Игорь Андреев - Четвертый тоннель
Однажды мы с детьми Джорджа и Памеллы и их друзьями ходили в ночной клуб. Там все примерно то же самое, что в дорогих клубах Москвы, красиво и сказочно, только народ намного быстрее напивается. Это стало удивительным открытием, но в последующие дни в Австралии я смог много раз убедиться: потомки британских каторжников и колонистов пьют не хуже исконных англичан…
Каждый день мы устраивали себе маленькие развлечения. Однажды я приготовил борщ (нашел рецепт в «Яндексе»), который все они почему-то считали русским блюдом (о такой стране, как Украина, не слышали). Все были в восторге, особенно Джордж с Памеллой.
Много раз курили марихуану вместе с его младшим сыном, который продолжает бизнес отца. Сам Джордж смотрел на это сквозь пальцы, а на предложение присоединиться ответил:
— Я уже вырос из этих глупостей…
Как-то так прошло шесть дней. Наконец, я собрался ехать на север. На расстоянии девятисот километров от Перта находится город Карнарвон, где, как я выяснил из путеводителя «Lonely Planet Australia», можно найти сезонную работу на одной из многочисленных ферм. Мне требовались деньги, как минимум, на авиабилеты до Москвы, ведь ехать обратно автостопом я не собирался. Так что я рвался в гости к австралийским крестьянам…
На половине пути, близ города Джералдтон, я застрял. Смеркалось. Холодало. (Между прочим, июль в Австралии — середина зимы). Рядом — пустынная площадка АЗС, маленькое круглосуточное кафе и мотель для водителей. После часового ожидания и безрезультатных попыток остановить одну из редких машин на трассе, я начал беспокоиться. Потом понял, что делаю что-то неправильно. Не в смысле действий, а в смысле отношения к ситуации. Я не хотел принимать ситуацию какой она была, внутренне протестовал против того, что у меня могли возникнуть трудности. Осознав это, задал себе вопрос: «Что самое худшее из того, что может случиться в этой ситуации? Я сегодня до ночи не поймаю машину и застряну здесь. Хорошо. Что значит „застряну“? Мне придется провести ночь здесь. Где именно? Гм… Есть два варианта. Можно вписаться в мотель, предложив взамен вместо денег какую-нибудь помощь. Что-то вымыть, прибрать, погрузить. Второй вариант — в ночном кафе. Может быть, у них даже есть помещение, где можно поспать». Как только картина прояснилась, я почувствовал себя лучше. Перестал бороться с реальностью, исходя из того, что она не такая, как мне хотелось бы, а просто принял ее за отправную точку для дальнейших шагов.
В мотеле сказали, что абсолютно все места заняты. Менеджер кафе сказал, что пригодного для сна помещения нет, но на вопрос, можно ли расстелить походный коврик вон там, в углу, за столиками, ответил:
— Никаких беспокойств.
У них тут, в Австралии, вместо англо-американского «никаких проблем» («по problem») всегда говорят «никаких беспокойств» («по worries»).
Как только задача с ночлегом решилась, я почувствовал себя совершенно уверенно. В жизни бомжа вообще многие вещи упрощаются. Нашел ночлег — доволен, нашел еду — хорошо, нашел друзей и выпивку — жизнь прекрасна! Оставалось только, отталкиваясь от новой ситуации, найти еще более устраивающее меня решение. Я вышел из кафе, оставив там рюкзаки, и увидел огромный грузовик с прицепом, подъехавший только что. Водитель с лысиной и бородой, как у Ленина, мыл лобовое стекло, сидя на высоком капоте. Он ответил, глядя на меня сверху вниз, будто из окна второго этажа:
— Я еду через две минуты. Если успеешь, давай.
— Никаких беспокойств, — и я побежал в кафе за рюкзаками.
Грузовик Майка принадлежит ему самому. По пути он рассказывал обустройстве своей жизни:
— Я работаю сам на себя! Если работать трак-драйвером по найму в компании, то твой факинг босс тебе дает немного денег, а себе забирает всю выручку. А я сам нахожу клиентов, беру с них чуть меньше, чем транспортная компания, и все деньги кладу себе в карман. И никаких факинг боссов — я сам себе босс! У меня нет начальства — у меня партнеры!
В этот момент до меня дошла мысль, возникшая при общении с миллионером Джорджем, но до сих пор не оформившаяся в слова. Когда я вернусь домой, я больше не буду работать по найму. Никогда. Я сам себе хозяин. Лучше принимать ответственность и играть с партнерами на равных, чем сидеть под начальством, которое дает иллюзию защищенности и немножко денег… Я посмотрел на водителя с благодарностью…
К полночи приехали в город Карнарвон. Шел мелкий дождь, больше похожий на водяную пыль. Водитель такси, очень полная женщина по имени Маргарет подбросила в центр. Следуя ее совету, я нелегально проник на территорию небольшого отеля и лег спать на софу на заднем дворе…
37. ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ
And did they get you to trade
Your heroes for ghosts?
Hot ashes for trees?
Hot air for a coot breeze?
Cotd comfort for change?
And did you exchange
A watk on part in the war
For a lead role in a cage?
Pink Floyd, «Wish You Were Here»…Сначала мне не понравилось в этом городе. Не вписался. В первый же день решил ехать дальше на север, однако произошла цепь событий, в результате которых я оказался на ферме человека по имени Пол. С ним меня познакомил Райн.
Райн — эстонец. Большая часть его жизни прошла после распада Советского Союза и начала дерусификации Эстонии, поэтому из русских слов он знал всего два — «хуй» и «спасибо».
Моя работа на ферме заключалась в перемещении огурцов с растений в ящики, их погрузке в грузовик и разгрузке в ангаре. Огурцы плотными гроздьями висели на ветках растений, привязанных к вертикальным веревкам, и выглядели прекрасно. Видимо, особый сорт. Словно с конвейера. Толстые, упругие, твердые. Своей гладкой формой и внушительными размерами могли бы произвести впечатление даже на самую смелую девушку. Правда, любоваться этой красотой было некогда — нужно работать быстро, низко наклоняться или высоко вытягиваться, и при этом не сломать по неосторожности ни одно из хрупких растений. Само собой, нельзя срывать недозревшие огурцы и пропускать созревшие.
Поняв, что у меня есть работа, которую надо всего лишь удержать, я поселился в хостеле «Карнарвон Бэкпэкерс». Одно место в комнате, вмещающей восемь мест (четыре двухъярусных койки) стило ровно сотню в неделю. По сути, общежитие. Несколько австралийцев и множество иностранцев, работавших где-нибудь на плантациях. Самые многочисленные — японцы и тайваньцы. Пара-тройка немцев, немного англичан, новозеландцев, французов, а также эстонец с женой. И теперь еще один русский.
Мы работали по девять часов в день. Без выходных. В практическом плане для меня это означало восемьсот пять долларов в неделю наличными и здоровый крепкий сон. Впрочем, если после первого рабочего дня я от усталости свалился на койку и отключился в восемь вечера, то после второго — в девять, а через неделю мы вместе с эстонцем, как ни в чем ни бывало, пили пиво до полуночи, несмотря на то, что завтра вставать в полседьмого. Никогда бы не подумал, что способен так быстро адаптироваться к тяжелой физической работе.
В общаге освоился очень быстро. Атмосфера чем-то напоминала пионерский лагерь, только «пионеры» много пили. Люди спонтанно делились на группы по интересам и курили марихуану преимущественно со своими.
Австралиец Стив работал в школе для аборигенов. Австралийские аборигены — примерно то же, что негры в Штатах. Дети аборигенов, по словам Стива, не любят учиться, любят драться и ругаться и считают, вслед за родителями, что белые люди перед ними в вечном неоплатном долгу, потому что изначально неместные. Понаехали тут. Поэтому появление в классе пьяных или обкуренных учеников — обычное дело. Мы со Стивом довольно близко сдружились, и он делился со мной «политически некорректным» мнением об аборигенских детях.
— Честно говоря, эти дети факинг аборигенов — такие факинг уроды, — говорил он. — Но если принимать наркотики, то можно делать и эту работу.
Он постоянно принимал какие-то таблетки, которые покупал в аптеке по очень строгому рецепту. По вечерам, когда мы пили светлое пиво, он сидел с нами, но пил только «Гиннес». У него ирландские корни.
Немец по имени Ганс ходил на костылях с загипсованным коленом. Сломал его недавно, на рыболовном корабле. Работа была почти круглосуточной: ночью ловля (если не ошибаюсь, креветок), вечером и утром сортировка, уборка, и приготовления к новой ночи. Спать доводилось днем, от случая к случаю. В довершение всего капитан каждый день пил виски, нюхал кокаин, и постоянно был неадекватен — заставлял делать ненужную работу, наезжал по надуманным предлогам и бил по морде.
— Хуже всего было то, что никуда от этого не убежать, — рассказывал Ганс. — Вахта продолжается три недели, и уволиться до прибытия в порт невозможно. Дать ему в морду тоже нельзя, потому что вот дал, а что дальше? Куда ты от его дружков убежишь с корабля?
Мой эстонец Райн приехал сюда со своей гражданской женой. Она года на три старше него. У них очень интересные отношения. Они словно играли в непутевого сыночка и плаксивую мамочку. Она за ним ухаживала, уговаривала не пить, прятала от него коробку с пивом. Он ругался или винился, обещал завязать и сразу срывался. Она обижалась, он злился. Она обещала уйти, он ее посылал, она не торопилась уходить, он извинялся. Потом они делали секс в знак примирения (причем, по-моему, он ее трахал нехотя, почти из жалости), и она сияла в надежде, что вот-вот все наладится. Он тут же шел за новой порцией выпивки. И, по-моему, если бы у них все «наладилось», отношения между ними охладели бы моментально. Потому что им обоим была нужна эта игра — сцены, разборки, крики и слезы, целая гамма эмоций… Мы с Райном проводили много времени, потому что работали вместе. С ним было легко благодаря его бесшабашности и простоте.
