Артур Хейли - Детектив
Первым из них стало телефонное сообщение на автоответчике Эйнсли с просьбой позвонить Бет Эмбри. Ведь Эйнсли сдержал слово: Бет знала подробности расследования. Тем не менее ни словечка за ее подписью не появилось пока в газетах. Почему? — с этого вопроса он начал телефонный разговор с ней.
— Потому что раньше я была рисковой журналисткой, а теперь потеряла кураж, — поведала она. — Начни я с самоубийства Байрона, пришлось бы вскрыть его связи с преступным миром, карточные долги и прочее. А значит, дошла бы очередь и до имени девушки, которая от него понесла. Она славная, и ей это совершенно ни к чему. Кстати, я хотела бы тебя с нею познакомить.
— Но ты согласна, что Фелиция лгала, когда уверяла, что причины самоубийства Байрона ей не известны?
— Что для Фелиции ложь, а что правда? Ты, например, знаешь? А я скажу… Только то, что ей на данный момент выгодно. Поговорим лучше о той девочке. У нее, между прочим, есть адвокат. Да ты ее знаешь! Это Лайза Кейн.
— Знаю. — Эйнсли симпатизировал Кейн. Молодая да ранняя, она часто защищала людей в суде совершенно бесплатно. Причем яростно отстаивала интересы тех, кто не мог оплатить ее услуги.
— Ты сможешь встретиться с ней завтра? — спросила Бет Эмбри.
Эйнсли сказал, что сможет.
Лайзе Кейн было тридцать три года, но она выглядела на десять лет моложе, а порой и вовсе походила на совсем юную первокурсницу колледжа: короткие рыжие волосы, румяное личико херувима без всяких следов косметики. На встречу с Эйнсли она приехала в джинсах и футболке.
Местом их свидания стал подъезд обшарпанного трехэтажного многоквартирного дома в Либерти-сити, печально известном своей криминогенностью районе Майами. Чтобы добраться туда, Эйнсли взял в гараже машину без полицейской маркировки. Лайза приехала на стареньком «фольксвагене-жуке».
— Сам не пойму, зачем я сюда приехал, — сказал Эйнсли и покривил душой: он отлично знал, что его привело на эту встречу любопытство.
— Моей клиентке и мне нужен совет, сержант, — сразу перешла к делу Лайза. — Бет сказала, что вы можете его дать.
Она повела его вверх по лестнице. Осторожно огибая кучи мусора и стараясь не угодить подошвами в собачьи экскременты, они поднялись на третий этаж и прошли по галерее с растрескавшимся цементным полом и ржавыми перилами. Перед одной из дверей Лайза остановилась и постучала. Им открыла молодая женщина — с виду ей едва ли было больше двадцати лет от роду — и пригласила их войти.
— Познакомьтесь, сержант. Это Серафина, — представила Лайза. — Серафина, это сержант Эйнсли, о котором я вам говорила.
— Спасибо, что приехали, — девушка протянула руку, которую Эйнсли пожал, одновременно оглядываясь по сторонам.
Квартирка представляла собой разительный контраст с грязью и запущенностью снаружи, здесь было чисто и уютно. Меблировка состояла из случайных вещей. Некоторые из них: книжный шкаф, два журнальных столика, кресло-качалка — были даже из дорогих, остальные выглядели победнее, но тоже были в хорошем состоянии. В соседней комнате, как успел заметить Эйнсли, бросив беглый взгляд, царил такой же порядок.
Он внимательнее присмотрелся к Серафине. Милая, с плавными манерами, она была одета в цветастую футболку и голубые лосины. Взгляд ее больших карих глаз, устремленный на Эйнсли, был печален. Очертания фигуры этой чернокожей девушки выдавали большой срок беременности.
— Прошу прощения за тот ужас, что творится на лестнице, — сказала она неожиданно низким, но приятным сопрано. — Байрон давно хотел, чтобы я…
Она покачала головой и не смогла закончить фразы. Ей на помощь пришла Лайза Кейн:
— Байрон хотел, чтобы Серафина перебралась в дом поприличнее, но что-то все время мешало. Давайте сядем, — она сделала жест в сторону кресел.
Когда они сели, Серафина заговорила снова, глядя Эйнсли прямо в глаза:
— Вам, вероятно, уже сказали, что у меня будут от Байрона детишки?
— Как это, детишки?!
— Мой врач сказал вчера, что это близнецы. — Она улыбнулась.
— Должна посвятить вас в некоторые подробности, — вмешалась Лайза. — Байрон Мэддокс-Даваналь и Серафина познакомились благодаря тому, что она снабжала его наркотиками. А я познакомилась с ней, когда помогла избежать тюрьмы за наркоторговлю. Ее условный срок уже кончился и больше она этим не промышляет. Да и Байрон перестал принимать наркотики за много месяцев до своей смерти. Он вообще только изредка баловался ими.
— Все равно мне стыдно вспоминать об этом, — Серафина ненадолго отвела взгляд. — Я просто была в отчаянном положении.
— У Серафины есть сын, которому уже четыре года, — пояснила Лайза. — Вообразите: молодая мать-одиночка, без всякой поддержки со стороны или хотя бы возможности устроиться на работу. Ей не приходилось особенно выбирать, как заработать на пропитание для себя и своего малыша.
— Это нетрудно понять, — сказал Эйнсли с сочувствием. — Но только что у нее могло быть общего с Мэддокс-Даваналем?
— Вероятно, они были нужны друг другу. Как бы то ни было, но Байрон начал приезжать сюда, это было бегством от той, другой жизни. Серафина сумела быстро отучить его от наркотиков — сама она вообще к ним не притрагивалась. Не спрашивайте, была ли между ними любовь. Главное, что им нравилось быть вместе. У Байрона водились деньги. Немного, я думаю, но достаточно, чтобы поддержать Серафину материально. Он купил ей кое-что, — она обвела рукой комнату, — и давал наличные на еду и оплату квартиры. Она смогла бросить прежнее занятие.
«Еще бы у Байрона не было денег! — подумал Эйнсли. — Вам столько и не снилось!»
— Добавлю еще, хотя это и так очевидно, что они были любовниками, — сказала Лайза.
— Только не подумайте, что я хотела от него забеременеть, — вмешалась в разговор Серафина. — Наверное, плохо предохранялась. Но Байрон вовсе не рассердился, когда я ему сказала. Он обещал обо всем позаботиться. Его беспокоило что-то другое, очень сильно беспокоило. Однажды сказал, что попался в мышеловку. И почти сразу после этого перестал приезжать.
— Это случилось с месяц назад, — сказала Лайза. — Помощь тоже прекратилась с того времени. Тогда-то Серафина и обратилась ко мне. Я звонила в дом Даваналям, но Байрон к телефону не подходил и мне не перезванивал, как я просила. «Хорошо же!» — подумала я и отправилась в «Хавершем и…» Ну, вы знаете, такое длинное название.
Эйнсли знал. Речь шла о престижной адвокатской конторе Хавершема, у которого было столько совладельцев, что название фирмы на бланке занимало две длинных строчки. Услугами именно этих адвокатов чаще всего пользовались Даванали.
— И вам удалось чего-нибудь добиться? — спросил он.
— Да, — ответила Лайза. — Поэтому мне и нужен ваш совет.
Как явствовало из рассказа Лайзы, в конторе Хавершема работали достаточно опытные люди, чтобы принять молодого, никому не известного адвоката всерьез. Адвокат Джаффрус внимательно все выслушал и пообещал разобраться с жалобой ее клиентки. Через несколько дней Джаффрус позвонил Лайзе и назначил новую встречу. Состоялась она примерно за неделю до самоубийства Байрона Мэддокс-Даваналя.
— Обошлось без волокиты, — рассказывала Лайза. — Очевидно, они без труда установили, что жалоба обоснована. Даванали согласились оказывать Серафине материальную поддержку, но при одном условии: никогда и ни при каких обстоятельствах их имя не должно упоминаться в связи с будущим ребенком, и они желали получить гарантии этого.
— Какие гарантии, каким образом? — спросил Эйнсли.
Как объяснила Лайза, Серафина должна была дать письменную клятву, что организовала свою беременность искусственно, через банк спермы и от неизвестного донора. А справку в подтверждение этому они собирались добыть в банке спермы.
— Такие справки недешево обходятся, — заметил Эйнсли. — А сколько же они собирались платить Серафине?
— Пятьдесят тысяч в год. Но это еще до того, как мы узнали, что будут близнецы.
— Даже для одного ребенка маловато.
— Я тоже так посчитала и решила обратиться к вам. Бет сказала, что вы знаете ситуацию в той семье и можете посоветовать, сколько нам с них запросить.
— А вы как относитесь к этой затее с банком спермы? — обратился Эйнсли к Серафине, внимательно слушавшей их разговор.
Она пожала плечами.
— Мне все равно. Я хочу только, чтобы мои дети не жили в такой дыре и получили самое лучшее образование. Если для этого нужно подписать какую-то бумажку, даже лживую, я подпишу не задумываясь. И плевать я хотела на имя Даваналей. Мое ничуть не хуже.
Эйнсли припомнил свой разговор с Фелицией Мэддокс-Даваналь, когда она признала, что Байрон получал четверть миллиона долларов в год. Но куда важнее была другая ее раздраженная ремарка: «… Для такой семьи, как наша, эти деньги — пустяк, карманная мелочь…»
