Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7
— Надеюсь. Он парень с головой. — Эйб налил себе виски. Бен прикрыл свой стакан рукой в знак того, что больше не хочет. — Ты усвоил в Израиле дурные привычки — например, не пить.
Бен от души рассмеялся, но потом снова стал серьезным.
— Нам с Винни не нравится, что ты живешь совсем один.
Эйб пожал плечами.
— Я писатель. Я всегда одинок, даже в шумной компании. Такая уж моя судьба.
— Может быть, тебе было бы не так одиноко, если бы ты иногда смотрел на женщин вроде леди Сары так, как она смотрит на тебя.
— Не знаю, сынок. Может быть, мы с твоим дядей Беном, да и ты тоже, такими уж родились. Никто из нас не может выдержать светского общения с женщиной дольше пятнадцати минут. Они хороши только для того, чтобы с ними спать, да и то не все. Штука в том, что нам больше нравится быть с мужиками. На авиабазах, в спортзалах, в барах — там, где не приходится слушать бабью болтовню. Попадаются иногда женщины вроде Сары Видман, настоящие женщины, но и этого оказывается мало. Быть в одно и то же время и женщиной и мужиком она не может. Но даже если бы она понимала, что мне нужно, то, мне кажется, ни одна женщина не заслужила такой поганой участи — быть женой писателя. Я испортил жизнь твоей матери. Если женщина способна что-то мне дать, я вычерпываю ее до дна. Я счастлив быть писателем, но я ни за что не хотел бы, чтобы моя дочь вышла за такого человека замуж.
Эйб вздохнул и отвернулся, боясь заговорить о том, что мучило его весь день.
— Я видел тебя и Йосси с военным атташе израильского посольства.
— Положение там не очень хорошее, папа, — сказал Бен.
— Это все сукины дети русские, — сказал Эйб. — Они их подначивают. Господи, когда же мы получим хоть один день мира?
— На небесах, — шепотом сказал Бен.
— Бен… Послушай меня, сынок. Ради Бога… Не рвись в герои!
21
Не выспавшиеся, с воспаленными глазами, Абрахам Кейди и Бен вошли в здание суда. Мужской туалет находился в коридоре, между двумя совещательными комнатами. Подойдя к писсуару, Эйб почувствовал, что у него за спиной кто-то стоит, и оглянулся через плечо. Это был Адам Кельно.
— Вы видите эту пару еврейских яиц? — сказал Эйб. — Так вот, они вам не достанутся!
— Прошу тишины!
Элен Принц была миниатюрна, изящно одета и вошла в зал суда увереннее, чем все другие свидетельницы. Среди них она, казалось, играла роль лидера, но сейчас Шейла видела, что она испытывает сильнейшее внутреннее напряжение и в любой момент готова сорваться.
Через переводчика — ее родным языком был французский — она сообщила, что родилась в Антверпене в 1922 году, и прочитала вытатуированный у нее на руке лагерный номер. Это повторялось уже много раз, но неизменно производило на всех глубокое впечатление.
— Вы продолжали носить свою девичью фамилию Блан-Эмбер, хотя и вы, и ваша сестра Тина вскоре после начала войны вышли замуж?
— Ну, мы не совсем по-настоящему вышли замуж. Видите ли, немцы стали первыми забирать супружеские пары, поэтому и сестру, и меня раввин обвенчал тайно, официально наш брак зарегистрирован не был. Оба наших мужа погибли в Освенциме. А после войны я вышла замуж за Пьера Принца.
— Я могу задавать свидетельнице наводящие вопросы? — спросил Баннистер.
— Возражений нет.
— Весной сорок третьего года вас и вашу сестру Тину перевели в третий барак и подвергли облучению. Теперь мы точно знаем, что это было сделано за некоторое время до того, как в бараке появились еще две пары близнецов — сестры Ловино и сестры Кардозо из Триеста.
— Совершенно верно. Нас облучали и оперировали задолго до того, как появились другие близнецы.
— Все это время вы находились в ведении женщины-доктора, польки Габриэлы Радницки. Она покончила с собой, и ее сменила Мария Вискова?
— Правильно.
— Далее, примерно через месяц после облучения вас отвели в пятый барак. Расскажите нам, что произошло там.
— Нас осмотрел доктор Борис Дымшиц.
— Откуда вы знаете, что это был доктор Дымшиц?
— Он сказал нам, кто он.
— Вы помните, как он выглядел?
— Он был очень стар, слаб и рассеян. Я помню, что у него на руках была экзема.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Он отправил нас с Тиной обратно в третий барак. Он сказал, что радиационные ожоги еще недостаточно зажили, чтобы делать операцию.
— При этом кто-нибудь присутствовал?
— Да, Фосс.
— Он не возражал, не велел ему все равно делать операцию?
— Он выразил недовольство, но больше ничего не сказал. Через две недели черные пятна ожогов стали бледнеть, и нас снова отвели в пятый барак. Доктор Дымшиц сказал, что будет нас оперировать, и обещал оставить нетронутым здоровый яичник. Мне сделали какой-то укол в руку, и я стала совсем сонная. Потом я помню, что меня на каталке отвезли в операционную и усыпили.
— Вы знаете, чем?
— Хлороформом.
— Сколько времени после этой операции вы провели в постели?
— Много, много недель. У меня были осложнения. Доктор Дымшиц часто нас навещал, но в полутьме он почти ничего не видел. Он быстро слабел.
— И потом вы узнали, что его отправили в газовую камеру?
— Да.
— А доктор Радницки покончила с собой?
— Да, прямо в бараке.
— И ближе к концу года, после того, как в третьем бараке появились сестры Ловино и Кардозо, вас снова подвергли облучению?
— На этот раз Тина и я были в панике. Я билась, как могла. Мы с Тиной вцепились друг в друга, меня оторвали от нее и сделали укол в позвоночник. Но обезболивания не получилось — я все равно все чувствовала.
— Укол не подействовал?
— Да.
— И когда вас взяли в операционную, вам ничего не дали, чтобы вас усыпить?
— Я была в ужасе. Я все чувствовала и сказала им об этом. Мне удалось сесть и слезть со стола. Тогда двое из них скрутили мне руки за спиной и снова насильно положили на стол. Врач несколько раз ударил меня по лицу и в грудь и крикнул во весь голос: «Verfluchte Judin!» — «Проклятая жидовка!» Я умоляла его убить меня, потому что боль была нестерпимой. Только благодаря доктору Тесслару я смогла выжить.
— После операции вам было очень плохо?
— У меня был сильнейший жар и бред. Я словно в тумане помню, как кричала Тина… и больше ничего не помню. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала что-то соображать. Наверное, много дней. Я спросила про Тину, и тогда доктор Вискова сказала, что Тина умерла от кровотечения в первую же ночь.
Она закачалась на стуле, колотя кулаками по трибуне, потом вскочила и, указывая пальцем на Адама Кельно, закричала отчаянным голосом:
— Убийца! Убийца!
Эйб, расталкивая всех, кинулся по проходу к трибуне и схватил ее в охапку.
— Хватит! Я забираю ее отсюда!
Судебный пристав вопросительно посмотрел на судью, который жестом велел ему не вмешиваться. Когда Эйб уводил ее прочь из зала, она плакала и просила у него прощения за то, что так его подвела.
Гилрей хотел сделать ответчикам предупреждение, но не смог. Вместо этого он спросил сэра Роберта:
— Вы намерены подвергнуть эту свидетельницу перекрестному допросу?
— Нет. Очевидно, что она слишком расстроена и не может продолжать свои показания.
— Присяжные все видели и слышали, — сказал судья устало. — Они вряд ли это забудут. Господа присяжные, сэр Роберт только что поступил так, как должен был поступить английский адвокат. В своем заключительном резюме я буду просить вас иметь в виду, что эта свидетельница не подвергалась перекрестному допросу. Закончим на сегодня?
22
— Я хотел бы вызвать свидетелем мистера Бэзила Марвика, — сказал Брендон О’Коннер.
Судя по одежде и манерам, Марвик был истинным британцем старой школы. Он принес присягу на Новом Завете и сообщил свое имя и адрес. Было объявлено, что он известный анестезиолог, профессор, автор многочисленных научных публикаций.
— Разъясните, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, какие существуют типы наркоза.
— Пожалуйста. Есть общий наркоз, когда пациента усыпляют, и местное обезболивание, когда лишают чувствительности ту часть тела, на которой производится операция.
— Выбор между этими двумя методами делает хирург, и если он не имеет возможности проконсультироваться с анестезиологом, то принимает решение один?
— Да. Иногда он дает комбинированный наркоз.
— Какие средства для общего наркоза, позволяющие усыпить пациента, имелись в сороковые годы в Центральной и Восточной Европе?
— Эфир, хлористый этил, хлороформ, эвипал, закись азота в смеси с кислородом и некоторые другие.
— Я должен вмешаться, — сказал Хайсмит, вставая. — Мы слышали показания двух хирургов из лагеря «Ядвига», в которых говорилось, что средств для общего наркоза у них, как правило, не было.
