Ультрамарины - Наварро Мариетта

— Да нет, это не моем стиле.

Смех.

— С цифрами я не путаюсь, с буквами тоже, ну, иногда над орфографией могу задуматься, «а» или «о», что-то в этом духе, но не с цифрами. Мне нравится эта работа, потому что для меня цифры — это просто, это очевидность, я доверяю цифрам.

— А если бы ты не любил цифры, кем бы был, поэтом?

Смех.

— Да, тебе бы подошла роль поэта.

— У меня недостаточно воображения.

— Видимо, достаточно. Как думаешь, что происходит с людьми, когда они ныряют? Количество изменяется?

— Ну, хотя бы мы уверены в том, что никого не потеряли.

— Конечно, нет, это просто-напросто невозможно, риск нулевой.

— Риск есть всегда, мы здесь ничто.

— Мы всегда ничто.

— Нашелся философ. Ты испугался?

— Я не это имел в виду.

— В мое время моряки были более бесстрашными.

— Они просто не смотрели «Челюсти».

— Нет, но они читали «Моби Дика».

— Смешно.

— Почему ты ничего не говоришь? Ты бледный.

— Не все любят шутки.

— Да ладно, мы мужики или нет?

— Пока не добрались до корабля, мы всего лишь пища для китов.

Смех.

Все продолжают думать об этом числе: двадцать один, о том, как странно это звучит: двадцать один. В этот раз в команде много новичков, молодых ребят, и это сбивает с толку, они похожи друг на друга, мускулистые парни, надеявшиеся открыть Америку или покорить мир. Никто не помнит, с кем уже плавал, а с кем нет. Лица порой меняются, если корабль делает остановки, попадаются те, с кем и словом не успеваешь обмолвиться.

Еще несколько лет назад контракты заключали на более долгий срок. Коллег все знали. Теперь карты постоянно смешивают, словно надо во что бы то ни стало избежать привязанностей и социальных кодексов. Словно теперь надо думать лишь о том, чтобы махина с молодыми, ничего не требующими моряками шла вперед.

— Вы ее видите? — спрашивает один.

— Она что, потерялась?

— Лучше скажи, что она без нас потерялась.

Смех.

— Я бы посмотрел, как она плавает.

— Ты имеешь в виду, что не отказался бы увидеть ее голой?

— Да нет, я имел в виду ровно то, что сказал. И все.

Никто не смеется. Все вдруг задумались о глубине, о километрах там, внизу, под водой.

— Она осторожнее нас.

— Ты имеешь в виду, умнее?

— Нет, я имею в виду, осторожнее.

— Ну что, новички, с боевым крещением вас!

Никто не отвечает. Большинство не говорит по-французски.

— Хорошо поплавали, — еще одна попытка, на английском, — в большом, большом бассейне…

Никто не смеется.

— Оставь их, ты же видишь, они совсем бледные, призраки какие-то прямо.

— Вы призраки? — пытается по-английски пошутить кто-то из моряков.

Никто не смеется.

— Тогда где же она?

— Она вообще придет на помощь? Спустит трап?

— Да хватит трусить, никто нас не бросал, придет за нами твоя любимая.

— Не говори о ней так.

— Стойте, ребята, вы уверены, что мы поднимем шлюпку? Сколько здесь метров?

— Конечно. Привяжем тут и там, сверху потянем.

— А кто потянет-то?

— А я думал, что шлюпки придуманы для спасения, чтобы в море и оставаться, ну, когда корабль в огне или случилось кораблекрушение.

— Да? А если нас никто не заберет, мы будем искать необитаемый остров?

— Ты уже вообразил себя Робинзоном?

Смех.

— Лучше бы помалкивали да гребли, нам еще взбираться на корабль, силы нужны, она встретит нас, и мы продолжим работу с того места, на котором остановились.

— Пока что я ее не вижу.

— Может, она в воду спрыгнула.

— А может, забыла о нашем существовании.

— А вдруг с ней что-нибудь случилось?

— Что?

— Не знаю, что-нибудь заболело, женские штучки.

— Тебе обязательно все время быть придурком?

— Да ладно, я пытаюсь разрядить обстановку. Нет, ну правда, вдруг она поранилась на корабле пока была одна, мы все несем ответственность.

— Как она могла пораниться? У нее совсем не такая работа.

— Тебе перечислить все способы пораниться на корабле?

— Перечисли, так быстрее время пройдет.

— Прекратите и помогите мне повернуть.

— Мы слишком близко к кораблю, не надо выпендриваться.

— Я не выпендриваюсь, я пытаюсь совладать с волнами, мы же не хотим, чтобы все попадали в воду.

— Смелее, парни. Еще несколько метров.

— Они и впрямь побледнели. Дрожат от страха.

VIII

— Ну что? — спрашивает она. — Все благополучно добрались?

— Нас двадцать один человек.

— Вы имеете в виду, двадцать.

Молчание.

— Господа, — говорит она, — я была бы признательна и счастлива, если бы вы быстренько переоделись в форму и занялись работой: в плане не было этой маленькой паузы, и это не должно войти в привычку, у нас есть сроки, поэтому развлечения в сторону. Поймите: это было исключение, радостное переживание, праздник жизни, который мы затеяли спонтанно. Считайте, что я сделала вам подарок в благодарность за вашу работу, за преданность делу, это была награда за ваше серьезное отношение к труду. И не значит, что теперь отношения на борту будут более расслабленными или кто-то поменяется ролями. Разумеется, я бы предпочла, чтобы приключение осталось между нами, вы знаете, как быстро расходятся слухи. Не хотелось бы, чтобы люди говорили, будто у меня все позволено, будто я играю с жизнями членов экипажа, тем более это вовсе не так, я вам доверяю, спасибо, что вы соблюдаете правила безопасности, надеюсь, что никто не поранился, надеюсь… Я надеюсь, что вам понравилось.

Она бегло осматривает двадцать тел, видит, что морякам в полуобнаженном виде перед ней неловко, да так, что неловкость сразу прочитывается на лицах. Она знает, что могла бы, продолжая разговор, до бесконечности продлевать эту маленькую пытку, но останавливается, испытывает раздражение при виде гусиной кожи, посиневших губ, отведенных взоров.

Она вновь уходит на мостик, ждет, пока все займут свои места, чтобы завести двигатели. Те, кому надо отдохнуть, отдыхают. Другие возвращаются к своим экранам и цифрам. На кухни и в коридоры. Шум работающего оборудования и тепло заставляют забыть, что вокруг лишь вода.

И больше никто не произносит ни слова. Все сосредоточены, будто заново узнают правила навигации, будто резко вспоминают простые движения, которые ушли на периферию сознания. Это как встреча со старыми добрыми подружками. Включенные радары указывают на то, что корабль сдвинулся едва на несколько метров.

Она запомнит это положение судна. Склонившись над картой, где отметила безопасное относительно пересечения с другими кораблями место в Атлантике, она дивится неподвижности. Острый карандаш входит в бумагу и пронзает ее насквозь: вот эта точка, здесь они прыгнули, здесь выход, который надо сохранить в памяти.

В тишине старший помощник все ходит вокруг нее, не решается приблизиться, наконец откашливается, словно хочет что-то сказать. Она вновь чувствует раздражение.

— Ты хотел мне что-то сообщить?

— Да нет, — хрипит он, — просто занятно, что ты только что сказала, мол, нас двадцать, а я тоже думал, что двадцать, но несколько раз пересчитал, и получилось двадцать один, и я не знаю, где вкралась ошибка.

— Я тоже не знаю, — резко обрывает она, — главное, что никого не потеряли.

Теперь ей снова хочется, чтобы ее оставили в покое, одиночество и впрямь длилось недолго. После того, как она прошлась по каютам, надо было подвести окончательный итог, сделать выводы о команде, которую она собственноручно собрала, о ее силе и слабости. Она берет со стола стопку с личными делами и раскладывает перед собой папки.