Сайра Шах - Мышеловка
— Знаешь что, — говорит он, — а ведь «Мадам Бовари» в конце концов все-таки получила финансирование. Функционеры Салли убеждены, что это моя музыка помогла сдвинуть дело с мертвой точки, так что теперь я их «золотой мальчик». Я собираюсь дождаться окончательного монтажа картины, прежде чем даже начну думать о том, чтобы продолжать писать дальше. Но теперь все должно пойти относительно быстро — я должен быть готов вылететь в Лондон в следующем месяце на запись, а потом мне заплатят.
Он ухмыляется. Прежний Тобиас снова на месте; он никуда не исчезал за всеми этими тревогами.
— Готова поспорить, что ты ни разу не удосужился что-то себе приготовить, пока меня не было, — говорю я. — Поэтому я собираюсь приготовить тебе что-нибудь вкусное прямо сейчас.
— Ох, — говорит Тобиас, — собственно говоря, Анна, не могла бы ты просто…
Но слишком поздно. Я уже вошла на кухню. Причем достаточно быстро, чтобы заметить три-четыре знакомых тени, метнувшихся по углам.
— Прости, Анна, я ведь только-только вернулся… ну ладно, вернулся пару дней назад. Но у меня все равно не было времени тут убрать.
Разбитые банки валяются там же, где я их оставила. Моя кухня представляет собой безрадостный хаос из битого стекла, керамической фасоли для выпечки, кукурузной муки, спагетти с чернилами кальмара, меда чайного дерева.
Крысы несколько дней топтались по всей этой разрухе, гадили повсюду, строили свои гнезда из обрывков картона. Одна из крыс захватила себе в собственность банку с «Нутеллой». Вместо того чтобы убежать вместе со всеми, она поднялась на задние лапки и скалит на меня свои зубы. Я застыла на месте, не в состоянии пошевелиться или что-то сказать.
Тобиас начинает бессвязно оправдываться:
— Анна, я знаю, что должен был все убрать. Мне правда искренне жаль, и ты можешь мне не верить, но я действительно очень хорошо справлялся с Фрейей самостоятельно. Она получала все свои бутылочки вовремя. И свои лекарства тоже. Я ничего не путал. Просто руки не дошли убрать… Но мы можем все восстановить. Я привезу еще стеклянных банок, и мы сможем все переделать. Твоя система работает. Через стекло они пробраться не могут. Пожалуйста, не уходи опять.
Крыса, охраняющая «Нутеллу», задирает нос вверх и издает серию резких озлобленных писков.
На моих глазах снова выступают слезы. Я сгибаюсь пополам, не в силах удержаться от хохота.
— Да все в порядке, — говорю я. — Сдаюсь. Просто придумаем им имена и будем содержать как домашних любимцев.
Тобиас тоже начинает хохотать. Полагаю, что от облегчения.
— Эй, — сквозь смех говорит он, — если нам не удастся завести еще детей, пусть у нас будет вместо них зверинец.
Мы начинаем двигаться по кухне, разгребая мусор.
— Знаешь, Анна, ты совершенно ненормальная, но ты сотворила какое-то волшебство, — говорит он. — Которое не дает нам сдаться и погибнуть. Которое привело нас сюда. Сделало нашу жизнь такой сложной, такой… ну, богатой, что ли — думаю, можно так сказать.
— Это не я, — говорю я, — все это место. Я заметила это, когда вернулась обратно в Лондон. Люди здесь более… однородные. Здесь каждый человек — личность. Здесь больше пространства для эксцентричности, в том или ином ее проявлении. И ребенок-инвалид просто отходит на второй план.
Бросая осколки битого стекла в картонную коробку, которую передо мной держит Тобиас, я думаю: у нас были свои взлеты и падения, но в итоге мы помогли выявить друг в друге самое лучшее — мы все-таки чертовски хорошая команда!
Может, мы окажемся способны справиться с Фрейей, может, нет, но мы продолжаем идти своей дорогой, и мне лучше просто покрепче держаться за руку Тобиаса и не заглядывать далеко вперед.
Эпилог
Мы с Тобиасом, держась за руки, идем по хребту дракона мимо заводи с невидимым краем, направляясь к дому Жульена на дереве; Фрейя, как обычно, висит в перевязи у меня на груди.
Когда мы подходим поближе, слышим слабый стук молотка, раздающийся откуда-то сверху.
— Ох, — ошеломленно выдыхаю я.
Дом выглядит совершенно по-другому. На окнах льняные занавески в красную и белую клетку, появились ветряная турбина, генератор и панели солнечных батарей, развешанных по разным веткам.
— Bonjour! — восторженно кричит женский голос. — Анна! Как я рада снова видеть вас вместе с нами!
— Ивонн! — отзываюсь я. — Так вы живете на дереве?
Она высовывается из окна и показывает нам блестящее обручальное кольцо.
— Скажем так: мы пришли к соглашению. Поднимайтесь! Жульен трудится над другими усовершенствованиями.
На деревянной веранде сохнет белье. Над входной дверью установлена спутниковая тарелка, рядом стоят микроволновка и холодильник, ожидая, когда их занесут в дом.
— Когда Жульен закончит с водопроводом и проводкой, — говорит Ивонн, — мы хотим сделать тут парапет. Бетонный, конечно, будет слишком тяжел, но я нашла из стекловолокна, который выглядит совсем как настоящий.
Внутри Жульен устанавливает душ.
— Анна. — Он улыбается мне своей обезоруживающей улыбкой. — Все-таки вернулась. Ты сделала правильный выбор.
— Как и ты, — говорю я. — Ты сделал то, что должен был, чтобы получить эту девушку.
Он смеется с таким выражением, которое у любого другого я бы приняла за смущение.
— Кто-то должен был пойти на компромисс, — говорит он. — Кстати, у меня для тебя кое-что есть. Решение твоей проблемы с крысами. Я говорил тебе, что подумаю над этим, — мне просто нужно было некоторое время.
Он идет в угол и начинает рыться в картонной коробке.
— Вот. Крысоловка. Безотказная.
На руку мне он кладет котенка: дымчато-серая шерсть его торчит в разные стороны, но при этом он мурчит громко, как ракетный двигатель.
— Лучший во всем помете, — говорит он. — И если я что-то понимаю в характере, этот будет отличным охотником.
— О, Жульен, что же ты мне раньше не сказал? Вся эта бестолковая суета с ловушками и стеклянными банками…
— Я хотел сделать тебе сюрприз. Я знаю, что он был тебе нужен раньше, Анна, но природу нельзя подгонять.
***
Я звоню Кериму и рассказываю ему все наши новости: про бегство и возвращение домой, про то, что Фрейе лучше, про разбитые банки и крыс, про то, что Жульен с Ивонн живут на дереве, про котенка и про то, что Лизи нашла свою мать.
— А как там Амелия? — спрашивает он.
— Честно говоря, я переживаю за нее. Она совсем перепутала день с ночью. Думаю, что жизнь в одиночестве совсем ей не подходит.
— Анна, — говорит он, — если вам нужно избавиться от крыс, заведите кота. Если хотите, чтобы кто-то приглядывал ночью за ребенком, позовите человека, страдающего бессонницей.
Поэтому Керим предлагает, чтобы они с Густавом упаковали мамины вещи, перевезли ее к нам и оборудовали ей «бабушкину квартирку» в бывшей его комнате рядом с винокурней.
Она по-прежнему продолжает меня поучать и все время перебивает, не давая договорить. Но я пришла к пониманию того, что, когда она требует от меня сказать Би-би-си, чтобы они передавали больше зарубежных новостей, или попросить тех, кто заведует пенсиями, увеличить дотации на отопление зимой, она хочет сказать сама и услышать от меня что-то еще. Что она любит меня, и что я люблю ее.
Думаю, я наконец-таки поняла, что делает тебя матерью. Это не имеет никакого отношения к тому, вырос ли твой ребенок, уехал ли, делит ли он твои гены, ненавидит ли тебя или, может быть, даже не знает твоего имени. Все дело в связи, установившейся с ним.
Я вынуждена любить Фрейю сегодня, потому что завтра у нас с ней может и не быть. Но сейчас, в нашем настоящем, у нас все о’кей. Когда мы лежим с ней здесь — мы вдвоем, и это даже более интимно, чем лежать с любовником.
Итак, кого бы я хотела увидеть на своей кровати ленивым воскресным утром? Моего мужа, конечно, и Фрейю — подросшую сейчас, но все такую же приятную, — которая безмятежно лежит между нами и молотит нас обоих своими кулачками. Сверху на нас растянулся наш кот, дымчато-серый и янтарноглазый Крысобой. Ладно уж, в хороший день мне, пожалуй, нужно еще, чтобы где-то неподалеку была моя мама — не прямо в кровати, но хотя бы просто заглядывающая в дверь нашей спальни и раздающая свои указания.
И еще, подозреваю, даже та странная мышь…
Примечания и благодарности
Написание этой книги пришлось на время, когда я почти не спала. Это постепенно превратилось в какой-то параллельный мир, в котором я пряталась от реальной жизни, казавшейся порой просто невыносимой.
Никто из описанных здесь персонажей не имеет ни малейшего сходства с кем-то из ныне живущих людей. Однако, поскольку некоторые — очень немногие — элементы этой книги все же базируются на моем личном опыте, вероятно, было бы полезно указать, какие именно.
