Владимир Романовский - Русский боевик
— Я не привезла с собой аккомпаниатора, — заявила Аделина.
— А сами играть не умеете? Я починил давеча жим-за-жим.
— Нет, на жим-за-жиме я не играю.
— А на рояле?
Аделина промолчала. На рояле она играла очень плохо, и не умела одновременно играть и петь. Эдуард и Милн тоже молчали. Отец Михаил обернулся к остальным.
— Кто здесь умеет играть на рояле?
Привратник решил, что отец Михаил так мрачно шутит, и криво улыбнулся. Марианна не поняла вопроса. Кашин презрительно и растерянно улыбнулся — у него было свое дело, и дело важное — он распространял среди людей правду о вышестоящих и своих коллегах — глупо было требовать от него чего-то еще, какой рояль, абсурд… Стенька смотрел на Аделину и ничего не слышал. Людмила ничего не слышала. Амалия заинтересовалась. Некрасов сказал:
— Я умею.
— Рахманинов очень хорошо играл на рояле, — сообщил с пола биохимик Пушкин.
— Правда, я не профессионал, — уточнил Некрасов. — Какие-то тональности знаю лучше, какие-то хуже. Играю в основном на слух. И, как мне говорят всегда, педаль жму слишком часто.
— Прекрасно, — сказал отец Михаил. — Вон рояль. Барышня, не угодно ли.
Аделина посмотрела сперва на Милна, затем на Эдуарда. Милн улыбнулся, Эдуард пожал плечами — не одобряя, но и не возражая.
Если действительно учения, тогда ничего, подумала Аделина. А если не учения, что скорее всего, то, возможно, петь мне больше не придется. Она сняла автомат с плеча и сунула его Милну. Милн протянул автомат Эдуарду, но тот брезгливо отступил — почему-то — и мотнул головой.
— Послушаем певицу, — зычно объявил отец Михаил пастве.
Паства зашевелилась слегка. Кашин поднял и осмотрел сломанный ноутбук и покачал головой. Может, у Малкина есть запасной.
Демичев с удивлением следил за происходящим. Все, как в добрые старые времена — столько приятных людей, и сейчас будут играть на рояле и даже петь, несмотря ни на что. А все-таки я умею собирать интересный народ, почти удовлетворенно подумал он.
Некрасов открыл крышку рояля, нисколько не пострадавшего от сейсмических аберраций.
— Что играть? — спросил он.
Ну, как что. Известно — что. В соответствии со степенью просвещенности аудитории. Степень почти нулевая. Стало быть, самое известное, самое банальное. Но и красивое тоже.
— «Хабанеру» знаете?
— Из «Кармен»?
— Да.
— Слышал.
— Сыграйте начало.
Некрасов взял аккорд.
— Нет, — сказала Аделина. — Не в фа-диез-минор. В ре-минор.
— Да? Хмм. Так?
Он сыграл вступление.
— Да. Чуть медленнее.
— По-французски будете петь?
Аделина оглядела аудиторию.
— Нет, — сказала она. — По-русски.
Некрасов снова заиграл вступление. Он предпочел бы французский оригинал — решив, что сейчас будет нелюбимое им орнитологическое «У любви, как у пташки, крылья». Но нет.
Дело было в том, что во время гастрольной поездки по городам и весям России, второй состав театра провел эксперимент — задействовав новый русский вариант либретто, предоставленный театру анонимно каким-то яростным любителем французской музыки. Аделине, лидеру второго состава, вариант понравился больше общепринятого.
Опершись локтем на рояль, Аделина запела:
Вольной птицей любовь летает,
Не подозвать ее, не укротить,
Ни один человек не знает
Когда назначено ему любить.
Не приманишь любовь стихами,
Ты словом хитрым счастье не лови,
Ни известностью, ни деньгами
Не купишь радости себе в любви.
Некрасов изобразил, как мог, приглушенный хор — взяв несколько разлапистых аккордов. Это Аделине не понравилось, как не нравятся всем профессионалам любительские отходы от общепринятого, но, концентрируясь на роли, она проигнорировала отступление.
В любви…
В любви…
В любви…
В любви!
Презрев законы, дочь богемы,
Любовь с тобой стремится вдаль и ввысь.
Коль сердце хладно, чувства немы,
А я люблю тебя — то берегись!
Один вздохнул, другой смеется,
Третий будет мой!
Коль мне любить тебя придется,
Не шути со мной!
Некрасов прошелся по квинтам снизу вверх, прижал педаль, и снова сыграл вступление.
Нежеланна — она под боком,
Желанна станет — ускользнет шутя,
Сети ставь — и не будет проку.
Не ставь — окажешься в ее сетях.
Дверь в банкетный зал шумно распахнулась — заглушив и рояль, и даже вой ветра. Сонная матрона встала на пороге, неодобрительно глядя на паству.
— Вы, это, не шумите тут, — произнесла она с придыханием, базарно. — Дети спят. Совесть нужно иметь. И нам тоже спать надо. Загуляли, понимаешь. Пьяницы.
Некрасов прервал игру. Аделина с ненавистью посмотрела на матрону.
В этот момент из вестибюля в бар медленным шагом вошел историк Кудрявцев под руку с Нинкой.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СТРАННИКИ
У отца Михаила были к Кудрявцеву претензии. В своих двух скандальных популистских книгах Кудрявцев посвятил немало страниц роли Православной Церкви в истории, но чуть ли не половина этих пассажей проникнута была — не то, чтобы пренебрежением, но насмешливостью с оттенком снисходительности.
— Снисходительность — это Знак Зверя, — прокомментировал, размазывая липкую влагу по лицу липким же кулаком Стенька.
У Марианны, само собой, были к Кудрявцеву претензии, но было их так много, что в несколько фраз они уместиться не могли, поэтому Марианна лишь покачала головой и сказала,
— Ну, знаешь ли, Славка…
У Некрасова были к Кудрявцеву претензии, но законник слишком хорошо чувствовал мизансцену, чтобы предъявлять их в данный момент.
У Пушкина, возможно, были к Кудрявцеву претензии, но Пушкин выразился так (наложившись репликой на претензии, высказываемые отцом Михаилом):
— А вообще-то Россия вечно страдает из-за отсутствия жизнерадостности. Все у нас всегда мрачно, апокалиптично, зловеще как-то…
У Амалии были бы претензии к Кудрявцеву, если бы она прочла его популистские книги — но она их не читала.
У Кашина, возможно, были бы претензии к Кудрявцеву, если бы он знал, кто это такой. Кашин также не знал, кто такие Уильям Фолкнер и Франц Легар, но это к делу не относилось.
У Людмилы были претензии к Кудрявцеву, но она их высказала давно, и теперь просто сидела, глядя в одну точку.
У Аделины, Милна и Эдуарда были претензии к Кудрявцеву, но они последовали примеру Некрасова и не стали их высказывать.
У Стеньки были претензии к Кудрявцеву, но у него вообще ко всем были претензии.
У Демичева претензий к Кудрявцеву не было. У него ни к кому не было претензий. И раньше тоже не было.
У привратника были претензии к Кудрявцеву — но очень смутные, едва определимые.
— Знаете, — сказал Кудрявцев, обращаясь к отцу Михаилу, — я как-то не задумывался, когда писал, как именно я отражаю те или иные… хмм… аспекты… сосуществования Православной Церкви с остальными. В России принято рассматривать Православную Церковь как русское владение, а все остальные православные — они, типа, тоже православные. Во вторую очередь. Меж тем, если рассматривать Православную Церковь как одну из основных ветвей христианства, то вклад ее в мировую христианскую культуру по сравнению с католиками — никакой. Русские в этом подражают евреям — это, мол, наша собственная религия, и она главная, а все остальные погулять вышли. И работают в этом направлении только на себя.
— Вы это… не загибайте!.. — всхлипнув, сказал Стенька.
— Может быть вы и правы, — неожиданно почти согласился отец Михаил. — Да, православные традиции по сравнению с католическими, лютеранскими, англиканскими менее заметны. Да, если сравнивать собор Святого Петра, Нотр Дам, и так далее, с тем что у нас, и так далее. И Баха у нас своего нет, и Шекспира нет. Но вы ведь сами православный.
— И что же? — поинтересовался мрачно Кудрявцев.
— А то, что это следовало учитывать при написании.
— А церковь — это что, профсоюз такой?
— В каком-то смысле да, — кивнул отец Михаил. — И что за термин такой, кстати говоря — астрены? Где вы его выкопали?
— Я его придумал. По ассоциации.
— В книге вы об этом не сказали.
— Вы ведь тоже на проповедях не всегда говорите, что троицу придумал Константин.
— Троицу никто не придумывал.
— Я историк, батюшка.
— В обязанности историка фарисейство не входит.
Кудрявцев пожал плечами.
— Вы умеете водить вертолет? — спросила Аделина.
— Какой вертолет? — удивился Кудрявцев.
— Линка, заткнись, — сказал Эдуард.
— А вот в «Густынской летописи», последней трети семнадцатого века… — сказал, открыв глаза, Пушкин. — И вообще. Исторические источники девятого-десятого веков однозначно свидетельствуют о том, что Русь не была тождественна славянам. В этом сходятся источники самого разного происхождения — древнерусские, византийские, восточные, западноевропейские. Существует убедительная вероятность того, что зафиксированные в источниках русы были скандинавами.
