Стон дикой долины - Аскаров Алибек Асылбаевич

Что бы люди ни болтали о Кабдене, всё на их совести, однако, что касается его страсти к литературе, этим он действительно отличается от любого из аулчан.

Единственной книгой, которую влюбленно читал Кабекен, были «Богатырские сказания». Причем постигал он ее не сам, а каждый вечер, когда в доме зажигался свет, просил собственных детей почитать ему вслух.

С малых лет детишки Кабдена изо дня в день неутомимо читали отцу нараспев древние поэмы, одну за другой. Тая от наслаждения, Кабекен внимательно слушал, то и дело восхищенно цокая языком и восклицая «пах-пах!». Подросшие отпрыски, уже по горло сытые сказами о батырах, старались по вечерам улизнуть в кино или в клуб, а домашнее чтение переходило в обязанность к меньшим.

Самая младшая из детей Кабдена — Кайша. Начиная с пятого класса, во время всех своих каникул она тоже читала отцу эту книгу. Сейчас Кайша учится уже в девятом.

Давным-давно обложка «Богатырских сказаний» истрепалась как тряпка, а страницы пожелтели от времени. Сейчас же книга вообще пришла в ветхое состояние. Прежде на обложке красовался замечательный рисунок всадника в боевых доспехах и с беркутом в руке — очевидно, это был Камбар-батыр. Впоследствии изображение батыра стерлось, у беркута пропало одно крыло, а конь стал еле виден, причем с одним ухом.

Пускай книга и обветшала, но для Кабекена все равно нет более достойной и прекрасной, чем эта. Пока Кайша не приедет на очередные каникулы, он хранит «Сказания» на дне сундука, бережно завернув в кусок белой ткани.

В прошлом году, когда люди поочередно стали перебираться в Мукур, ему удалось заполучить в руки оставленную кем-то вместе с ненужным домашним хламом книгу «Рустем-дастан». Ее обложка была порядком изодрана, края обгрызли мыши, но Кабекен все равно обрадовался.

До этого дня он считал себя непревзойденным знатоком всех батырских преданий. Обнаружив на чужом «пепелище» эту книгу, толщиной с черенок лопаты, Кабекен поразился:

— Вот это да! Она ведь тоже на батырский сказ похожа!

Сердце, проклятое, так и ёкнуло в предвкушении...

Не напрасно Кабекен считал себя знатоком эпоса. Все

пятеро его детей выросли, читая отцу «Богатырские сказания». Кроме того, когда в его дом приезжали погостить какие-нибудь другие дети, Кабекен и их заставлял читать свою книгу, удобно улегшись и опершись на локоть. У него она и была-то одной-единственной, так что за долгие годы он перелистал ее от начала до конца, наверное, не меньше ста раз. Но все равно никак не мог вдоволь насладиться и утолить свою неистощимую жажду. Бедняге хотелось слушать ее снова и снова — так тянет к вкусному, хорошо выдержанному, пьянящему кумысу, который пьешь, пьешь, пьешь, но с каждым новым глотком хочется пить еще больше. Даже когда Кабден уставал до изнеможения, выпасая овец в горах, то и там тосковал по оставленной дома книге. Она согревала его в студеные зимние вечера, теребя сердце теплой волной трогательных чувств.

И вот — надо же такому случиться! — именно Кабе-кену нежданно-негаданно достался «Рустем-дастан»... Естественно, он поспешил к учителю Мелсу.

— Родненький, что это за книга? — показал Кабекен учителю свою потрепанную находку.

— Это же «Рустем-дастан»! — воскликнул Мелс.

— А кто такой Рустем?

— Еерой он, батыр...

— Ой, надо же! Оказывается, у нас и такой батыр был? — спросил Кабекен, не сумев скрыть сильного огорчения по поводу своей неосведомленности.

— Был, Кабеке, был!

— Глядя на то, какая она толстая, я и сам догадывался, что книга непростая. Надо же!

Жаждавший поскорее узнать содержание новой для себя книги, Кабекен в тот же день пригласил в гости Салиму, и два вечера подряд она по его просьбе читала. Потом начались каникулы у Кайши, дочка приехала домой и тоже на протяжении нескольких дней читала отцу.

Вещь оказалась очень объемной, но Кабекен уже близок к ее завершению. Сейчас они вдвоем с внучкой Асией с нетерпением ждут приезда Кайши. По подсчетам Кабдена, оставшиеся страницы как раз можно будет прочесть за время весенних школьных каникул.

* * *

Четырехкомнатный красный дом Касимана с крышей из листовой жести находится на той стороне улицы, где живет и Кабден.

Раньше в доме Касимана была только одна входная дверь, выходящая на восток; сейчас входа два — еще один вырубили с западной стороны.

Мы уже упоминали, что название улицы Алмалы напрямую связано с этим домом. Потому как одновременно он является и местожительством учителя Мелса, который долгие годы, когда еще работал в школе, снимал здесь комнату, а сейчас стал одним из полноправных хозяев.

Когда он впервые приехал в аул после окончания училища и переступил порог этого дома, его нынешняя жена была еще ученицей пятого класса. К счастью, учитель Мелс не давал уроки Зайре. Иначе, ясное дело, пошла бы о нем гулять нехорошая молва, дескать, женился на своей ученице.

Как раз в тот год, когда в ауле появился Мелс, Зайра уехала в Мукур и продолжила учебу в местном интернате. Насовсем она вернулась домой лишь после окончания десятилетки, там же, в Мукуре. Три года подряд пыталась поступить в институт, но не смогла, поэтому осталась в ауле и работала дояркой.

Какой-то другой жизни, помимо привычных аульных будней, какого-либо иного пути перед собой ни Мелс, ни Зайра не видели, поэтому в конечном итоге соединились и создали собственный семейный очаг.

Не прошло и месяца после их свадьбы, как Касиман, отгородив молодых, разделил дом надвое. Общими усилиями вырубили дополнительный вход на противоположной стене, а над ним соорудили небольшой навес козырек. Получилось, что молодые супруги зажили отдельным домом.

Большая, лучшая часть жизни Касекена прошла в леспромхозе. Выйдя пораньше на пенсию в связи с состоянием здоровья, он переехал и прочно осел в этом ауле.

— Мы, милый, привыкли кочевать словно цыгане. Стоит Дилекен лишь словом обмолвиться, как в тот же день отправляемся туда, куда она укажет! — порой бахвалится Касекен.

Дилекен — это матушка Дильбар, вторая половина Касекена, с которой он прожил сорок лет. Вырастили супруги сыновей и дочерей, благословили, одарив детей крыльями, и выпустили из гнезда в разные стороны. Так незаметно и старость подкралась, а у наследников, живущих в разных краях, теперь руки не доходят, чтобы хотя бы раз в несколько месяцев или, на худой конец, один раз в год погостить у родителей. Зимой берегут себя от трудной дороги, а летом у всех неотложных дел оказывается выше крыши. Вот так и летит время, пока обещания каждый раз откладываются на «завтра».

Касекен на войне не был. Очевидно, потому, что и фронту требовалась древесина: как ценного специалиста Касимана оставили по брони, назначив бригадиром лесорубов. А лесоповалом тогда, как и всем остальным в тылу, пришлось заняться женщинам, вот и в бригаде Касекена собралось одно бабье. Научив подопечных рубить лес, сам Касиман стал сплавщиком и перешел на самый опасный участок работы.

Трудно даже представить, сколько миллионов кубометров леса он сплавил по вздымающей к небесам белую пену буйной Бухтарме, сопровождая плоты до самого Зыряновска! Когда вспоминает об этом сегодня, ушедшее кажется ему сном, даже самому с трудом в него верится.

Думаете, один Касекен не был на фронте? Помимо прочих, не нюхал пороху и живущий с ним по соседству Карим. Но мысль о том, что он не побывал на войне, нисколько не заботит Карекена. Если поинтересоваться у него, почему он не ходил на войну, старик Карим лишь тихонько ответит: «Не звали, потому и не пошел... продолжал пасти своих овец».

Ну а Касекен, в отличие от него, человек особый — остался по брони военкомата. Он боец трудового фронта, который, не щадя себя, трудился в тылу ради потребностей армии.

Ч то касается самого Касекена, он уверен, что сплавлять лес по ревущей, неукротимой реке, вздымающей белые буруны, ничуть не легче, чем идти в атаку на врага. Тогда почему же подноготную пережитых им тыловых тягот не понимает его родич Байгоныс? Касекена это страшно огорчает.