Лизину семейку посмотреть, так я тебе скажу: Даша – вылитый Лизин отец, лицо узкое, длинное, и сама она длинненькая такая и узенькая, как столбик. А Дениска – красавчик, даром что еще совсем кроха. Вырастет – всем девкам смерть будет.
– А Родислав-то что же, помогает с младенцем?
– А как же! Он рад без памяти, что у него еще один сын, когда приходит к Лизе, так с рук его не спускает, все сюсюкает, все тетешкается с ним. Теперь он старается почаще у Лизы бывать. И Лиза вроде как за ум взялась, стала спокойнее, пить перестала. В выходные ей, правда, совсем тяжко приходится, Даше-то скоро шесть исполнится, она ни минуты спокойно не посидит, хуже нашего дружка Ветра, носится по квартире, энергии у нее – хоть отбавляй, и без конца к матери пристает то с предложением поиграть, то с вопросами, то с просьбами, то попить, то яблочко, то конфетку. А с ней ведь и погулять надо, и спать ее днем уложить. Ну, с прогулками еще так-сяк, Лиза возьмет коляску с Денисом и идет, Дашку за руку держит, потом отпустит ее на детской площадке играть, а сама на лавочке сидит, коляску качает, а с дневным сном проблема, Денис часто плачет, кричит, Даша уснуть не может. А если она не поспит днем, то к вечеру становится раздражительной и капризной. Хорошо, если Родислав в выходные приходит, он или с Денисом занимается, или Дашку развлекает. Кстати, он Лизе стиральную машину купил, скопил из заначек.
– Ну, это правильно, – одобрил Камень, – могу себе представить, сколько стирки с двумя маленькими детьми. Слушай, а почему Лизины родители ей никак не помогают? Все-таки родная дочь. Ты же летал в Дмитров, смотрел, может, знаешь?
– Знаю, – Ворон горделиво выпятил грудь. – У них свое понятие о справедливости. У Лизы есть еще брат, у него жена и трое детей. Вот родители оставили Лизе московскую квартиру, чтобы ей легче было хорошего мужа себе найти, а сами уехали жить к старшему сыну и помогать ему с детьми. Лизин брат и его жена с детьми вообще горя не знают, никаких проблем, работают себе, жена брата так и вовсе второе высшее образование получает, делают карьеру, в командировки ездят, у начальства на хорошем счету, потому что никаких больничных по уходу за ребенком. И к друзьям в гости ходят, и в Москву, в театр или на концерт ездят. Вот такую свободную и счастливую жизнь им Лизины родители устроили. Предполагается, что обмен был равноценным: Лизе – квартира, ее брату – свобода, работа и отсутствие хлопот с детьми. Так что теперь они от Лизы никаких просьб о помощи не принимают, тем более они были против, чтобы она рожала вне брака и от женатого мужика.
– Ясно. Ну и чего дальше было?
– Ну, там старуха Кемарская начала из Родислава душу вынимать.
– Это почему же?
– Так амнистию объявили в связи с сорокалетием Победы в Великой Отечественной войне. Она-то обрадовалась, думала, что Геннадия выпустят, а на него амнистия не распространялась. Вот она начала ходить и ныть, что нет справедливости на свете, что уже была амнистия в связи с шестидесятилетием образования СССР, и Геньку не выпустили, теперь еще одна амнистия, всех выпускают, а он как сидел, так и сидит, и сколько же ей еще, одинокой и немощной, мыкаться без помощи и поддержки, и пусть бы Родислав, как он есть важный чиновник в МВД, пошел бы куда следует и поговорил с кем надо, чтобы Геньку несчастного отпустили на свободу. Уж Родислав ей и так, и эдак растолковывал, что эта амнистия касается в первую очередь участников войны, а вообще под амнистию подпадают в основном те, кто совершил менее тяжкие преступления и получил небольшой срок, а убийц, да еще непризнавшихся и нераскаявшихся, не амнистируют. Но Татьяна Федоровна ничего слушать не хочет, и долбит, и долбит бедолагу Родислава, чтобы он воспользовался своими связями и добился освобождения Геннадия. Еле угомонилась.
– Но все-таки угомонилась?
– Так отвлеклась на антиалкогольную кампанию! Шуму-то сколько было! Все газеты напечатали постановления ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Указ Президиума Верховного Совета, тетки в транспорте нахваливали Горбачева, это у них главный стал после смерти Черненко, и радовались, что теперь пьющих мужиков к ответу призовут и будут бороться всем миром с пьянством и алкоголизмом.
– Ах да, – вспомнил Камень, – про это я знаю, просто запамятовал, что это был восемьдесят пятый год. И что Кемарская?
– У-у, она как про это дело услыхала, так враз про несчастного зятя забыла и давай Родислава донимать, чтобы он ей подробно рассказал, как теперь будут сажать за пьянство и алкоголизм. Опять он ей растолковывал, что сажать будут не за пьянство, а за нарушение правил торговли спиртными напитками и за распитие в общественных местах и на работе. А ежели человек пьет дома, то и пусть себе пьет, посадить его за это не могут. А она возмущается, кричит, дескать, как это так, пьянство – такое зло, а сажать за него нельзя. Жуткая старуха, кому хочешь мозг выклюет.
– Ладно, давай дальше.
– А дальше… это у нас май месяц, значит, у нашего Николаши день рождения, двадцать лет. Он, само собой, в кругу семьи сначала праздновать не собирался, но потом сообразил, что надо бы подлизаться и за все прошлые грехи, и на будущее, и заявил Любе, что хотел бы провести этот день со своими родными, без всяких там друзей и девушек. И тетю Тому, говорит, давай пригласим с дядей Гришей, очень я их люблю и очень по ним соскучился. Ну, Люба и растаяла сразу. Сынок, говорит она, наш дедушка с тетей Томой давно в ссоре, мы их за одним столом собрать не можем. Николаша сделал вид, как будто закручинился, а потом выступил с предложением устроить два семейных дня рождения: один с дедом, а другой, пару дней спустя, с Тамарой и ее мужем. На первый, официальный, праздник собирались приехать из Красноярска еще и Клара Степановна с новым мужем. Люба выразила сомнение, что двадцатилетнему парню будет интересно в такой компании, но Николаша стал ее уверять, что понял: самое дорогое у человека – это семья. Словом, Любино сердце он окончательно растопил, и она, совершенно счастливая, кинулась звонить Тамаре. Тамаре, конечно, приятно было, что племянник ее на свой день рождения приглашает, да и по сестре она соскучилась, так что согласилась приехать, но без Григория.
– А чего так? – огорчился Камень.
– А там, в Горьком, дочка председателя горисполкома замуж выходит, так Григорий ей и ее мамаше туалеты шьет, причем по две штуки, и отлучиться никак не может, потому как платья эти дурынды заказали поздно, впритык к свадьбе, и он еле-еле успевает, и так ночами не спит.
