Артур Хейли - Детектив
Нижняя челюсть Холдсворта отвисла. На лице отразился ужас.
— Постойте! Подождите! — У него перехватило дыхание. — Это ошибка! Я здесь ни причем…
Хорхе невозмутимо продолжал:
— Вам также предоставляется право воспользоваться услугами адвоката. Если вы не располагаете средствами для этого, общественный защитник будет приглашен бесплатно…
— Нет! Нет! Нет! — закричал Холдсворт и сделал попытку выхватить документ, который показывал ему Родригес.
Но Эйнсли оказался проворнее. Он шагнул вперед и поймал руку дворецкого, ухватив за запястье:
— Успокойтесь и выслушайте! Здесь нет никакой ошибки.
Хорхе закончил и скомандовал Холдсворту:
— А теперь — руки за спину!
И прежде чем дворецкий смог что-нибудь понять, на нем защелкнулись наручники. Эйнсли сделал знак патрульным:
— Можете забирать его.
— Послушайте меня! — взмолился Холдсворт. — Это вопиющая несправедливость! И потом, я обязан поставить в известность миссис Даваналь! Она сумеет принять меры, чтобы…
Но невозмутимые полисмены уже подтащили его к своему фургону, открыли заднюю дверь и впихнули арестанта на сиденье. Бело-голубая машина тронулась, в ее клетке метался и кричал арестант.
Полицейские доставили Холдсворта в комнату для допросов отдела по расследованию убийств, где пристегнули наручниками к стулу. Эйнсли и Родригес, приехавшие следом, дали арестованному полчаса побыть в одиночестве, а затем вместе вошли к нему и уселись по противоположную от него сторону простого металлического стола.
Холдсворт бросал на них испепеляющие взгляды, но заговорил значительно спокойнее, чем незадолго до того на пороге дома Даваналей.
— Я требую адвоката и немедленно. Кроме того, я настаиваю, чтобы вы объяснили мне…
— Минуточку! — Эйнсли поднял вверх руку. — Вы требуете адвоката, и ваше требование будет удовлетворено. Однако до того, как ваш защитник приедет сюда, мы не вправе ни о чем вас спрашивать, а также отвечать на ваши вопросы. Поэтому нам лучше будет пока покончить с некоторыми мелкими формальностями.
Он кивнул Родригесу, который тут же открыл свою папку и достал из нее бланк и блокнот.
— Назовите свое имя полностью, — попросил он.
— Но ведь вам оно прекрасно известно, — фыркнул дворецкий.
Чуть наклонившись к нему, Эйнсли спокойно бросил:
— Если вы нам поможете, дело пойдет гораздо быстрее.
Пауза. Недовольное сопение. И затем:
— Хэмфри Ховард Холдсворт.
— Дата рождения?
Когда все необходимые сведения были получены, Родригес протянул ему бланк.
— Подпишите, пожалуйста, вот это. Здесь сказано, что вы были информированы о своих правах и предпочли отвечать на вопросы только в присутствии адвоката.
— Ну, и как же, по-вашему, я могу это подписать? — свободной левой рукой Холдсворт указал на пристегнутую наручниками к стулу правую. Родригесу пришлось освободить его от оков. Пока Холдсворт массировал себе правое запястье и недоверчиво разглядывал лежавшую перед ним бумагу, Эйнсли поднялся.
— Я на секунду, — сказал он Хорхе, а потом подошел к двери, открыл ее, высунулся из комнаты наружу и прокричал в совершенно пустой коридор:
— Эй, эти старые отпечатки пальцев из Англии нам пока не нужны! Мы будем ждать адвоката, так что принесете их нам позже!
Холдсворт порывисто повернул голову.
— Что это еще за отпечатки из Англии?
— Извините, — ответил вернувшийся к столу Эйнсли, — но мы не можем продолжать нашу беседу, пока не прибыл адвокат.
— И сколько же придется ждать? — спросил Холдсворт нетерпеливо.
— Откуда нам знать? — пожал плечами Родригес. — Это ведь ваш адвокат.
Холдсворт негодовал:
— Я хочу, чтобы мне сию секунду сказали, о каких отпечатках пальцев идет речь!
Родригес посмотрел на него с прищуром и осторожно спросил:
— Вы, стало быть, согласны продолжить наш разговор, не дожидаясь приезда адвоката?
— Да, да, черт возьми!
— Тогда не надо подписывать этот документ. Вот вам другой, где говорится, что вы ознакомлены со своими правами и предпочли…
— Ладно, короче! — Холдсворт схватил со стола шариковую ручку и быстро подписал протянутый ему бланк. Потом повернулся к Эйнсли: — А теперь рассказывайте.
— Это ваши отпечатки пальцев. Они были взяты у вас тридцать шесть лет назад, — голос Эйнсли звучал ровно и размеренно. — Нам их переслали из Англии, и они полностью совпадают с теми, что мы обнаружили на будильнике в комнате убитого. На нем, к тому же, были пятна крови жертвы.
На этот раз молчание длилось дольше. Холдсворт помрачнел, понурил голову и сказал:
— Да… Помню, это я поднял чертов будильник с ковра и поставил на стол. Как-то бессознательно…
— Почему вы убили Байрона Мэддокс-Даваналя, мистер Холдсворт? — таким был следующий вопрос Эйнсли.
Лицо дворецкого изобразило гримасу боли, и он заговорил, совершенно уже не сдерживаясь:
— Я не убивал его! Это было вообще не убийство! Этот идиот сам пустил себе пулю в лоб!
Холдсворту дорого обошлось его признание. Он сломался. Зажав голову ладонями, он медленно мотал ею из стороны в сторону и рубил фразы:
— Я же предупреждал миссис Даваналь. Я говорил ей, что ничего не выйдет. Что в полиции дураков не держат, и все выплывет наружу. Но нет! — она ничего не желала слушать. Она ведь всегда все знает лучше! Как же она ошибалась! А теперь еще и это!
Он поднял взгляд, влажный от слез.
— Мое старое дело в Англии… Откуда вы взяли отпечатки? Я же заявил о нем при въезде в страну.
— Да, нам об этом известно, — сказал Родригес. — Дело в общем-то пустяковое. Оно не в счет.
— Я прожил в Америке пятнадцать лет! — Холдсворт уже рыдал. — И никаких неприятностей… А теперь, на тебе — обвинение в убийстве!
— Если вы сказали нам правду, это обвинение легко может быть с вас снято, — заверил Эйнсли. — Хотя в настоящий момент ваше положение более чем серьезно. Сейчас вы должны нам помочь и ответить на все вопросы, ничего не скрывая.
— Спрашивайте, — Холдсворт выпрямился и поднял голову. — Я скажу все, что знаю.
Картина событий оказалась достаточно проста. За четыре дня до того Холдсворта и Фелицию Мэддокс-Даваналь разбудил в пять тридцать утра громкий хлопок выстрела. Они столкнулись перед дверью комнаты Байрона, — оба в ночных рубашках, вошли и увидели его распластанным на полу с продырявленным черепом. В правой руке он сжимал рукоятку пистолета.
— Меня чуть не стошнило. Я просто не знал, что делать, — рассказывал дворецкий Эйнсли и Родригесу. — Зато миссис Даваналь сохраняла полное хладнокровие. Она очень сильная. Взяла все под свой контроль и начала давать указания, мы были уверены, что во всем доме бодрствуем мы одни.
Если верить Холдсворту, Фелиция распорядилась:
«Никто не должен знать, что мой муж покончил с собой». Это ляжет пятном на честь всей семьи, сказала она, и мистер Теодор никогда не простит ей, если правда выплывет, поэтому дело нужно представить как убийство.
— Я пытался убедить ее, что ничего не получится, — оправдывался Холдсворт. — Я предупреждал ее, что в полиции не дураки сидят, нас выведут на чистую воду, но она ничего не желала слушать. Она заявила, что не раз бывала со съемочными группами на местах преступлений и в точности знает, как все устроить. От меня она потребовала клятвы молчать, напомнив, скольким я обязан этой семье. Мне остается теперь только сожалеть, что я поддался на…
— Давайте пока придерживаться только фактов, — перебил Эйнсли. — Куда вы дели пистолет?
— Миссис Даваналь вынула его из руки Байрона. Это был один из пистолетов, что он держал у себя в кабинете.
Эйнсли поневоле вспомнил, что ответила Фелиция, когда он спросил, не трогала ли она чего-нибудь в комнате, когда осталась там наедине с трупом мужа. «…Я не могла, просто не в силах была себя заставить даже близко подойти к несчастному Байрону или к его столу…»
— Где сейчас находится это оружие?
— Я… я не знаю, — ответил Холдсворт не сразу.
— Все вы знаете! — Родригес поднял голову от записей, которые вел непрерывно. — Или по крайней мере догадываетесь.
— Но послушайте! Миссис Даваналь спросила меня, куда ей деть пистолет, чтобы его никто не нашел. Я посоветовал выбросить его в канализационный люк — здесь есть один неподалеку.
— Она так и поступила?
— Не знаю… Я не хотел! Правда!
Родригес не дал ему передышки:
— А снаружи дома? Взломанная дверь балкона, следы внизу… Чья это работа?
— Боюсь, что моя. Я расковырял дверь большой отверткой, а следы оставил в старой паре кроссовок.
— Это тоже придумала миссис Даваналь?
На лице Холдсворта проступила гримаса стыда.
