Артуро Перес-Риверте - Учитель фехтования
Пакито Касорла поднял руку. Он явно сомневался в словах дона Хайме.
– Маэстро, на прошлой неделе я прочел в «Просвещении» статью о фехтовании... Там говорилось, что современное оружие сделало это искусство совершенно ненужным. И что рапиры и шпаги отныне лишь музейные экспонаты...
Дон Хайме покачал головой. Как ему опостылели подобные рассуждения! Он посмотрел на свое отражение в зеркалах, развешанных на стенах: старый учитель в окружении последних верных учеников. Сколько они удержатся подле него?
– Это лишь повод для того, чтобы сохранять верность, – ответил он печально. Никто не понял, что именно имел он в виду: фехтование или себя самого.
Альварито Саланова стоял перед ним, держа маску под мышкой и опершись на шпагу. На лице у него появилась скептическая гримаса.
– Возможно, когда-нибудь учителя фехтования вообще исчезнут с лица земли, – произнес он.
Стало тихо. Дон Хайме рассеянно глядел куда-то вдаль, словно там, за стенами зала, он различал неведомые миры.
– Да, возможно, – пробормотал он, созерцая нечто, доступное лишь ему одному. – Но вы, мои ученики, должны мне поверить: в тот день, когда последний учитель фехтования окончит свой земной путь, все благородное и святое, что таит в себе извечное противоборство человека с человеком, уйдет в могилу вместе с ним... И останутся лишь трусость и жажда убивать, драки и поножовщина.
Ученики слушали его внимательно, но они были еще слишком молоды, чтобы понять смысл его слов.
Дон Хайме пристально всматривался в их лица. Его взгляд остановился на Альварито Саланове.
– Должен признаться, – морщинки заиграли вокруг его смеющихся, ироничных, печальных глаз, – я не завидую тем, кому суждено пережить войны, которые человечество будет вести лет через двадцать или тридцать.
В этот миг в дверь постучали, и то, что произошло далее, навсегда изменило жизнь учителя фехтования.
II.Двойная ложная атака
Двойная ложная атака служит для того, чтобы сбить противника с толку. Она начинается точно так же, как простая атака.
Он поднялся по лестнице, нащупывая краешек записки, лежавшей в кармане его серого сюртука. Ее содержание было ему не вполне понятно:
Донья Адела де Отеро просит учителя фехтования дона Хайме Астарлоа прийти к ней домой по адресу: улица Рианьо, дом 14, завтра в семь вечера.
С уважением,
А д. О.
Перед выходом дон Хайме тщательно привел себя в порядок: записку ему, должно быть, написала мать его будущего ученика, и ему хотелось произвести наилучшее впечатление. Подойдя к незнакомой двери, он поправил галстук и постучал тяжелым бронзовым кольцом, вдетым в ноздри декоративной львиной головы. Затем достал из жилетного кармана часы: было без одной минуты семь. Он немного подождал, прислушиваясь к легким шагам, которые приближались к двери по длинному коридору. Засов отодвинулся, и появилось смазливое личико горничной, обрамленное белым чепцом. Взяв его визитную карточку, девушка удалилась, а дон Хайме вошел в маленький, со вкусом обставленный холл. Жалюзи были опущены; через открытые окна доносился шум экипажей, проезжавших по улице двумя этажами ниже. В холле стояли высокие вазы с экзотическими растениями, роскошные кресла, обитые алым шелком; на стенах висела пара неплохих картин. Он подумал, что его будущие клиенты, по-видимому, богаты, и обрадовался. В его положении это было очень кстати.
Вскоре горничная вернулась и, взяв у него перчатки, трость и цилиндр, пригласила в гостиную. Он проследовал за ней в полумраке коридора.
Гостиная была пуста, и, сложив руки за спиной, он прошелся взад и вперед, внимательно рассматривая окружавшее его изысканное убранство. Последние лучи заходящего солнца, проникая в комнату через полуспущенные шторы, постепенно бледнели на скромных обоях в бледно-голубой цветочек. В подборе мебели чувствовался отменный вкус; над английским диваном висела картина известного художника XVIII века: одетая в кружева девушка, задумчиво качаясь на качелях в саду, обернулась, ожидая, что вот-вот появится кто-то желанный. В углу стояло фортепьяно с откинутой крышкой, на пюпитре белели ноты. Он подошел поближе: «Полонез фа-минор», Фридерик Шопен. Владелица фортепьяно была, без сомнения, образованной дамой.
В заключение дон Хайме осмотрел висевшую над мраморным камином коллекцию оружия: дуэльные пистолеты и рапиры. Внимательно, как истинный знаток, он изучал предмет за предметом. Украшенные золотой насечкой старинные рапиры, одна французской, другая итальянской работы, были высочайшего класса. Они отлично сохранились; на клинке он не обнаружил ни намека на ржавчину, хотя едва заметные царапины не оставляли сомнения, что послужили рапиры на славу.
За спиной дона Хайме послышались шаги. Он не торопясь обернулся, готовясь произнести заранее заготовленное приветствие. Однако стоявшая перед ним дама весьма отличалась от образа, созданного им в воображении.
– Добрый вечер, сеньор Астарлоа, – произнесла она. – Благодарю вас за любезный визит к незнакомке.
У нее был приятный, чуть хрипловатый голос; в ее произношении проскальзывал едва уловимый чужеземный акцент. Дон Хайме склонился к протянутой ему руке и коснулся ее губами. Кожа была тонкой, прохладной, приятного смуглого оттенка; маленький мизинец изящно изогнут; ногти без маникюра, остриженные коротко, по-мужски. Единственным украшением этой необычной руки было кольцо: тонкий серебряный ободок.
Дон Хайме выпрямился и увидел большие, фиалкового цвета глаза; когда на них падали прямые лучи света, вокруг зрачков появлялся золотистый отлив. Черные, густые волосы собраны на затылке перламутровой заколкой в форме орлиной головы. Для женщины она, пожалуй, была несколько высоковата: чуть ниже самого дона Хайме. Зато сложена вполне гармонично, если не считать несколько непривычной худобы. Ее тонкая талия не нуждалась в корсете. На ней была черная, строгая, без всяких украшений юбка и шелковая блузка, отделанная кружевами. В этой женщине смутно, почти неуловимо проскальзывало что-то мужское; эту ее особенность еще более подчеркивал крохотный шрам в правом уголке рта, создававший впечатление, будто она странно, загадочно усмехается. Она была в том неопределенном возрасте, когда женщине с легкостью можно дать от двадцати до тридцати лет. У дона Хайме мелькнула мысль, что когда-то, в далекие времена юности, ради такой особы он, несомненно, пустился бы на любые сумасбродства.
Дама пригласила его присесть, и они оказались лицом к лицу возле маленького столика, стоявшего напротив балконной двери.
– Кофе, сеньор Астарлоа?
Он с готовностью согласился. Не дожидаясь зова, в гостиную неслышно вошла горничная, неся в руках серебряный поднос с нежно позвякивающим фарфоровым сервизом. Хозяйка дома налила кофе и протянула чашку дону Хайме. Он сделал несколько глотков, чувствуя на себе ее испытующий взгляд. Она быстро перешла к делу:
– Я бы хотела брать у вас уроки...
Маэстро застыл с чашкой в руках, машинально помешивая ложечкой сахар. Он решил, что ослышался.
– Я вас не совсем понимаю.
Она пригубила свой кофе и посмотрела на него с вызовом.
– Я навела кое-какие справки, и мне стало известно, что лучшим учителем фехтования в Мадриде считаетесь вы. Вас называют последним знатоком классической техники. Кроме того, я знаю, что вы владеете секретом знаменитого укола, который вами и создан, и что ученики, заинтересовавшиеся этим приемом, уплатив тысячу двести реалов, могут посещать ваши занятия. Цена, безусловно, высоковата, но я в состоянии заплатить эту сумму. Я желаю брать у вас уроки.
Силясь прийти в себя от изумления, дон Хайме отрицательно покачал головой.
– Простите, сеньора. Это... Это совершенно невозможно. Я и в самом деле знаю секрет этого укола и обучаю ему клиентов за названную вами цену. Но, прошу вас, поймите меня... Я, то есть фехтование... Для женщины это исключено. Я хочу сказать, что...
Фиалковые глаза смотрели холодно. Шрам в уголке рта опять казался загадочной улыбкой.
– Я понимаю, что вы имеете в виду. – Адела де Отеро аккуратно поставила пустую чашку на стол и соединила ладони, словно собираясь молиться. – Однако я не вижу никаких препятствий в том, что я женщина. Чтобы вас успокоить, сеньор, скажу больше: я неплохо владею многим из того, что вы преподаете своим ученикам.
– Дело совсем не в этом. – Маэстро явно начинал нервничать. Он провел пальцем по шее над воротником: ему становилось жарко. – Поймите меня правильно. Женщина и фехтование... Одно с другим несовместимо.
– Вы хотите сказать, что к этому плохо отнесется общество?
Она смотрела на него в упор, держа в руках едва начатую чашечку кофе. Не сходившая с ее губ загадочная улыбка вызывала в нем смущение и беспокойство.
