Юрий Хвалев - Анисовая водка для поющих бабуль
— Я капитан ФСБ. — За спиной кузнеца тяжело дышали. — Ясно.
— Да, — сказал кузнец. — Я вам верю.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Здесь будете задавать или пройдём в дом.
— Лучше в дом.
— Тогда пошли.
— 8-
Молочный рассвет напустил на путников туман, который стелясь по земле, особенных проблем вначале не создавал и, ориентируясь по боковым соснам, автобус продолжал двигаться. Потом туман сгустился и стал расти, словно на дрожжах, накрывая слепой пеленой дорогу, автобус с пассажирами и вековые сосны.
— Лев Львович, туман, ничего не видно, — объясняя проблему, которая лежала на поверхности, заявил шеф–повар. — Нужно переждать.
— Сколько осталось до намеченного пункта? — спросил политтехнолог.
— Километров двести. — Шеф–повар посмотрел карту. — Где–то так…
— Хорошо переждём, а заодно и позавтракаем.
— Лаура, давай приготовим что–нибудь вкусненькое, — Дирижёр смачно чмокнул. — Салат из морепродуктов или…
— Бутерброды и чёрное кофе. — Подхватила Лаура. — Чтобы разбавить этот сливочный рассвет.
— Нам, пожалуйста, бутерброды с салями. — Попросили девушки с веслом. — И зелёный чай.
— Девочки, вы же не в ресторане. — У шеф–повара потекли слюнки, правда, никто этого не заметил. — У нас же ограниченное меню.
Политтехнолог, преследуя конечную цель — остаться наедине с собой (без свидетелей) — выскочил из автобуса. А фольклористы продолжали наполнять салон вкусными словосочетаниями, будто специально подстёгивали друг другу аппетит. Вход пошла любимая всеми итальянская кухня с разнообразием пасты: от пасты с грибами до букатини с каракатицей. Шеф–повар, безусловно знавший толк в кулинарии, убеждал с пеной у рта, что отведав корзетти с цикориевым соусом песто и дополнив, если останется место, тальолини с тартаром из лангустинов, можно разом проглотить язык. Язык ведь без костей. Девушки с веслом, как всегда высказали шеф–повару пренебрежительное фи, потому что. Во–первых, они неплохо знали французский язык. Французы для них были лучшие в мире любовники. Во–вторых, со словарём читали по–немецки. Правда, немцы немного грубоваты, но хорошо откликаются на ласки. Поэтому проглотить (умять, уплести, уписать) язык, значит потерять всё. Извилины прокручивали одну и ту же мысль: кончить ублажать иностранцев, потерять иностранцев, лишиться удовольствия и денег. Лишиться, лишиться, лишиться…
— Ты чего нам предлагаешь?! — возмутились девушки с веслом. — Дурак.
— Кто дурак, я, вашу мать?! — шеф–повар, естественно, встал во враждебную позу. — Сами вы…Прошмандо–о–о…
— Ну, ну договаривай!
— Брэк! — на всякий случай произнёс дирижёр.
— А–а–а, — махнула рукой Лаура. — Всё равно не подерутся. Не те весовые категории.
— Друзья, давайте завтракать. — Дирижёр дружелюбно улыбнулся. — Нам ещё ехать, ехать и ехать.
— Да ну его, жлоб! — Девушки с веслом отвернулись. — Всегда испортит настроение. Лезет наперёд со своим меню.
— И так. — Предложила Лаура. — Кто будет бутерброд с сыром.
— Я!!!
Политтехнолог уже несколько минут, используя зеркальную звезду Давида, разговаривал с командором. Слышимость была идеальной, словно собеседник находился в шаговой доступности, а вот изображение, как не крути, приобрело уменьшительную форму (политтехнолог видел только рот) и получить полную картинку лица, хотя политтехнолог с усердием жал кнопку «увеличить», не получалось. Причём, при каждом нажатии органы ходили по кругу: то всплывало ухо, то возникал моргающий глаз, то появлялись крылья носа.
— Командор, я тебя слышу, но не вижу. — У политтехнолога вспотели руки.
— Зато я тебя хорошо вижу, — сказал командор и показал собеседнику язык. — Так говоришь: уже записал первые голоса.
— Да. Создал хор и записал голоса. — Политтехнолог продолжал нажимать кнопку, словно хотел увидеть особенный орган.
— Продолжай в том же духе, — сказал командор и показал собеседнику зубы. — Всё, будь здоров. Звони мне завтра вечером.
— Подожди. — Опомнился политтехнолог. — Я подозреваю шеф–повара, по–моему, это он стучит.
— Чтобы определить точно, нужно проверить каждого. — Командор на миг появился с полным лицом, и политтехнологу показалось, что на правом глазу у него фингал. — Ясно?
— Да. Я даже знаю как.
— Тогда действуй.
Политтехнолог прервал разговор и, справляясь с густотой тумана, который от ветра в нескольких местах сделался прозрачным словно сыр, вернулся к автобусу.
— Ну, чем побалуете? — спросил политтехнолог.
— Бутерброды с сыром и молоко, — ответила Лаура.
— Я не пью молоко. — Политтехнолог состроил кислую гримасу. — Александр Сергеевич, налей–ка мне сто грамм анисовой.
— Мы тоже будем. — Девушки с веслом даже подняли руки.
— Я бы тоже не отказался. — Дирижёр посмотрел на Лауру.
— И я, — кивнула Лаура.
— И я! — подхватил шеф–повар.
— Ты за рулём! — предупредил дирижёр
— Ну и что, вашу мать. — Шеф–повар положил ногу на ногу. — Что я не человек?
— Ты человек. — Дружно рассмеялись девушки с веслом. — Только с маленькой буквы.
— От командора всем привет. Ну-у, успокойся. — Видя, как закипает шеф–повар, политтехнолог дружелюбно похлопал его по плечу. — Давайте выпьем за удачу.
— А чего они нервы мотают? — шеф–повар махнул рюмку с некрасивым гортанным звуком. — Кх–кх–кх, вашу мать.
— Они больше не будут. — Политтехнолог моргнул правым глазом. — Правда?
— Лев Львович, смотрите поле! — девушки с веслом показали пальцем.
— Что за чёрт? — политтехнолог опешил. — Действительно поле.
— А туман куда подевался? — спросил шеф–повар.
— Причём здесь туман. — Дирижёр хлопнул себя по коленке. — Ёлки–то куда делись?! Мы же на месте стояли.
— Мистика какая–то. — Лауру от озноба съёжилась. — Как–то не по себе стало. У–у–у.
— Я, кажется, забыл поставить автобус на ручной тормоз. — Шеф–повар сконфузился. — Оказывается, мы всё время ехали.
— Ну, знаешь, так и до пропасти недалеко! — вспылила Лаура. — Тоже мне водитель экстра–класса.
Фольклористы вышли из автобуса и оказались в середине ржаного поля. Ветер, колыша спелые колосья, в свете выбегающих из облаков солнечных лучей, прогонял волну до самого горизонта. От увиденной глубины наступило безмолвие. Пассажиры, не издавая ни звука, просто стояли и смотрели вдаль, ощущая гордость. Возможно, каждый старался до самых краёв человеческой души наполниться патриотическими чувствами, питая надежду, что великая страна обязательно в них отзовётся и покажет единственный, справедливый путь.
— Красота–то, какая. — Политтехнолог глубоко вздохнул.
— Вот здесь бы дачу построить. — Восхитился шеф–повар. — Грандиозное место.
— Интересно, а река здесь есть? — дирижёр дотронулся до Лауры. — Окунуться бы. Жарко.
— Если есть река. — Политтехнолог посмотрел на шеф–повара. — Значить и рыбаки тоже должны быть.
— Нам бы лодку, — сказали девушки с веслом очередную глупость. — Мы б поплыли.
— Лев Львович! — шеф–повар прошёл вперёд и махал коллегам издали. — Идите сюда!
— Что–то опять ни так. — Политтехнолог позвал коллег за собой. — Пойдём, посмотрим.
Они подошли к шеф–повару, который, опираясь руками, оседлал среднего размера валун, а за его спиной разбегались в разные стороны три одинаковые дороги.
— Три дороги и куда ехать непонятно, — сказал шеф–повар. — На карте обозначена вообще одна дорога.
— Так нужно выбрать одну дорогу и ехать, — сказали девушки с веслом.
— Умные вы наши. Выбрать. — Шеф–повар усмехнулся. — А какую именно дорогу, не знаете? Вот и я не знаю.
— Подождите, — сказала Лаура. — На камне что–то написано.
— Ну–ка слезь. — Попросил шеф–повара дирижёр. — Дай–ка посмотреть. Что за каракули? Это, на каком же языке написано?
— По–моему, это китайский язык, — сказал шеф–повар. — У меня, кажется, в автобусе есть словарь.
— Словарь не понадобиться. — Лаура из любопытства обошла камень с другой стороны. — Здесь написан перевод и нарисована стрелка. — И Лаура прочитала: — Приди к нам и стань маленьким.
— Приди к нам и стань маленьким. — Повторил политтехнолог. — Кто–то приглашает нас в детство. Ну что поедем?
— Поедем, — согласился шеф–повар. — Там наверняка есть бензин, который нам не обходим.
Каменная письменность с таким непонятным китайским призывом взыграла в сердцах путешественников ностальгическими нотками о весёлом детстве. Их головы в очередной раз затуманились. Все старались вспомнить что–то приятное из детства. Мужчины, например, вспомнили родительские ласки, когда их гладили по головке. Пожалуй, только девушки с веслом не хотели туда возвращаться, потому что в детстве, когда они были ещё маленькими девочками, их изнасиловал взрослый дядя. Да и Лауре ничего не вспоминалось, потому что у неё, как нестранно это звучит, не было детства.
