Тонино Гуэрра - Пылевая буря (фрагменты)
БЛАГОЧЕСТИВЫЙ ДОМ ТЕРПИМОСТИ
Посвящается Микеланджело Антониони
Перед ним та самая венецианская вилла. Огромное прямоугольное здание с характерными балкончиками из белого мрамора на кирпичном фасаде; сквозь кирпич проросли тончайшие волоски зелени, придающие дому взлохмаченный вид. Он примчался сюда на машине, горя от нетерпения вновь погрузиться в атмосферу пережитой трагедии. И вот он уже чувствует влажные испарения венецианской лагуны. Медленно шагает он по траве большого луга, вдоль кустарников, отделяющих виллу от деревни и автострады, и старается точно установить, с какого места сфотографировал дом журналист, написавший подробнейший отчет о скандальном происшествии. Тех пяти монашек уже и след простыл. Их, как водится, рассовали по разным монастырям Италии: так всегда поступают в Ватикане, когда надо убрать кого-нибудь с глаз долой. Год назад лица этих монахинь целую неделю не сходили со страниц газет и журналов. Несовершеннолетние матери и их дети, находившиеся здесь под опекой, тоже как в воду канули.
С опаской глянув на белый балкончик, круто нависавший над входом, он переступил порог перед широкой дверью. Он помнил, как монахини и подопечные Дома милосердия стремительно проскакивали под этим балкончиком, уже тогда едва державшимся. Впрочем, грозили обвалиться и все остальные. Примерно раз в месяц какой-нибудь балкончик обрушивался, отчего вдоль стен громоздились груды обломков и мраморной крошки. Потом сделали капитальный ремонт за счет некоторых матерей, разжившихся благодаря связям с окрестными промышленниками. Вот один из многих вопросов, заданных судьей настоятельнице: «Почему вас не интересовали источники пожертвований ваших подопечных на ремонт здания и организацию увеселений?»
Он прошел в просторный внутренний двор, уставленный множеством фонтанов с зеленоватой водой в чашах и широкими листьями какого-то, должно быть африканского, растения. Вокруг было развешано по крайней мере штук сорок матрасов для просушки. По всему видно: они висят здесь не первый день. Сторож виллы, маленький человек с угрюмым взглядом, разглагольствует о необходимости бороться с гнилостью, но, похоже, это намек на меры иного рода, более глубокие и основательные.
Поднявшись по широкой лестнице, ведущей на второй этаж, он с замиранием сердца вслушивается в щемящее безмолвие пустого, покинутого помещения. Перед ним широкий коридор, куда выходят многочисленные, весьма скромно меблированные комнаты: две кровати, маленький шкафчик, ширма, белый кувшин в стенной нише. Большой туалет в середине коридора. Он освещается через люкарну, как в оранжерее. Повсюду — цветы: они свисают из горшков на веревочках, стелются и кустятся на полу в обрамлении широких узорчатых листьев. Здесь все устроено для романтических прогулок к ватерклозетам и четырем ваннам на фоне цветастых обоев. Присев на деревянную скамеечку, он погружается в пряный цветочный аромат. На полу просторного светлого холла большая, грубо сработанная плошка с желтыми маргаритками. Рядом мраморная маска с отверстием посредине, через которое из подземного калорифера поступает воздух — зимой теплый, летом прохладный. На нижнем этаже находится кухня. В центре огромного помещения — стол с остатками роскошного пиршества: крутые яйца, хлебные крошки, обглоданные и побуревшие, словно от ржавчины, кости, рваные капустные листья, заплесневелая картошка, пустые бутылки от вина и шампанского; тут же помет домашних животных, привлеченных сюда вкусными объедками. Здесь, видно, и происходило новогоднее застолье, приведшее к таинственному исчезновению Мариэтты Пальюги, чей труп был впоследствии обнаружен в лагуне. Вся история и началась с того, что рыбак Томмазо Каньин наткнулся на бедняжку, колыхавшуюся на волнах, и тут же выловил со дна множество гипсовых статуэток младенца Христа, наверняка служивших для изготовления яслей Христовых для всей округи. По этому поводу на суде был задан другой вопрос, бросающий тень на поведение монахинь: «Правда ли, что женским молоком вскармливали статуэтки младенца Христа?» Правда. Живые младенцы требовали материнской заботы, но едва из припухших грудей начинало струиться молоко, его впитывали гипсовые уста, приставляемые к соскам кормилиц. Впрочем, подобное уже было в монастыре Санта-Моника ди Бельмзр… И вот, когда в новогоднюю ночь Пальюги попросила у них молока для своей дочки, они не дали ей ни капли. Из-за этого все и смешалось в голове у бедной женщины. Ночью она выбежала на заболоченный берег и утопилась, в отместку прихватив с собой все статуэтки младенца Христа. Но разве монахини не знали того, что творилось в приюте? Защищавший их адвокат убедительно доказал, что монахини тут совершенно ни при чем. Они считали, что приходившие в приют мужчины, солдаты, промышленники и даже чернорабочие, были родственниками матерей-одиночек. Однако из-за невольного попустительства монашек все здесь происходило как в обычном публичном доме. С выяснением этого обстоятельства дело постепенно замяли, и сообщения о нем сошли с первых страниц газет. Приговора ждали теперь только вещи, цветы, матрасы, брошенные на вилле. Но что-то неясное еще носилось в здешнем воздухе. Казалось, он наполнен голосами, отзвуками фраз, произнесенных теми, кого судьба забросила неведомо куда.
Наш герой тоже ждал ответа. Ноги сами привели его сюда, ведь он был одним из главных свидетелей на процессе, куда пришел добровольно, чтобы поведать об интимных отношениях с одной из монахинь — о самом потрясающем переживании в своей жизни.
Но этому показанию противопоставили другое, столь же вероятное: одна из молодых матерей призналась, что не только она, но и другие часто выкрадывали одежду у спавших монахинь и прикидывались Христовыми невестами, чтобы урвать у мужчин побольше денег. Так удалось замутить истину. Но он прибыл сюда, сгорая от желания вновь увидеть знакомые места и рассеять сомнения по поводу той мистической встречи, которая перевернула всю его жизнь.
СИНИЙ ПЕС
Уму непостижимо, как происходят некоторые вещи. Даже самые незначительные. Однажды бродячий пес привязался к прохожему, следовал за ним по пятам весь день и к вечеру приплелся к нему домой. Будь этот человек богат, имей он большую квартиру и поменьше детей, он, вероятно, с удовольствием приютил бы пса, тем более что тот выглядел забавно: на белесой шерсти причудливые синие пятна — видно, запачкался, слоняясь возле красильных чанов. Кстати, сам этот человек, по имени Мухаммед, работает в старой красильне, где во дворе целыми днями сушится окрашенная ткань.
Детям пес понравился, но Мухаммед все равно решает избавиться от него, семью и ту трудно прокормить, да и негде держать собаку — сами они ютятся в двух комнатенках. На следующий день Мухаммед встает раньше обычного и идет на базар, где в этот час уже порядочная толкучка, теряется в толпе и в два счета ускользает от пса. Но рано обрадовался — пес к вечеру возвращается к дому. Тогда Мухаммед решает день не работать и пешком отправляется на окраину. Он бредет и бредет, а пес то трусит рядом, то тащится позади. Мухаммед присаживается в тени одного из домов, окаймляющих неровную, залитую солнцем площадь, и засыпает. Пес пристраивается около и следует его примеру. Мухаммед пробуждается, пес еще спит. Тогда Мухаммед крадучись уходит. Оставив бедного пса в узкой полоске тени, на пыльной земле, он с облегчением вздыхает и направляется в центр, где слоняется до вечера — все равно рабочий день пропал. Тут уместно сказать правду: у него нет постоянной работы. Его нанимают поденно развешивать и снимать окрашенные ткани. Так что ненадежный заработок может частично оправдать его жестокость по отношению к животному. Да и жестокость ли это? Он ведь не прогнал пса палкой или пинком. Напротив, много раз объяснял ему: «Пойми, не могу я тебя держать, ведь у меня то да се». Словом, он дал понять собаке, что она ему не нужна, может, потому та и привязалась к нему, как привязывается в подобных случаях женщина к мужчине или — бывает и так — мужчина к женщине.
Хотя любовь любви рознь. Одни отступают при первой же неудаче, другие упорствуют: то ли не могут совладать со своими чувствами и готовы на любые унижения, то ли надеются, что смелость города берет. Неизвестно, чем руководствовался пес, но он снова вернулся к Мухаммеду. Семья сидела за столом, когда кто-то подозрительно заскребся в дверь. Открыли: на пороге стоял пес. У Мухаммеда кусок застрял в горле.
На следующий день Мухаммед садится на осла и выезжает за город. Вслед за ним трусит белесый, перепачканный синей краской пес. Мухаммед то и дело оборачивается и укоряет его:
— С чего ты вбил себе в голову, что именно я должен тебя содержать? Вон какой город большой, что бы тебе выбрать другого хозяина, пристал как банный лист… Куда тебя девать, ума не приложу. Шел бы ты ко всем чертям.
