Потерянный альбом (СИ) - Дара Эван

Скоро машины Дейва и Юргена тронулись, и я последовал за ними; с элегантной линейностью мы втроем пропетляли по извилистым лесным дорогам, общаясь посредством стоп-сигналов, шума двигателя и расставаниями на различное расстояние; ветер затих, небо было практически безоблачным, и долгая улица среди деревьев придавала ночи радушное и тесное ощущение; но, минуя нескончаемые повороты и подавляя нервный инстинкт включить радио, я обнаружил, что меня кое-что беспокоит; мне только что стало очевидно: у каждой из наших машин высочайшая вероятность попасть в аварию; Дейв впереди может столкнуться с чем угодно, от перебегающего дорогу оленя до мегадорогой «импалы», а Юрген посередине находился под угрозой несовершенных и непредсказуемых автомобилей как с фронта, так и с тыла; аналогично и мне приходилось мириться с непредвиденной опасностью сзади, а также с добавочным риском влететь в Юргена и/или в Дейва, если что-нибудь приключится; это казалось несправедливым; на миг я подумал замедлиться, проложить какое-то расстояние между собой и остальными и тем самым снизить угрозу столкновения; но потом понял, что дальность только больше раскрывает меня опасностям, сопутствующим положению Дейва в авангарде, при этом не снижая в приемлемой степени риски пребывания в хвосте; по размышлении это казалось неравноценным разменом; поэтому в конечном счете я остался на месте, последним, но недалеко — хотя немало обрадовался, когда после пятнадцати минут в пути мы наконец добрались до удаленного от дороги жилища Дейва:

— Милый дом, сказал Дейв, выходя навстречу моей машине;

Я припарковался на улице, и мы перешли скромный газон до входной двери; у места была атмосфера приятной неопрятности — два этажа из облупившихся досок под лиственным пологом; коврик с надписью «Добро пожаловать» на невысоком деревянном крыльце лежал в полном метре от входной двери, а множество углов и щелей затуманились от паутины, а самая сложная растянулась между пустым глиняным горшком и подоконником сразу у двери, где висел горшок; Дейв отпер замок и включил свет как внутри, так и снаружи; войдя за ним, я увидел, что прихожая у него длинная и узкая, с тиснеными янтарными обоями и двумя низкими лавочками — по всей видимости, собранными вручную из лакированных ветвей, — вдоль стен; здесь было разбросано множество видеокабелей, подставок для прожекторов и коробок от техники наряду с несколькими парами заляпанных желтых рабочих ботинок, изможденно вываливших языки; затем вошел Юрген, с указательных пальцев которого до ног свисали светящиеся банки:

— Доставка от «Чернобыльской молочки», сказал он;

Дейв открыл подвал в конце прихожей и включил там свет; повел меня с Юргеном вниз, и мы все оглушительно протопали по кафелю ступенек; подвал оказался просторным помещением с низким потолком, пропахшим пылью и листьями, с кафельным полом, несколькими стульями и сложенным столом для пинг-понга, прислоненным сбоку к стене; посреди подвала находилась, как казалось по виду, новая строящаяся комнатка: незаконченная клетка из вертикальных и поперечных балок, торчащих из задней стены, окруженная разнообразными пилами, дрелями и немалой популяцией закрытых банок; большая часть, увидел я по ярлыкам, — со смолами, шеллаками и тому подобным; с другой стороны этой стройки находилась кладовая/звуковой павильон; снаружи она выглядела не более чем непримечательной угловой дверью с грязным пятном у ручки, хотя с расстояния трех метров можно было увидеть сплетенные провода, извергавшиеся через дырку, проштробленную у плинтуса; Дейв с Юргеном направились в кладовую и полминуты обсуждали технические вопросы, потом исчезли внутри и стали готовиться; из скрытых недр кладовой послышались шорохи и скрипы; я заглянул ради интереса, но не увидел в почти непроглядной тьме ничего, кроме Юргена поблизости, оплетавшего металлическую стойку изолентой:

— Мне нравится этот заказ, сказал он тут мне: от меня только и надо, что крикнуть «Камера, мотор»;

После очередного недолгого технического совещания было решено, что Юрген займется съемками, а мы с Дейвом пока поговорим; затем Дейв гостеприимно пригласил меня наверх, в свою комнату; выбравшись из подвала, мы обошли лестницу и поднялись по ней на второй этаж, где Дейв включил еще несколько лампочек; тут я вспомнил, что давно думал у него спросить:

— Эй, Дейв? сказал я, следуя за ним шаг в шаг;

— Йо, отозвался он;

— Знаешь, мне тут было как бы интересно;

— Что такое? сказал он;

— Ну, сказал я, поднимаясь на верхнюю площадку: мне как бы интересно, зачем же вы наловили столько светлячков, раз сказали, что снимать будете только одного;

— А, ответил Дейв: тут все просто;

Он открыл дверь к себе в комнату и включил свет там; затем любезно подождал, пока я войду:

— Ну, наверно, потому, что эту малышню не назовешь киногеничной, сказал он;

— Не понял? сказал я, остановившись в дверях.

— У них какие-то трудности с работой на камеру, сказал он: мы сами не знаем почему, но очень скоро все до одного превращаются как бы в падающие звезды;

— Упс, сказал я;

— Правда, сказал Дейв: иногда они откидываются всего секунд через десять — двадцать, так что, как только мы откупориваем склянку, надо реально торопиться; мы думали, может, это как-то связано с электрическими полями или еще чем таким, но все еще реально не въезжаем;

— Хм, сказал я;

— Но не беда, сказал Дейв: когда они отключаются, всегда можно смонтировать, так что записи это не вредит: не будет никаких неприятных вертикалей света; в этом плане мелюзга не подводит;

— М-м, сказал я.

— А Юрг аккуратно работает метлой;

— Ясно;

— Но не пойми меня неправильно, сказал он: я хочу сказать, мы же все равно снимаем по одному за раз;

Комната Дейва была не прибрана и занята в основном кроватью, чья незаправленная поверхность напоминала рябь озера; одну стену почти целиком занимал комод с зеркалом, заваленный ключами, монетами и бумажками, а о другой позаботилась большая деревянная подставка под телевизор; Дейв жестом пригласил меня сесть в углу за кроватью, в бежевое кресло с обивкой, протертой до ниток на подлокотниках у запястий; усевшись, я увидел приклеенную к комоду фотографию славянского лица с щедрым лбом, подписанную «Сергей Эйзенштейн»:

— Ладно, сказал тогда Дейв: прости, что это так долго заняло;

— Без проблем, сказал я;

— Ну так что, сказал Дейв: что он об этом сказал?..

— Кто? спросил я.

— Твой дедушка, сказал Дейв, закуривая;

— Не понял? сказал я;

— В смысле, с чего он решил…

— А, сказал я: нет, он-то не решил…; прости; наверное, я неясно выразился…

— Ну тогда давай, выразись ясно, сказал он;

Он подошел и сел на кровати лицом ко мне; я сменил позу в кресле, придвинулся чуть вперед:

— Ну ладно, сказал я: так, начнем с того, что я хотел спросить, работаешь ли ты все еще музыковедом;

— Ну да, ответил он: конечно;

— Хорошо; тогда…

— Больше того: могу с удовольствием сообщить, что после немалого бесплодного периода мою статью недавно принял «Журнал Американского музыковедческого общества»;

— Ну тогда: поздравляю;

— Благодарю, сэр; это отнюдь не техническая статья, но я над ней работал продолжительное время;

— Тогда это правда приятная новость;

— Так и есть, сказал он, сложив руки на коленях: я этим весьма доволен;

— Возможно, это что-то релевантное? спросил я;

— К сожалению, никак не связано с нашим делом, сказал он: но для меня это попытка подступиться к тому, что являлось моим главным увлечением вот уже, ох, немало лет;

— Милости прошу, сказал я;

— Что ж, ответил он с долгим выдохом, поднимаясь с кровати, чтобы сбить пепел в изящную пепельницу на ножке: статья имеет отношение к этому демону, Бетховену; как тебе может быть известно, под конец карьеры Бетховен стал одержим вариациями; больше пятидесяти двух процентов его творчества после 1818 года является наборами вариаций или материала в духе вариаций — поразительное число для столь закоренелого новатора; конечно, здесь лучший пример — вариации «Диабелли», выпущенные в 1819 году, где Диабелли — но, опять же, ты это наверняка знаешь…