Эрик Сигал - История любви
– Так как ты к своему обращаешься?
Я задумался настолько, что даже не понял ее вопроса.
– К своему чему?
– Как ты называешь своего предка?
Я ответил ей, обозначив его именно так, как мне всегда этого хотелось:
– Сукин сын.
– Ты говоришь ему это прямо в лицо? – изумилась она.
– Он никогда не показывает свое лицо.
– Он что, носит маску?
– Можно и так сказать. Каменную.
– Да ладно! Он, должно быть, ужасно тобой гордится. Ты же выдающийся спортсмен.
Я взглянул на Дженни и понял, что должен рассказать ей кое-что.
– И он тоже учился в Гарварде и тоже был знаменитым спортсменом, Дженни.
– Круче чемпиона Лиги Плюща?
Мне было приятно, что она так высоко ценит мои спортивные достижения, но, к сожалению, пришлось спуститься с небес на землю и поведать ей об отце.
– Он участвовал в Олимпийских играх в 1928 году. Одиночная гребля.
– Вот это да, – ответила Дженни. – И победил, что ли?
– Нет, – сказал я. Думаю, она заметила – осознание того, что мой отец пришел к финишу шестым, сразу подняло мне настроение.
Какое-то время мы помолчали.
– И все-таки почему ты называешь его сукин сын? Что он такого сделал? – спросила Дженни.
– Заставляет меня, – ответил я.
– Прости, я не поняла…
– Он меня заставляет, – повторил я. Дженни настолько округлила глаза, что они стали похожи на блюдца.
– У вас что, инцест?!
– Оставь свои семейные проблемы при себе, Джен. Мне хватает собственных.
– Каких, Оливер? Что именно он тебя заставляет делать? – поинтересовалась она.
– Он заставляет меня делать «правильные вещи».
– А что неправильного в правильных вещах? – обрадовалась Дженни собственному каламбуру.
И тогда я рассказал ей, как противно ощущать, что появился на свет исключительно для продолжения семейных традиций Барреттов, да она и сама могла заметить, как меня передергивает, когда я вижу порядковый номер около своей фамилии. К тому же у отца есть определенная квота академических успехов, которые я, по его мнению, должен показывать в течение каждого семестра. Да в гробу я их видал!
– Ну, конечно, – с нескрываемым сарказмом сказала Дженни. – Я уже заметила, как тебе не нравится получать высшие оценки и играть за сборную…
– Терпеть не могу его за то, что требует от меня только успехов. – Все то, что меня угнетало, но о чем я никому не говорил, я в тот момент ушатом вылил на Дженни. И хотя я готов был от стыда сквозь землю провалиться, Дженни должна была это знать.
– Он просто вызывающе бездушен: что бы я ни сделал, все принимает как должное.
– Но он же занятой человек, директор банков и все такое прочее?
– О боже, Дженни, ты-то на чьей стороне?
– Это что, война? – спросила она.
– Вот именно, – ответил я.
– Но это же просто смехотворно, Оливер.
Судя по всему, мои аргументы не показались ей очень уж убедительными. Тогда я впервые заподозрил, что в глубине души мы с ней очень разные. Несмотря на то что три с половиной года моей учебы в Гарварде, а ее – в Рэдклиффе сделали из нас остроумных забияк, которых традиционно поставляют данные учебные заведения, Дженни отчаянно не хотела признавать, что у моего отца нет сердца. Она изо всех сил цеплялась за какой-то уж совсем устаревший миф, согласно которому все отцы любят собственных детей. Вероятно, в ней говорили итальянские корни, но в этом отношении она оказалась совершенно непрошибаемой.
И все же я попытался переубедить мою возлюбленную и привел в пример наш с отцом «разговор» после того матча. Это действительно произвело впечатление. Только совсем не то, на какое я рассчитывал, черт возьми!
– Значит, ради какого-то несчастного матча он приехал аж в Итаку?
Я пытался объяснить ей, что мой отец был обычной пустышкой – внешний лоск и никакого содержания. Но она прямо-таки зациклилась на том, что он проделал такой большой путь ради столь незначительного спортивного события.
– Слушай, Дженни, давай забудем об этом.
– Слава богу, хоть один комплекс у тебя есть, – ответила она. – А то я уже начала бояться, что ты идеальный.
– Вот как? А ты у нас, значит, идеальная?
– Конечно, нет, Преппи. Иначе я бы с тобой не встречалась.
Ну вот, опять она за свое.
5
Мне, пожалуй, стоит рассказать о наших отношениях в физическом смысле.
Удивительно долгое время между нами вообще ничего не было. То есть ничего серьезного, кроме тех поцелуев, которые я уже упоминал… Честно говоря, первый раз на моей памяти я не довел дело до интима в первую же неделю. Обычно я довольно импульсивен, нетерпелив и предпочитаю добиваться своего как можно быстрее. Можете спросить любую девицу из Тауэр Корта (Колледж Уэллсли[14]) – услышав, что Оливер Барретт Четвертый ежедневно виделся с девушкой в течение трех недель и ни разу с ней не переспал, они рассмеялись бы и усомнились в красоте последней. Но, конечно, дело было совершенно не в этом.
Я просто не знал, что делать.
Нет, не в буквальном смысле. Конечно, я знал все необходимые движения наизусть. Просто, прежде чем приступить непосредственно к процессу, мне нужно было разобраться в собственных чувствах. Дженни была слишком умна, и я боялся, что она поднимет на смех то, что представлял собой изысканно-романтичный стиль Оливера Барретта Четвертого (устоять перед которым до нее не смогла ни одна девушка). Да, я боялся, что она отвергнет меня. Или сдастся, но не по причинам, казавшимся мне подобающими. Всеми этими путаными объяснениями я хочу сказать лишь одно: того, что я чувствовал к Дженни, я еще не чувствовал никогда. Я не знал, как сказать ей об этом, и совета спросить было не у кого.
(«Надо было спросить у меня!» – скажет она потом.)
Я испытывал именно такие чувства. К ней. Ко всему в ней.
– Ты завалишь экзамен, Оливер.
Это было в воскресенье днем. Мы сидели в моей комнате вдвоем и зубрили.
– Оливер, ты завалишь экзамен, если будешь просто сидеть и смотреть, как я занимаюсь.
– Никуда я не смотрю, я учу.
– Не ври. Ты пялишься на мои ноги.
– Только иногда. После каждой главы.
– Что-то главы уж очень короткие.
– Слушай, самовлюбленная стерва, не так уж ты хороша.
– Я-то знаю. Но ты, кажется, думаешь иначе.
Я отбросил книгу и подошел к ней.
– Дженни, ну как я могу читать Джона Стюарта Милля, если каждую секунду умираю от желания заняться с тобой любовью?!
Она нахмурилась:
– Оливер!
Я присел на корточки рядом с ее стулом. Она снова уставилась в книгу.
– Дженни…
Она тихо закрыла книгу и отложила ее в сторону. Ее руки легли мне на плечи.
– Оливер, прошу тебя…
Тут-то все и произошло. Все.
