Павел Кочурин - Коммунист во Христе
Порассуждав так о себе, Дмитрий Данилович обратился мысленно к сегодняшним своим демиургенам. Кем вот и кто из них был. И все ли они с начала своего на грешной земле обитали. Может и вправду есть явленные к нам из других миров. Ну там мелкие де-миургены изошли не иначе как из разных нас: держиморд, чичиковых, маниловых, коро-бочек… А вот — вожди?.. Даже и такие, каким был затылоглазник… Ну как плотским зем-ным тварям было додуматься и устроить для нас такое, что нас себя лишило?.. Коли так все будет длиться и по подобию нас сегодняшних возьмется будущие, мы — своим ли, чужим ли разумом, — изведем человечесќкую жизнь на земле… Были вот годы, когда с го-лоду мерли сами сеятели при выращенном ими хорошем урожае. Как подобное в голове земного человека может уложиться?.. А что если главные вожди — демиургены, в самом деле из обесовленных неземных тварей? И их цель — извести на Земле земное, вытравить из человеков человеческую душу?.. Человек — Божье творение. И зачем бы Творцу из обезьяны его создавать. А может и есть такие, которые как раз от нее и взялись или еще от кого-то? О том вот в шутку и без шуток и рассуждают городские философы. И верно, что-то обезьянье в нас проглядывается. Ну, например, задор рушить все, что до тебя бы-ло. И хитрость у тех же демиургенов обезьянья: все на кого-то сваливать, своих помощни-ков наказывать за свои же демиургеновы глупости. Вот Николай Петрович, председа-тель, держит перед собой Ивана и Александру. И их выпихивает к ответу. Так и Нестеров, "Первый", выставляет вперед себя Горяшина, когда надо за что-то перед верхами ответ держать. Высший за низшего и прячется. И уже нет виноватых. Потому и неисправима наша жизнь, коли каждому демиургену при нас таких хорошо. Во всем виноват рабоќтный люд, которым все и прикрываются. Бога уже ни для кого нет под властью демиургенов. А раз ты не божий, то и не богобоязненный.
Это были неотвязные мысли, мимолетно промелькнувшие в урочный час в голове крестьянина. Как их другому высказать?.. Кто вот поверит, что они со Стариком Соколо-вым свиделись с потустороннего мира духом, с затылоглазником. Он ли их вызвал на Та-таров бугор, или они его, поќди разберись. И как матерый зверь покидает усмотренное охотником его логово, так и клятый дух ведуна ушел из своего кубла, когда оно озаќрено молитвой в истинной верю… Толюшке Лестенькову он этого не реќшится высказать. Пого-ворят лишь под высью неба об обыденном, о повседневном, чем жизнь их определяется.
3
В доме еще спали. Первое за эту весну отдохновенное воскресение. Дмитрий Да-нилович заглянул к Анне. Она открыла глаза, спросила:
— Уходишь куда что ли?..
Он сказал, что собирается на плесо с Толюшкой. Анна подняла голову, как бы же-лая встать и проводить, но не встала, не проводила.
— Сходи, — вымолвила она и попросила, чтобы ненадолго. Воскресение, так и в за-городе надо поделать. Вместе и хорошо бы.
Он посидел с ней, поправил постель, подушки. Она заторопила его, чтобы уж шел, раз надумал.
Подъехав к дому Лестеньковых, Дмитрий Данилович стукнул легонько в окно, по-дождал. Вышло на крыльцо мать Толюшки, Агаша. Только вернулась с дойки. Высунулся Толюшка из бокового окошка, прошамкал, что выходит. Дмитрий Данилович шутливо за-метил, что рыба больно сытых не любит.
Выезжая на дорогу, глянул в сторону дома Татьяны. "Вот ведь напаќсть какая, ша-лая баба в любви призналась, старику-то". Грудь обволокло теплом. "Тьфу ты…" — ругнул себя и сердясь и радуясь вроде бы чему-то не своему. Нажал на газ, резко вывернул "Уралец" на большак. Сбавив скорость, спросил, обернувшись к Толюшке:
— На овес-то не наведывался у прудов?.. Нет, может, завернем. Вчера мимо проез-жал, — сказал он, глянув через плечо на своего напарника, — сосняк в Гарях захотелось про-ведать как спасенного от гиќбели…
Лестеньков буркнул, кивнул, "можно". И они свернули к Барским пруќдам. И тут Дмитрий Данилович обратил внимание на одеяние парня. Сиќняя спортивная куртка, кепка с большим козырьком, как у канадского фермера в одном польском фильме. Брюки тоже не обычные. Зятья в таких приезжают. Это все Дмитрию Даниловичу и сразу бросилось в глаза, но мысли затормозились. Может вот из-за Татьяны. Сам он был в паќрусиновой куртке с капюшоном, брюках из плотной материи, кирзовых сапогах. На голове старая кепка, выгоревшая до землистого цвета и белых ниток. Наряд колхозника, не канадского Фермера, вроде как-то и стыдновато перед фермером-то, пусть и в кино он перед тобой.
— Ты Толя, что тебе заморский турист, — оглядел парня пристальней. — Иван со Светланой тоже хотят купить брюки такие, но не попадаются, дефицит, говорят. Чудное это слово, с каким-то душком нынешним. — Тут же отринул усмешливое. — А тебе идет, где достал-то?..
— Джинсы-то?.. — Лестеньков оглядел себя, вроде как стесняясь, что вырядился. — Зимой купил, когда в Ленинград ездил к маминой родне. У одного морячка отхватил. Че-го, думаю им лежать, решил обновить. Обшарпанные, они модней считаются.
"А кто-то ведь, где-то принимает эти самые джинсы за признак стиќрания граней, — подумалось с досадой Дмитрию Даниловичу. — Деревню хотят сгладить, сделают совсем без "граней, как бочку без обручей…"
Прошли к загону овса. Еле заметными щетинками торчали ростки на прикатанной пашне. Лестеньков не знал, что сказать, поле, как поле. Дмитрий Данилович прилег, при-слонил голову щекой к земле. То же сделал и Толюшка. Вроде бы на глазах раздвигались тоненькими шильќцами всходов поры почвы. Поле кишело, ровно мелкие букашки на нем шевелились. Лестенькову никогда не приходилось так вот разглядывать жизнь нивы. За-снять бы на пленку, убыстрить движение, и — невероятќное: земля дышит, шевелиться… Завтра тут все уже будет другим, иное движение.
— Люблю вот так, с тайностью, разглядывать исходы, — признался Дмитрии Данило-вич своему напарнику. — Ровно все в сказке про чудо-юдо. Отец меня учил так весенним полем любоваться. А отца — его отец. Глядишь, залюбуешься и загадываешь, живешь эти-ми загадами, пока уржай не соберешь.
4
Солнце выкатилось из-за леса и, яро пламения, пошло вверх. А они только сели в комягу. Хороший клев был упущен. Но на реке теперь самая благодать.
Возле Мохова Шелекша была с переборами. Вода струилась с игривым перезвоном по камушкам. Дмитрий Данилович провел комягу по углублениям. Широкий плес за Гро-ховкой считался окуневым. Закинули удочки. Толюшка почти сходу вытащил окуня. Прошла минута, опять поплавок его повело. Так берет хитрая рыбина, или малявка плю-гавая. Толюшка подсек, когда поплавок пошел вглубь. Ощутил тяжесть удилища. Дмитќрий Данилович подхватил сачком леща. Начало удачное.
Поклевывало и у Дмитрия Даниловича. Часа через полтора клев совсем спал. Рез-вились верховушки, но вскоре и им надоело. У Лестенькова были три окуня, лещ и пять сорог. У Дмитрия Даниловича поменьше. По былым временам это не рыба.
— Тебе повезло, — сказал Дмитрий Данилович Толюшке.
— Говорят, кому в ловле везет, да в картах, тому в любви не везет, — отозвался То-люшка.
— Ну, это ты, парень, брось… — Толюшка был грустен, похоже жалоќвался на судьбу. — Чтобы тебе да в любви на фортило… А если и так, то, как в песне-то поется: "Еще не из-вестно кому повезло".
С Олечкой, завклубом, у Толюшки тянулась канитель. Девица мечтаќла о городе… А может парень хитрил, камушек в его, старика, огоќрод?.. Все же подумал, что надо вот со Светой поговорить, подружки они с Олечкой. Если любовь, тогда чего зря девке парня за нос водить. А нет ее, так и пыль с сапог стряхни… И опять мысли о себе "Неужто молва пошла?.." И как бы отвлекаясь от своей персоны, будто он — это не он, стал размышлять: "Не гадал, что на шестом десятке этот червь точить станет". Было осуждение "этого" че-ловека. На него смотрели глаза Анны, которую он жалел пуще себя. К Татьяне совсем иное чувство. Просто влекло, как влечет что-то сродное душе, но отќстраненное от тебя. Распознать такое и самому трудно. Осуждать тоже как-то не больно осуждается. Прегре-шение ли тут?..
5
Выбраться на Шелекшу и не взглянуть на Данилове поле — немыслимо. Может для этого Дмитрий Данилович и зазвал Лестенькова на рыбалку. Толюшка видел поле только со стороны болотняка. А это — все раќвно что и не видеть. Сам Дмитрий Данилович вчера объехал вокруг него. Но все равно влекло. Будто зазывала какая-то Светлана сила, сущая теперь там. И хотелось, как в храме, молитву сотворить, и отклик на эту свою молитву на-деянную тут же сердцем услышать.
Комягу причалили напротив большого дуба к ветле, постоянному месќту Кориных. По тропке вышли наверх. С берега вгляделись в простор. Воздух над полем струился, пе-реливаќлся волнами света, возрадуя душу пахаря. Дмитрий Данилович и на этот раз, глядя на поле свое, застыл, как перед алтарем, за которым тайна и взыв к ней.
