Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
Я подошел, похлопал Гниду по плечу.
— Вот так встреча, начальник. Я давно о ней мечтал.
Он повернулся, глянул на меня и обмяк, как у нас в народе говорят — «матка опустилась». Он тоже меня узнал, хотел что-то сказать и не смог, только прошепелявил несколько слов осевшим голосом.
До этого я послал Вилорика поймать такси или частника на привокзальной площади.
— Начальник, не вижу особой радости от встречи. Далеко собрался? — спросил я.
— На Красноярск, — выдавил из себя Гнида.
— На родину, это хорошо. Пойдем, выпьем за встречу. Я угощаю, а поезд еще не скоро, успеешь, — сказал я и потянул Гниду за рукав.
Он уперся. В это время к нему справа протиснулся Равиль и, приставив к животу «макаровский» ствол, сказал:
— Иди, кому было сказано, а то здесь же пристрелю, как собаку.
Гниду на ватных ногах мы чуть не волоком потащили к выходу. В этой вокзальной толчее, гвалте, на нас никто не обратил внимания. Со стороны мы могли показаться закадычными друзьями, один из которых перебрал, а двое других помогают ему идти.
Грузин ждал уже в «Жигулях». На заднее сиденье сел Равиль, втащили упиравшегося Гниду, потом сел я и сказал шоферу:
— Наш товарищ перебрал малость, несет какую-то чушь, а может, горячка у него началась. Хотим на природу отвезти отдохнуть.
Вывезли Гниду за город в лес. Вышли из машины. Шофер, получив бабки, ударил по газам и был таков. Видимо, он заподозрил что-то неладное. Состоялся суд: приговор был единогласным. На ремне от его же брюк мы и вздернули Гниду на дереве. Правда, чтобы сильно не орал и не брыкался, пришлось связать руки и дать ему пистолетом по башке, а в горло влить полбутылки водки. Вилорик предложил написать предсмертную записку, что мы и сделали и сунули Гниде в карман пиджака: «В моей смерти прошу никого не винить. Столько в жизни людей я искалечил, столько подлостей и гадостей сделал, что нет мне прощения и совесть замучила».
Пусть теперь милиция думает, гадает, что к чему. По всей вероятности, и разбираться не будут, зачем им лишнее преступление, спишут на самоубийство на почве алкоголизма. Гнида и в зоне еще в те годы не просыхал.
Самое смешное потом было, когда мы катили в поезде на Куйбышев. Сидели в купе, пили водку за упокой души Гниды. Вилорик как начал ржать, не остановишь.
— Что с тобой, Вилорик, успокойся. Крыша у тебя никак поехала? Скажи толком, что за веселье на тебя напало, — спросил я.
— Руки, руки Гниде мы за спиной не развязали. Вот ментам будет головоломка, как он со связанными сзади руками сумел повеситься.
Теперь и мы с Равилем начали ржать, чуть не падая с полки на пол. Я знал цену этому полуистерическому смеху, но поделать с собой ничего он мог: выходило нервное перенапряжение после убийства, происходила своеобразная разрядка. Все-таки не каждый день приходится убивать людей.
Успокоившись и поразмыслив, я сказал:
— Запомните, ребята, менты не дураки. Такую несущественную деталь они просто не внесут в протокол осмотра места происшествия. Главная для них улика — письмо Гниды — у них в руках.
4Утром я не мог подняться, не мог ни есть, ни пить, пальцем не мог пошевелить. Было ощущение, что меня целиком пропустили через мясорубку. Нос принимал с кормушки баланду и с ложки давал мне бульон и жижу, даже хлеб я не мог жевать. По ночам я забывался в каком-то кошмарном сне или бреду. Перед глазами появлялась огромная цепь в облике гремучей змеи, начинала извиваться и ходить по камере, потом кидалась на меня. Я вскрикивал и просыпался в холодном поту. Нос садился рядом на нары и успокаивал меня, гладя по голове:
— Витя, Витя, успокойся. Я с тобой, никого в камере больше нет.
Через неделю в камеру вошел незнакомый капитан, видно, из управления тюрем и колоний, спросил:
— Что, побегушники, опять будете бежать?
Я ответил:
— Да. Только вот поправлюсь и убегу.
— В таком случае будем вас оформлять во взрослую тюрьму. Такие артисты нам здесь не нужны. И подумай, парень, долго не побегаешь: или убьют, или пристрелят где-нибудь.
— Да уж, начальник, будь спок, я вам торжественное обещание даю: хер вы меня теперь живым возьмете. Мне терять нечего, у меня никого нет, один как перст.
— Да ты, я вижу, неисправимый. Сам воду мутишь и друга с собой таскаешь, — сказал капитан и вышел из камеры.
Сидим еще неделю, сидим другую. Я уже почти поправился после побоев. Однажды ночью дверь камеры открывается, и на пороге появляется Сашка Татарин. Его привезли из Казани, совсем недолго пожил у бабушки.
Состоялся суд. Нам с Носом добавили по три года с переводом во взрослую зону, а Татарина оставили в прежней для несовершеннолетних преступников. Я на суде прошел за «паровоза», как зачинщик побега, а Татарина мы не стали тащить за собой, сказали, что втянули его в свою компанию в последний момент перед побегом.
Нас с Носом кинули в «Столыпин» со взрослыми. Так тогда называли вагонзак. Покатили нас в сторону Красноярска. В вагоне ехали в основном «мужики» по масти (осужденные, не принадлежащие ни к одной воровской категории), но был один вор в законе — Анвар из Баку. Выгрузили нас в Красноярской пересыльной тюрьме.
Тюрьма большая, камер на пятьдесят, народу — тьма. День и ночь идет игра под интерес в «стиры» (карты). Я только успеваю карты делать. Технология довольно проста: в банку с водой крошу хлеб, потом его протираю через марлю, намотанную на миску, клейстер готов. Режу газеты и клею несколько слоев. Другие в это время жгут резину и печатают карты.
5В нашей камере сидели преступники разной масти. Были два «вора в законе», профессиональные воры, «польские» воры, «гоп-стопники», или, иначе, «ломом подпоясанные», «красные шапочки», «махновщина», «один на льдине». Я почему так подробно об этом пишу, потому что преступный мир — это целое государство в государстве, со своими законами и беззаконием, как в любом нормальном государстве.
Обычный человек как считает: вор, бандит, вор в законе, профессиональный вор — какая тут разница, воры, да и все тут. Стать вором в законе не каждому вору дано. Это не так просто, даже если будешь воровать всю жизнь и считаться профессиональным вором. Профессиональных воров, грубо считая, сто тысяч в стране, а «воров в законе» едва ли наберется с тысячу.
Вор в законе — это звание, как, например, доктор наук, академик в научном мире. И те и другие имеют определенные привилегии: одни — по жизни, другие — по тюрьме. Одним звание присваивают на ученом совете, другим — на сходке в лагере. Вор в законе в тюрьме имеет лучшие нары, лучшую пайку, лучший «прикид» (одежду), не работает, живет за счет «мужиков», распоряжается общаком. Общак — это как на заводе или фабрике касса взаимопомощи. Идет вор за нарушение режима в ПКТ (помещение камерного типа) на полгода или на тюремный режим из колонии сроком до пяти лет, ему покупают чай, продукты, дают деньги на «подогрев», на приобретение наркотиков.
