Олег Зоин - Вчера
Семён и его шеф приканчивали уже и отбивные, когда подошёл Кузя и принёс–таки безнадёжно серые полтавские котлеты обалдевшей от голода чете, устало присел рядом с Михаилом Петровичем и Сенькой, придвинув свободное креслице от соседнего, заваленного объедками, стола. Начал по собственной инициативе выступать, разглагольствуя о невероятных охотничьих случаях, так как считал себя незаурядным охотником и рыболовом. Серба за весь вечер выпил всего рюмку коньяка, но не потому, что вообще не пил, а просто уже с год, после перепоя на гормолзаводе, где не пить было просто преступно, организм принципиально не принимал. Бочковский же истолковал Сенькино воздержание как плохой знак: «С чего бы это вроде нормальному мужику отказываться от крепко–выдержанного?»
Кузя, напротив, от предложенной Михаилом Петровичем рюмки не отказался, смачно выдохнул воздух и вдруг сорвался с места и рванул, отзываясь на чьи–то отчаянные призывы рукой. Одна из рыжих девиц, решительно тряхнув огненной гривой, встала из–за стола и, пьяно покачиваясь, пригласила Семёна на шейк. Он не стал ломаться и пару минут попрыгал с наглой девахой, вызывая ревность ленинградских специалистов. Оказалось, что чувиха знает Сербу в лицо, живёт на посёлке «Подстанция ДД» неподалёку от магазина № 52 и часто его там видит при деле. Сама она осенью окончила среднюю школу, семнадцать лет и ещё нигде не работает («Не спешу…»). Часто проводит время в кабаке («О, скукотища какая!..»). Зовут Таня.
Сенька отвёл её на место, погрозив пальцем. Она кинематографично улыбнулась ему из–за стола.
— Дура же, стерва, — зло подумал Семён, — истаскаешься за год!
— Знакомая? — Поинтересовался Бочковский.
— А то как же, Танька, — сорвалась невинная ложь у Сербы.
— Отличный товар! — Причмокнул Михаил Петрович, цинично, по–мужски помигнув Семёну. — А я сразу просёк, что эта шлюшка — твоя, так сказать, шерами…
— Что за чушь мужик городит, — подумалось Сеньке, но опровергать не стал, крепко был пьян шеф, еле слова выговаривал.
Дурацкая, по мнению Сербы, привычка Бочковского говорить в неподходящие жизненные мгновения русско–украинским жаргоном — суржиком, проявилась по пьяни в полной мере. Довольно громко он стал наставлять Сербу:
— А тэпэр дывысь! Ты пойдёшь в новый магазин и будешь там двигать упэрэд торговлю, и сразу хвала тебе и почёт!..
После продолжительных прений стороны пришли к соглашению, что Серба завтра направится на Зелёный Яр и, посмотрев магазин, вечером сообщит Бочковскому, понятно лично, окончательное решение.
Кузя подсчитал. Нагуляли четырнадцать рублей, но Семён дал две десятки, так как пристально смотрели в его сторону ленинградские инженеры и не хотелось выглядить в их глазах мелочным.
Выбравшись из ресторана, тоскливо оглянулся. Оказалось, что довольно косенький Бочковский уже прощально машет ему рукой. И тотчас Михаил Петрович стал солидно втисываться в тесную для таких раскормленных граждан шустро подскочившую зеленоглазую «Волгу». Сенька тоже примеривался, как нырнуть на заднее сиденье, но затем, что–то вспомнив, попросил шофера подождать и бегом вернулся в «Театральный».
Подойдя к столику, где, блаженно потягивая шампанэ, кайфовала Танька с подругой, он взял её крепко за руку и, твёрдо глядя на подругу, негромко сказал:
— Закругляемся, хиляйте за мной!
Ни слова не говоря, девчёнки встали и как нашкодившие дети, виновато оглядываясь на ничего не понимающих залётных инженеров, пошли за Сербой. Один из приезжих попытался было кинуться вслед, но друг ему вовремя положил руку на плечо:
— Здесь провинция, старик, а в глубинке, милый, свои суровые законы, в сравнении с которыми законы джунглей — скучная политинформация…
Выведя Татьяну с подругой на улицу, Сенька затолкал их в такси, не обращая внимания на бормотанье полуотключившегося Бочковского и глухое перешептывание девчат, втихомолку обсуждавших, что их ждёт дальше, Серба скомандовал шофёру рулить через Жилмассив в посёлок «Подстанция ДД».
У своего магазина попросил девиц выметаться, предложив им завтра с утра прийти к нему на работу и спросить заведующего. Неожиданно освобождённые, уже смирившиеся с перспективочкой побывать в милиции или в каком приключении похуже, они мигом исчезли в круглогодичной темноте поселковых улиц.
Щедро освещённый изнутри кирпичный куб магазинчика, светло вздымавшийся в окружающем мраке окраины, едва ослабленным выпавшим за вечер снежком, показался таким родным, тёплым, необходимым. И Серба решил не соглашаться на новый магазин ни за что.
Затем он отвёз домой Бочковского, жившего после развода с женой на улице Гагарина у своей подруги Инессы.
Сам Серба выгрузился на пристани у судоремзавода и на одном дыхании взбежал на второй этаж ещё нового, из силикатного кирпича, дома, куда он вернулся после того, как они с Маней разбежались в прошлом году. Сенька не спешил привязываться к очередной юбке.
Мама, как всегда, если он заявлялся выпившим, осуждающе покачала головой. Но никогда не расспрашивала, что и как. Семён обычно сам им всё рассказывал. Сенька уснул, положив правую руку под голову, с убегающей в сон мыслью о проведённом вечере. И уже выключаясь, последним всплеском сознания мелькнуло, что Бочковский был в чём–то неискренним, но под натиском сна подозрение рассеялось, как дым.
Утром, перед убеганием на работу (он уходил раньше мамы), когда попили чаю, он вкратце поведал о предложении шефа и как зашли по такому случаю в ресторан. Умолчал лишь о девчатах, — все–таки боялся, что не поймёт мамуля его интереса к педагогике.
Против ожидания, мама его не отчитала. Спешила на работу, Но переходить в новый магазин не посоветовала.
На следующее утро Серба поднялся чуть свет, чего с ним давненько не случалось, так как магазин обычно открывала заместительница Галина Смирновская. Жила она здесь же на поселке, буквально рядом с магазином, и поэтому тащиться рано поутру у Сербы не было никакой нужды, так что уже продолжительное время по молчаливому соглашению с Галиной Серба с утра обычно заезжал на бакалейную базу своего торга, или на овощную, или на винный склад, или на базу Укрмясорыбторга, или на выходную базу Укроптбакалеи. Еще его с утра можно было встретить на одном из трех, снабжавших магазин, хлебозаводов, на пивзаводе или на ликеро–водочном. Иногда день начинался с посещения конторы торга.
Тогда же, 25 декабря, он, проигнорировав начинавшуюся пургу, к половине восьмого уже стоял у магазина, здороваясь с подходившими встать в очередь за молоком и мясом жительницами. Его знали в лицо все покупатели. Он же то и дело взглядывал вдоль улицы, высматривая своих продавщиц, переживая, что они могут опоздать. Вскоре первой явилась Галина Смирновская, полная, лет тридцати пяти белокурая женщина. Звеня внушительной связкой ключей, открыла сени, и сразу взвыл ревун сигнализации, — так устроено было, ведь магазин сторожа не имел, а охранялся через пост сигнализации вневедомственной охраной.
Кто–то из появившихся продавцов побежал быстренько по торговому залу и через мгновение гуденье стихло. Кто–то из нетерпеливых покупателей уже тащил по крыльцу бидоны с молоком, привезённые ночью кольцевым централизованным завозом и призанесённые снегом. Из–под навеса рабочая Дарья Даниловна начала с добровольцами затаскивать в зал корзины с молоком, ряженкой, кефиром, йогуртом и сливками. Добро это тоже было привезено ночью машинами того самого автохозяйства, где раньше работал Серба, по составленным ещё им маршрутам. Каждый раз, видя привезённое ночью молоко, он радостно потирал руки, чувствуя себя по–хорошему причастным к тому нелёгкому ночному труду, в слякоть и метель, в итоге которого вы приходите утром к открытию магазина, а вам, — нате! — , свеженькое молочко, или тугая, так что ложка торчком стоит, сметанка (если никто из борцов за качество руку не приложил), или приятно–кисленький творог, из которого жена вечером заделает, если не сачковатая, такие вареники, что при одной мысли слюнки текут. Или сладкие сырки на палочках, глазированные шоколадом, мечта пионеров и пенсионеров.
До работы в автохозяйстве, он и сам года полтора развозил по ночам молоко в магазины города, работая экспедитором гормолзавода, и поэтому знал почти всех заведующих магазинами, шоферов и экспедиторов города по именам, со многими, встречаясь, здоровался тепло, по–дружески. И когда во двор магазина въехал огромный автофургон грузиться, Серба сам вышел во двор, пожал руку водителю Коляну, с которым как–то работал в одном экипаже экспедитором, потрепал по продубленному ветром, одетому поверх телогрейки громоздкому брезентовому плащу Андрея, экспедитора, когда–то, несколько лет назад, учившего на этой машине Сербу тонкостям кольцевого завоза товаров по розничной сети и до сих пор бессменно шпарившего на ночной доставке молока.
