Так говорила женщина - Каффка Маргит

Он поднял глаза — на лбу лихорадочно бились жилки — черты лица заострились — рука обжигала, точно горячие угли, губы были сухими и потрескавшимися. Девушка склонилась к нему и неожиданно, почти не касаясь, всё же поцеловала его.

— Мне пора — прощайте! Будьте молодцом и берегите себя! Прощайте! До свиданья!

Она быстро развернулась — и вышла, не оглядываясь.

Снаружи у входа ее ожидала седая женщина. Они молча обнялись, затем, чуть не рыдая, шепнули друг другу пару фраз.

— Спасибо! Да благословит тебя за это Господь, дитя мое!

— Сколько ему осталось?

— Считаные дни! А может, уже этой ночью...

— А если все же?..

— Ничто не поможет. Даже чудо.

— Я так хотела бы остаться с ним до конца, тетушка. Но меня увозят в деревню...

Какие-то пошлые утешения вертелись на языке, но Анна почувствовала, что они неуместны. Да и чем она могла помочь сильной, гордой даже в боли пожилой женщине, которая с каждой минутой становилась все менее близкой? Она медленно двинулась к двери — затем огляделась.

— Я тут кое-что сняла перед тем, как зайти. Эта вещь где-то здесь.

Женщина подняла со стола кольцо и отдала ей.

— Видите, милая Анна, — я совсем позабыла. Какая я неблагодарная. Что ж, будьте очень, очень счастливы, пусть вас там полюбят так же, как любили бы мы. Роксер достойный, добрый человек, он любил и моего сына. Будьте счастливы.

И осенила крестом склоненную голову девушки, как принято у трансильванских протестантов, а затем проводила Анну до дверей.

Та поспешно, пружинистым шагом вышла наружу — на улицу, где было шумно и солнечно. Ее охватил болезненный восторг от жизни и начало душить воспоминание о поцелуе, который был данью уважения, — смыть его — освободиться — позабыть!

Жених ждал ее на углу.

Брак

Где-то в вышине среди пушистых облаков два розовых маленьких ангела с печальными глазами сложили крылья, выждали минуту, затаив дыхание, а затем один из них несколько раз тихо и робко хлопнул в ладоши. В это время внизу, на земле, осыпались лепестки лета, вновь лопались распускающиеся бутоны, сладкие, удушливые ароматы через открытое окно вплывали в комнату, где двое праздновали свадьбу и скрепляли свой союз, соединяясь в тихом, усталом вздохе.

Они давно полюбили друг друга. Мужчина повстречал женщину посреди цветущего сада на окраине городка. В ту пору сад был весь усыпан пылающими пеларгониями; на веранде безучастно покашливал седовласый худой мужчина в запахнутом на груди халате, рядом возился бледный мальчик. К солдатикам, которых он складывал в большую деревянную шкатулку одного за другим, он обращался «дяденька», а лохматой собачке тихо говорил, держась за папин стул: «Собачка, будьте так любезны, уйдите отсюда!»

То были муж и ребенок этой женщины; и только алые садовые цветы как будто не принадлежали ей по-настоящему. Ведь внутри, в маленькой гостиной, все было сиреневым — каждый блик, каждая тень, каждый клочок ткани, — и в этой атмосфере мужчина и женщина впервые взяли друг друга за руки с печальным удивлением.

Они пытались быть друзьями. В то время женщина переводила чудесные шведские рассказы о бурных северных водах и рыбаках с большими голубыми глазами, читала их мужчине вслух, а тот садился за фортепиано, и мелодии, простые, но словно исходящие из волшебной пучины, сверкали и звенели под его пальцами. Но оба все чаще замечали, как вздрагивают их руки, как ласковые звуки пронизывают разум, как с тревогой пересекаются их взгляды, — а тот посторонний человек продолжал кашлять на веранде.

— Вам нужно уезжать отсюда, скорее, как можно дальше! — торопила его женщина. Еще какое-то время они горячо спорили. Мужчина в глубине души не очень-то и хотел именно того, что порой требовал так буйно, только чтобы в следующую минуту покаянно броситься на землю, приговаривая: «Вы правы, правы!» Женщина, подталкиваемая желанием одарить его милостью, порой поддавалась предательскому дурману, но в минуту опасности всегда отступала перед «грехом» со смертельным, почти животным страхом. Как хорошо нам знакомы эти сражения! Но вот однажды с чужбины пришли длинные серьезные письма: известия по работе, продвижение, слава, успех. «Итак, я уезжаю!» — сообщил мужчина. «Победа за мной», — печально прошептала женщина, и кто же из них был прав? Какое-то время они изводили друг друга пылкими любовными посланиями, но догадывались, что скоро неистовство этих воздушных баталий затихнет, и ничего не останется. А должно было остаться что-то такое, к чему они оба могли бы прибегнуть, спасаясь одна — от мрачной скуки одиночества, другой — от великой мечты и суеты жизни, от горячки сражений, от с трудом вырванных, безрадостных триумфов и дешевой эйфории. Они вновь стали «хорошими друзьями», и редкий опавший лист — страница из письма — рисовал картину отношений между матерью и сыном, нежную близость чистой привязанности. Но порой оба чувствовали, как на них нисходят великие летние вечера, опасные, полные стрекота сверчков и запаха скошенной травы — часы боли и тоски чистые, без единой тени, непривычно печальные и неотличимые друг от друга, как вечно повторяющийся сон, белый лебедь, плывущий по волнам, залитым лунным светом. «Это же моя мысль в чистом виде!» — шептал со светлой грустью мужчина, и ему не приходило в голову, что эту мысль так замечательно отмыли дочиста благословенные время и расстояние. «Однажды он вернется!» — бывало, упорно твердила женщина, но то была отвлеченная мысль, которая ничем не отзывалась в душе и лишь мелькала порой, когда она в сумерках бродила по саду, прижимая к губам большой красный цветок и вместе с ним прикусывая губы до крови.

Летели годы, события мелькали, сменяя друг друга, — и вдруг эта ничего не значащая история завершилась так, как никогда не завершались другие, похожие на нее. «Ошибка! — мог бы сказать наблюдатель. — Вот тут-то все и пошло не так!» Может, это и правда, — но думать об этом не стоит, должны случаться и ошибки, без них всё в мире будет оставаться неизменным. А произошло вот что: однажды мужчина в самом деле вернулся в дом с пеларгониями, но женщина уже носила траур, а мальчонка с испуганным глазами стоял перед ней на веранде.

— Папа уехал — далеко, в черной карете. Он больше никогда не вернется...

Мужчина обнял бедного малыша, а в вышине, среди белых как снег облаков иллюзий, уже шептались два серьезных ангелочка. С этого дня они начали приглядывать за ситуацией; их детские улыбки были полны мудрости и сомнения, как у малышей, которые боятся, что взрослые опять шутки ради обманут их. С любопытством, тихо, нерешительно они хлопали в ладоши, когда свежие летние лепестки осыпались на свадебном торжестве и усталый вздох любви таял в воздухе. Но затем маленькие ангелы разбежались играть в прятки среди больших пушистых перин облаков. Это было гораздо веселее, к тому же на некоторые вещи не стоит смотреть слишком долго. Что ж, кажется, этой сказке конец, а пока не началась новая, заслуживающая внимания, нужно чем-то заниматься.

Сказка закончилась. Они переехали в столицу и поселились в Буде, в районе Табан, у обрывистого края холма. В их маленький одноэтажный дом перекочевали все лиловые тени и драпировки, и только в саду росли бледно-желтые орхидеи на длинном стебле и крупные лиловые остролодочники. К этим цветам мальчик тоже обращался с почтением и подолгу разговаривал с ними. Он по-прежнему был очень тихим ребенком, таким его и любили. В первой половине дня мужчина давал уроки в престижной музыкальной школе на другом берегу, а во второй — тихо, со свежим юношеским восторгом нежно пробегал пальцами по клавишам и быстро набрасывал беспорядочные знаки на бумагу. Впервые в жизни он познал покой и безмятежность, гармонию; все это было ему внове, но благотворно влияло даже на работу, которой он был теперь занят. Он постепенно собирал воедино итоги многих лет странствований, воспоминания о бурях прошлого, нежные мелодии и дикие, отчаянные крещендо юности. На этом безмолвном и безмятежном песчаном берегу он вскрывал одну за другой раковины, с давних пор таившие жемчужины, — и каждая была порождением лихорадочной борьбы прошлого, биения волн, крошечных жалящих песчинок, мучительных ран, как и все жемчужины в мире. Он бережной рукой доводил до совершенства свое первое крупное произведение, заботливо, скрупулезно, испытывая приятную легкость. А что женщина? За это время и она познала некоторые вещи, навела к ним мосты через собственную душу, и люди стали прислушиваться к ней. В первой половине дня она работала за белым письменным столом, после обеда ей надо было идти в редакцию.