Большой куш - Лорченков Владимир Владимирович

– Сказки для дурочек, – безучастно пожимает она плечами и идет в мою комнату.

К сожалению, объясняет мне Лена, из парикмахерской ей пришлось уйти, потому что она залезла в кассу.

– ЧТО?!

– Залезла в кассу, – спокойно повторяет она. – Тебя это смущает?

– Ну…

– Да ну, брось. Все мы преступали бы закон, будь у нас такая возможность. Вот ты давно уже обчистил бы этого вашего Карабаса. И трахнул бы Белоснежку, пусть даже силой. Ты просто боишься и, в принципе, правильно делаешь, потому что за это накажут. Но если быть достаточно умным, можно делать все и не попадаться.

«Будь собой и заплатят за это другие», – вспоминаю я фразу из Апдайка, которой бравировал в школе и пару лет после нее, когда я еще был Парнем Подающим Надежды.

– Да, – глядит она на меня внимательно, – типа того.

– Почему же тебя не наказали? – спрашиваю я.

– О, – смеется она, – я просто кое-что знала о грешках моей хозяйки. Маленьких грешках замужней стареющей женщины. Время от времени к ней приезжал ухажер лет пятидесяти – для нее сущий мальчик, – ну, она с ним уезжала и возвращалась цветущей и пахнущей.

– Ты пригрозила рассказать все ее мужу? – понял я.

– Ага, – кивает она. – Поэтому в полицию она не заявила и возврата денег не потребовала.

– Круто, – подумав, решаю я честно высказать свое отношение к поступку Лены.

– Да, – просто соглашается она.

Неплохо.

– Я не преступница, – объясняет она, – просто достаточно взрослая для того, чтобы понимать: есть богатые и есть бедные. Первым можно все, вторым – ничего. Почему? Только потому, что так хотят богатые. Я вообще за честность.

– Это как? – спрашиваю я.

– Я люблю честность, – повторяет она. – Я ничего не имею против групповой оргии.

– Ого!

– Ага. Но с одним условием. Чтобы те, кто на нее пришел, говорили, и что самое важное, думали и понимали – мы пришли на групповую оргию. Когда они говорят – мы пришли на благотворительный вечер для сбора средств вдовам шахтеров, меня воротит.

– Да?

– Да. К сожалению, мой бывший муж был из таких, – делает она неожиданное признание. – Никогда не признавался себе в том, чего действительно хочет.

– Ты была замужем?

– Несколько лет, – сообщает она.

– О, – уклончиво говорю я, у меня не то что брака, постоянной девушки никогда не было, куда мне, если я себя-то содержать еле-еле могу…

– Покажешь мне спальню? – предлагает она.

7

– Давай ты сядешь на меня, – говорю я.

– Нет, – говорит она, и говорит очень спокойно, что вообще является ее особенностью, как я понимаю.

– Все это ерунда, – говорит она.

– Старый добрый вверх-вниз, и желательно два часа, – говорит она.

– Вот что сделает нас счастливыми, – говорит она.

– Милый, – добавляет Лена, и я понимаю, что она станет называть меня именно так.

Я переворачиваю ее, и мы два часа – по будильнику, делаем старый добрый вверх-вниз. Она, оказывается, права, как, впрочем, и всегда позже, в вопросах секса, да и любых других. Так или иначе, а через два часа я кончаю так, как никогда в жизни. Позвоночник внизу будто серой прижигает. Я чувствую шипение пламени и слышу его, а потом открываю глаза – шипение вырывается изо рта Матушки Енотихи, и я чувствую прилив гордости, а за ним и возбуждения. Это – еще час старого доброго вверх-вниз, с иронией думаю я. Так оно и происходит.

Уже потом я всласть рассматриваю ее тело. Она красивая. Скорее большая, чем маленькая, и круглая по форме грудь. Именно такую я люблю. Какой угодно размер, лишь бы круглая. Груди, похожие формой на дыни, или еще что-то, приводят меня в отчаяние. Сразу ощущаешь себя как на овощной базе. Нет живота, то есть он есть, но плоский, и длинные, приятно полные ноги. Чуть более худые, чем хотелось бы, руки. Загорелая кожа. На предплечье несколько прямых тонких шрамов. Такие в годы моей юности делал сам себе каждый уважающий дворовой пацан. Ну, и девчонка. У нее русые волосы – везде, несколько веснушек на лице и родинка под мышкой. Я облизываю ее и по терпкому вкусу определяю, что она пользовалась дезодорантом.

Я беру в ладонь ее грудь и думаю: интересно, а у Белоснежки такая же или больше? Из-за корсета не поймешь. Да и задница у нее наверняка пышнее… Потом мне становится стыдно, и я заставляю себя вернуться сюда, к Матушке Енотихе.

– Твой муж, – говорю я. – Ты говорила, он стыдился того, чего хочет.

– Не стыдился, а отворачивался, – объясняет она. – Как-то раз он захотел другую женщину. И жил со мной, а думал о ней. Упорно не признаваясь себе в этом.

– Ты пришла сюда специально, чтобы со мной… – спрашиваю я.

– Со мной вовсе необязательно разговаривать после секса, – говорит она. – Если ты уснешь, я пойму и не обижусь. Ну, вообще-то да. Ты необычный. Фантазер. Что-то в тебе есть.

– О, – польщен я.

– Но пока твои способности похоронены в куче дерьма, – не раскрывая глаз, говорит она.

Я глажу ей спину. Лена лежит еще немножко, потом вскакивает и заставляет меня усесться на табуретку посреди комнаты.

– Сейчас твоя судьба начнет меняться, – говорит она.

– Начинать надо с внешности, – объясняет она.

– С чего именно? – спрашиваю я.

– С волос! Сейчас я тебя постригу!

– Как? – спрашиваю я, но мне приятно.

– Необычно! – отвечает она. – Продвинуто…

Возится голышом вокруг меня минут пятнадцать, а потом что-то наносит на голову кисточкой. Я гляжу в зеркало и вижу, что на моем выбритом черепе тушью нанесен иероглиф. Говорю:

– Эээ, а как же…

– Какая тебе разница? Будь каким угодно! Под башкой Енота все равно ни черта не видно!

8

Тьфу, бля! Ну и ну! Я сплевываю прямо на грудь – там, под костюмом, специальный слюнявчик – и качаю головой. Издали это выглядит забавным, и дети пищат. Ко мне подойти они не могут, я еще на служебной территории, за павильончиком с шашлыком. На стене домика вывешен указ администрации. И новый Устав, черт бы его побрал! И еще было бы здорово, если бы он побрал и Микки, этого долбаного карьериста. Я просто уверен в том, что это он придумал и расписал всю эту галиматью. Сучёнок! Я качаю головой – заодно и Енотовой – и читаю эту гребанную инструкцию.