Виктор Пелевин - Чапаев и Пустота
– По-разному. Вообще можно сказать, что это милость. Или любовь.
– Чья любовь?
– Просто любовь. Ты, когда ее ощущаешь, уже не думаешь – чья она, зачем, почему. Ты вообще уже не думаешь.
– А ты ее ощущал?
– Да, – сказал Володин, – было дело.
– Ну и как она? На что похоже?
– Сложно сказать.
– Ну хоть примерно. Что, как черная?
– Да что ты, – поморщившись, сказал Володин. – Черная по сравнению с ней говно.
– Ну а что, типа как героин? Или винт?
– Да нет, Шурик. Нет. Даже и сравнивать не пробуй. Вот представь, ты винтом протрескался, и тебя поперло – ну, скажем, сутки будет переть. Бабу захочешь, все такое, да?
Шурик хихикнул.
– А потом сутки отходить будешь. И, небось, думать начнешь – да на фига мне все это надо было?
– Бывает, – сказал Шурик.
– А тут – как вставит, так уже не отпустит никогда. И никакой бабы не надо будет, ни на какую хавку не пробьет. Ни отходняка не будет, ни ломки. Только будешь молиться, чтоб перло и перло. Понял?
– И круче, чем черная?
– Намного.
Володин нагнулся над костром и пошевелил ветки. Сразу же вспыхнул огонь, причем так сильно, словно в костер плеснули бензина. Пламя было каким-то странным – от него летели разноцветные искры необычайной красоты, и свет, упавший на лица сидящих вокруг, тоже был необычным – радужным, мягким и удивительно глубоким.
Теперь сидящие у костра стали хорошо видны. Володин был полным, кругловатым человеком лет сорока, с бритой наголо головой и небольшой аккуратной бородкой. В целом он был похож на цивилизованного басмача. Шурик был худым вертлявым блондином, делавшим очень много мелких бессмысленных движений. Он казался слабосильным, но в его постоянном нервном дерганье проглядывало что-то настолько пугающее, что перекачанный Колян рядом с ним казался щенком волкодава. Словом, если Шурик олицетворял элитный тип питерского бандита, то Колян был типичным московским лоходромом, появление которого было гениально предсказано футуристами начала века. Он весь как бы состоял из пересечения простых геометрических тел – шаров, кубов и пирамид, а его маленькая обтекаемая головка напоминала тот самый камень, который, по выражению евангелиста, выкинули строители, но который тем не менее стал краеугольным в новом здании российской государственности.
– Вот, – сказал Володин, – пришли грибочки.
– Ну, – подтвердил Колян. – Еще как. Я аж синий весь стал.
– Да, – сказал Шурик. – Мало не кажется. Слушай, Володин, а ты это серьезно?
– Что – «это»?
– Ну, насчет того, что можно такой пер на всю жизнь устроить. Чтоб тащило все время.
– Я не говорил, что на всю жизнь. Там другие понятия.
– Ты же сам говорил, что все время переть будет.
– Такого тоже не говорил.
– Коль, говорил он?
– Не помню, – пробубнил Колян. Он, казалось, ушел из разговора и был занят чем-то другим.
– А что ты говорил? – спросил Шурик.
– Я не говорил, что все время, – сказал Володин. – Я сказал «всегда». Следи за базаром.
– А какая разница?
– А такая, что там, где этот кайф начинается, никакого времени нет.
– А что там есть тогда?
– Милость.
– А что еще?
– Ничего.
– Не очень врублюсь что-то, – сказал Шурик. – Что она тогда, в пустоте висит, милость эта?
– Пустоты там тоже нет.
– Так что же есть?
– Я же сказал, милость.
– Опять не врубаюсь.
– Ты не расстраивайся, – сказал Володин. – Если б так просто врубиться можно было, сейчас бы пол-Москвы бесплатно перлось. Ты подумай – грамм кокаина две сотни стоит, а тут халява.
– Двести пятьдесят, – сказал Шурик. – Не, что-то тут не так. Даже если бы сложно врубиться было, все равно про это люди бы знали и перлись. Додумались же из солутана винт делать.
– Включи голову, Шурик, – сказал Володин. – Вот представь, что ты кокаином торгуешь, да? Грамм – двести пятьдесят баксов, и с каждого грамма ты десять гринов имеешь. И в месяц, скажем, пятьсот грамм продал. Сколько будет?
– Пятьдесят штук, – сказал Шурик.
– А теперь представь, что какая-то падла так сделала, что вместо пятисот граммов ты пять продал. Что мы имеем?
Шурик пошевелил губами, проговаривая какие-то тихие цифры.
– Имеем босый хуй, – ответил он.
– Вот именно. В «Макдональдс» с блядью сходить хватит, а чтоб самому нюхнуть – уже нет. Что ты тогда с этой падлой сделаешь, которая тебе так устроила?
– Завалю, – сказал Шурик. – Ясное дело.
– Теперь понял, почему про это никто не знает?
– Думаешь, те, кто дурь пихает, следят?
– Тут не в наркотиках дело, – сказал Володин. – Тут бабки гораздо круче замазаны. Ведь если ты к вечному кайфу прорвешься, ни тачка тебе нужна не будет, ни бензин, ни реклама, ни порнуха, ни новости. И другим тоже. Что тогда будет?
– Пизда всему придет, – сказал Шурик и огляделся по сторонам. – Всей культуре и цивилизации. Понятное дело.
– Вот поэтому и не знает никто про вечный кайф.
– А кто все это контролирует? – чуть подумав, спросил Шурик.
– Автоматически получается. Рынок.
– Вот только не надо мне этого базара про рынок, – сказал Шурик и наморщился. – Знаем. Автоматически. Когда надо, автоматически, а когда надо, одиночными. А еще скобу поднять – на предохранитель. Кто-то масть держит, и все. Потом может узнаем, кто – лет так через сорок, не раньше.
– Никогда не узнаем, – не открывая глаз, сказал Колян. – Ты чего? Сам подумай. Когда у человека лимон гринов есть, он уже сидит тихо, а если кто про него гундосить начнет, завалят сразу. А те, кто масть держат или власть там, они же насколько круче! Мы чего, мы какого-нибудь лоха прибьем или там офис сожжем, и все. Санитары джунглей. А эти могут танки подогнать, если не перетерли. А мало будет – самолет. Да хоть бомбу атомную. Вон посмотри – Дудаев отстегивать перестал, и как на него сразу наехали, а? Если бы в последний момент не спохватились, так он вообще никому отстегнуть уже не смог бы. Или про Белый дом вспомни. Мы на «Нефтехимпром» так разве сможем наехать?
