Привет, красавица - Наполитано Энн

Уильям двигался замедленно и толком не мог поддержать беседу, пока не забросит в себя тысячу калорий, которые вернут краску его лицу. Джулия, напротив, сама не своя от волнения, говорила без умолку, рассказывая обо всех событиях дня.

— Профессор Купер сказал, что я природный решатель проблем.

— Он прав. — Уильям разрезал печеную картофелину вдоль, затем поперек и отправил четвертинку в рот.

— Я хотела спросить, продолжаешь ли ты свои записи. — Джулия усвоила, что от слова «книга» лучше воздерживаться. — Ты бы мог представить их как дипломную работу.

— С этим неразбериха. Совсем нет времени, вдобавок я все никак не соображу, как скомпоновать материал.

— Я бы охотно прочла твои заметки.

Уильям помотал головой.

Джулия едва не спросила: «А Кент читал?» — но сдержалась, опасаясь услышать «да». Ей было бы любопытно ознакомиться с книгой, чтобы понять, насколько она хороша и сможет ли способствовать карьерному росту автора.

— Теперь я буду выходить в стартовом составе, — сказал Уильям. — Тренер говорит, что у меня качественный скачок.

— Что значит — в стартовом?

— Буду начинать игру в составе лучшей пятерки. Скауты НБА меня увидят сразу.

— Здорово! А я стану болеть за тебя.

— Спасибо, — улыбнулся Уильям.

— Ты уже сказал родителям о нашей помолвке?

— Еще нет. — Уильям покачал головой. — Я знаю, сказать надо, только… — Он помолчал. — Не уверен, что им это интересно.

Джулия изобразила улыбку, чувствуя, какой натянутой она вышла. Уильям все откладывал разговор с родителями. Наверное, стыдился сообщить им, что сделал предложение девушке из бедной итальянской семьи. С его слов Джулия знала, что отец занимает внушительную должность, а потому мать может не работать. Вероятно, от своего единственного ребенка они ожидали высокого полета, но Уильям в этом не признается, а Джулия не выскажет своих тревог напрямую.

— Не глупи, они твои родители, — проговорила она сдавленным голосом, под стать ее вымученной улыбке.

— Знаешь, я понимаю, было бы странно не позвать родителей на свадьбу, но, по-моему, не стоит их приглашать. — Он посмотрел на Джулию и добавил: — Я говорю честно. Хоть все это необычно.

— Позвони им прямо сегодня, — предложила Джулия. — Мы вместе поговорим с ними. Я обаятельная, они меня полюбят.

Прикрыв глаза, Уильям молчал, словно мыслями был где-то далеко. Потом взглянул на Джулию, как на проблему, требующую решения.

— Ты же меня любишь, — сказала она.

— Да, — ответил он, и слово это как будто перевесило чашу весов. — Ладно, будь по-твоему.

Часом позже они втиснулись в старомодную телефонную будку в вестибюле общежития и, усевшись вдвоем на жесткий деревянный табурет, позвонили в Бостон. Ответила мать Уильяма, он поздоровался. Похоже, на том конце провода звонку удивились, хотя говорили вежливо. Потом трубку взяла Джулия; она слышала собственное громкое эхо, словно вещала через мегафон, а вот собеседница ее звучала как с другого края земли. Мило, что вы женитесь, сказала мать Уильяма, только, знаете, мне надо бежать, у меня там кое-что в духовке.

Весь разговор не занял и десяти минут.

Джулия повесила трубку, однако не сразу отдышалась от попыток пробиться к далекому абоненту и, лишь придя в себя, сказала:

— Ты был прав. Ей неинтересно.

— Извини. Я знаю, как ты расстроена. Тебе виделась свадьба со всеми родственниками.

Они сидели на узком табурете, прижавшись друг к другу. В будке было душно и жарко. Пережитое огорчение только усилило сочувствие Джулии к этому парню, который заслуживал таких же родителей, как у нее — всегда готовых поцеловать своего ребенка. Они с Уильямом условились, что до свадьбы у них не будет секса, хотя раз или два чуть не нарушили эту договоренность. Но вот далекая женщина в телефоне так легко отдала своего сына, будто они уже принесли супружеские клятвы. Теперь она, Джулия, будет заботиться о нем, любить его каждой клеточкой тела. И сделать это нужно прямо сейчас. Джулию кинуло в жар, она поправила юбку, перекрутившуюся вокруг талии из-за неудобного табурета, — она должна стать как можно ближе к нему, и тогда все будет в порядке.

— Ты ведь сейчас один в комнате? — спросила Джулия.

Уильям недоуменно кивнул — сосед его уехал на каникулы.

Джулия взяла его за руку, отвела к нему в комнату и заперла дверь.

Сильвия

Август 1981 — июнь 1982

Библиотека имени Лозано стояла на Т-образном перекрестке в центре Пльзеня. Сильвия любила каждый уголок этого просторного здания с окнами от пола до потолка, из которых открывался вид на город, солнечный или пасмурный. Ей нравилась приветливость персонала, вдумчиво отвечавшего на всякий вопрос читателя, даже мудреный или глупый. В библиотеке она работала с тринадцати лет, начав с книгохранилища, и к двадцати годам доросла до младшего библиотекаря.

Сильвия расставляла на полке экземпляры «Какого цвета ваш парашют?» [10], когда в проходе меж стеллажами возник улыбающийся Эрни, ее одногодок с ямочкой на подбородке. Они вместе учились в школе, и порой Эрни заглядывал в библиотеку после своих утренних занятий в электротехникуме. Удостоверившись, что поблизости никого, Сильвия позволила себя обнять. Поцелуй длился около полутора минут, в течение которых пара исполнила два медленных пируэта, а рука Эрни съехала на ягодицы партнерши. Затем Сильвия похлопала его по плечу, и он сгинул.

Сильвия не лукавила, говоря сестре, что целуется с парнями для практики в ожидании большой любви. И потом, это было так здорово. Все школьные годы она выискивала среди одноклассников своего Гилберта Блайта, персонажа «Энн из Зеленых Крыш» [11]. Пока что он так и не появился, но ей нравилось волнение, охватывавшее ее в мужских объятьях. По природе застенчивая книгочейка, Сильвия вспыхивала под прямым взглядом того же Эрни. «От поцелуев я делаюсь лучше, — сказала она как-то раз Джулии перед сном. — Это, безусловно, приобретаемый навык». Сестра покачала головой: «О тебе уже идут разговоры. Если мама узнает…» Договаривать было не нужно, обе знали, что мать взбеленится. Попытайся Сильвия объяснить ей, мол, она просто готовится к любви всей своей жизни, ошарашенная мама навеки заточит ее в комнате. Роза никогда не произносила слово «любовь», но выражала это чувство неистовой заботой о дочерях, знавших, что она точно так же, не тратя слов, любит мужа. Потому-то мать, разочарованная своим супружеством, страстно желала, чтобы девочки ее, сильные и образованные, прочно стояли на ногах и были неуязвимы для чего-то столь каверзного и ненадежного, как любовь.

Джулия тоже отвергала это чувство, но вот влюбилась же в Уильяма Уотерса. Сильвии было забавно видеть, как сестра, которую она знала лучше, чем кто-либо другой, отдается нежной страсти. Теперь всегда улыбчивая Джулия больше не раздражалась из-за того, что отец прикладывается уже ко второму или третьему стакану, Цецилия вечно опаздывает к столу, а Эмелин, забыв о своем возрасте, играет с соседской малышней. Сестра стала веселее и мягче, хотя, в отличие от Сильвии, считала любовь не смыслом существования, но составляющей хорошо налаженной жизни.

Джулия верила в череду правильных шагов: образование — это ступень к удачному замужеству, которое обеспечит разумным числом детей, финансовым благополучием и собственным домом. Поведение Сильвии ее огорчало, ибо поцелуи с разными парнями и позволенье лапать себя за грудь, невзирая на то что в двух шагах восседает заведующая библиотекой Элейн (не признававшая иного обращения), выглядели нечистоплотной распущенностью. «Встречайся с кем-нибудь одним, как нормальная девушка», — увещевала Джулия, пытаясь направить сестру на путь благоразумия. «Меня это не интересует, — отвечала Сильвия. — Для свиданий надо расфуфыриться, а потом притворяться милой и мечтающей лишь о замужестве и детях. Но я об этом не думаю, мне противно из себя что-то изображать. — Она приподнималась на локте, стараясь разглядеть Джулию в полумраке. — Знаешь, сегодня, расставляя книги на полке, я придумала такой образ: пока что я просто дом, но после встречи с большой любовью стану целым миром. Любовь откроет мне столько всего, чего сама я не увижу». — «Глупости», — говорила Джулия, однако в темноте улыбалась, ибо, разнеженная собственной влюбленностью, желала счастья этой взбалмошной мечтательнице.