Меченная - Чоинг Ани
Солнце едва начало пронизывать лучами облака, когда я вышла за порог нашего дома. Из древнего монастыря уже доносятся звуки гонга и песнопений. Мне кажется, что я ощущаю все вокруг яснее, чем обычно, словно мои чувства стали в десять раз сильнее. Я до сих пор могу описать каждый камушек, лежавший на дороге, по которой я шла. Словно во сне я прохожу сквозь красную с золотом дверь, украшенную росписью, которая изображает всех буддийских богов. Я иду по этим камням в тысячный раз — и в первый. Спрашиваю у молоденького монаха, где я могу найти Йамгона Конгтрула Ринпоче, знаменитого учителя, о котором мне рассказывала мама. (Не знаю, довелось ли ей с ним встретиться, но до нее точно дошли слухи о его доброте и мудрости.) Монах молча указывает мне на главное здание. С отчаянно бьющимся сердцем я разуваюсь, как того требует традиция, и неторопливо иду по длинному коридору. Вот наконец передо мной дверь в комнату для молитв. Я делаю глубокий вдох — и вхожу. Учитель действительно здесь, сидит на коврике, рядом с ним — его помощник. В руках у него хрустальные mala — тибетские четки; бусины перебирают во время чтения мантр. Его губы едва движутся, в отличие от щек, которые слегка надуваются, словно он что-то жует. Помимо него в комнате находятся еще примерно десять мужчин и женщин; они стоят или сидят и ждут, пока он окончит молитву. Они тоже пришли поговорить с Йамгоном Конгртулом Ринпоче. Я тяжело вздыхаю: очевидно, мне придется ждать довольно долго, а ведь меня почти трясет от нетерпения. Сажусь на колени в стороне от двери; когда учитель будет готов, он меня увидит.
Я замечаю, что учитель с любопытством поглядывает на меня. Потом шепчет что-то на ухо своему помощнику, тот смотрит на меня и делает знак приблизиться (при этом он сгибает указательный палец наподобие крючка, чтобы притянуть меня, как рыбу). Подходя к Йамгону Конгртулу Ринпоче, я кланяюсь три раза — это традиционный символ почета и уважения, — а затем опускаюсь на колени перед учителем. Опустив голову, я протягиваю ему заранее приготовленный khata — белый шелковый шарф. Передавать его обязательно надо на вытянутых руках, повернув ладони к небу. Обычно khata вручают в знак добрых намерений. А еще белый шелковый шарф символизирует чистоту и уважение. Через минуту я решаюсь посмотреть на учителя. Он кажется мне очень красивым; у него круглые очки в металлической оправе, раскосые, как у китайца, глаза, гладкая, чистая кожа, сильные руки с длинными пальцами и желтая шелковая рубашка. Он буквально излучает мягкость и чистоту. На первый взгляд ему не дать больше тридцати лет.
— Малышка, ты откуда? Ты еще слишком маленькая для того, чтобы прийти ко мне совсем одна. Тебе что-то нужно?
Йамгон Конгртул Ринпоче выглядит очень добрым. Я чувствую себя удивительно важной, значимой, хотя меня, конечно, и пугает такое внимание. Внезапно я забываю обо всем: об обязательных формулах вежливости, о том, как надо правильно обращаться к учителю. Я бы с радостью укутала в одеяло красивых фраз мое обращение, но оно срывается с моих губ, словно просьба о помощи. Так что я сразу перешла к самой сути:
— Я хочу стать монахиней!
Мой голос не дрожит. Слова звучат как утверждение. Йамгон Конгтрул Ринпоче смотрит на меня с улыбкой, потом переглядывается с помощником, словно кто-то только что рассказал им веселую шутку. И мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не повернуться и проверить, не сидит ли за мной еще один ребенок, корчащий рожи. Краем глаза я замечаю, что на учителе новые кожаные сандалии. Я уверена, что он надел их в первый раз. Наверное, недавно разбогатевший старейшина нашего квартала передал их ему в качестве подношения во время последнего визита. Мне хочется, чтобы и учитель сегодня обновил что-то в этом мире.
— Я правда хочу стать монахиней!
Я искренне верю в свои слова, и все это прекрасно видят. Словно во сне, я наблюдаю за тем, как Йамгон Конгтрул Ринпоче достает из-за спины маленький красный мешочек и вытаскивает оттуда серебристые ножнички. Потом наклоняется ко мне и одним движением срезает прядь волос. Я знаю, что этот обряд символизирует отречение от мира тех людей, которые решили посвятить себя религии. Но я не чувствую, что меня чего-то лишили, напротив, мир впервые открылся мне во всей своей свободной красоте. От волнения я теряю голос. Учитель отворачивается к стене, закрывает глаза и начинает читать молитвы. После короткой церемонии он показывает мне, что пришло время освободить место.
— Отныне тебя зовут Карма Чоинг Дролма.
Я пячусь к двери, опустив глаза, чтобы они не выдали охватившую меня радость и испытываемую мной гордость. На ступенях монастыря я наконец вздыхаю полной грудью. Вот и все! Я спасена. Уже ничего нельзя изменить. Что бы теперь не случилось, я навсегда останусь монахиней. Я могу больше не бояться, что стану рабой мужской глупости и жестокости. Я посвятила себя религии, потому что не хотела выходить замуж, то есть из практических соображений и повинуясь инстинкту самосохранения. Я стала монахиней, чтобы освободиться от страданий.
Позже я узнала, что именно в этом состоит суть буддизма. До сих пор религия не играла особой роли в моей жизни. Как и все дети нашего квартала, я росла в атмосфере буддизма и воспитывалась на основе нескольких принципов: не убивай, не лги, не воруй… Я уважала традиции и обычаи, но не особо задумывалась над их смыслом. Все религиозные действия я совершала по привычке, вслед за родителями. И в десять лет я стремилась к свободе, а не к постижению таинств буддизма. Но получилось так, что именно наставления Будды сделали меня свободной.
Я бегу домой вприпрыжку, меня переполняют радость, гордость и чувство облегчения. Никогда еще я не была такой счастливой.
— Я стала монахиней, монахиней! Вы больше не можете удерживать меня здесь, вы должны отправить меня в монастырь! Я уезжаю! — кричу я, едва переступив порог дома.
Мама с папой непонимающе смотрят на меня. А я уже принялась собирать вещи. Мне не много нужно. Старая одежда пусть отправляется в мусорное ведро, ведь отныне я буду носить просторные платья с множеством складок: коричневые, оранжевые, желтые — ведь только такие цвета подобает носить монахиням. Так, еще надо взять несколько фотографий великих учителей, моих духовных наставников, пару футболок, маленький походный будильник — эти зеленые часики однажды подарил мне папа (надо сказать, он крайне редко делал мне подарки). Все, больше мне ничего не нужно. А там посмотрим.
Мама улыбается и качает головой, папа тоже. Они выглядят счастливыми. Если один из членов буддийской семьи выбирает духовную стезю, то его действие отражается в первую очередь на родителях, поэтому такого человека все уважают и ценят. Мой сводный брат, сын отца от первого брака, тоже стал монахом, только в Индии, и папа им очень гордится. Теперь и я сумела его порадовать. Он идет к моей кровати и ласково берет меня за руку. Но в его взгляде мелькает что-то очень знакомое. Что-то, что подсказывает мне: моим мечтам не дадут сбыться так просто.
— Это очень хорошая новость, Помо, и мы с мамой постараемся сделать все, чтобы ты отправилась в монастырь. Но тебе придется немного подождать.
Я так и знала… Конечно, он не собирался меня так просто отпускать. На самом деле я ждала чего-то подобного. Три года. Три года я жила, одержимая мечтой о свободе. В мыслях своих я была уже далеко от дома. Но в действительности все оказалось куда сложнее. Я по-прежнему нужна папе дома. Кто еще поможет маме? Уж точно не мои братья. От меня было слишком много пользы, чтобы отец позволил мне сбежать просто так. С тех пор каждый день повторялся один и тот же разговор:
— Когда ты отпустишь меня в монастырь?
— Скоро, скоро…
Я вся кипела внутри, как молоко, поставленное на огонь. В конце концов нетерпение выплеснулось через край. Однажды утром я просыпаюсь с мыслью, что пришло время действовать. Как обычно, кормлю братиков, готовлю завтрак, наливаю чай в термос для нежданных гостей — и тайком откладываю несколько кусочков хлеба и еще кое-что из еды. После некоторых колебаний я все-таки решаю взять мамину любимую шаль, белую, льняную, с вышивкой. И ухожу из дому. Как раз накануне отец в очередной раз несправедливо наказал меня, и я подумала: «Все, хватит». Довольно. Я решила отправиться в Наги Гомпа, монастырь, где меня ожидали. Два года назад один из моих родственников представил меня глубоко уважаемому учителю по имени Тулку Ургьен Ринпоче. Этот монах руководит несколькими монастырями, среди них — горным Наги Гомпа и тем монастырем, что находится в нашем квартале. Именно здесь я впервые увидела его. Учитель сидел на коврике для молитв и медитировал. Он благословил меня, просто прикоснувшись рукой к моей голове. Не сказал ни слова — но я увидела столько понимания и сострадания в его взгляде, столько доброты в его жестах, что меня тут же охватила безграничная радость. Тулку Ургьен Ринпоче тогда сказал отцу:
