Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам
Он идет к трибуне.
— Товарищи! Рад приветствовать вас на нашем съезде людей, не согласных с политикой власти, хотя и поддерживающих ее! Извините, рекламная пауза.
На большом экране демонстрируется реклама пива — спонсоры съезда.
А Мигунов тем временем засовывает в рот жвачку и, как только кончается реклама, произносит:
— Жевательная резинка «Вред ли», наш сладкий спонсор!
И, продолжая жевать, с горячностью говорит:
— А-ма-мэ-му-мо-ми-ма! Аплодисменты.
— Ны-на-ну-но-ни-нэ-но! — обличает недостатки Мигу-нов.
Аплодисменты.
— Ба-фа-фу-фо-фы-фа-фу-фы! — хвастается он достижениями.
Аплодисменты.
— Ничего не понимаю, — шепчет Вадим Владимиру.
— Неважно! Главное — мы вместе! — отвечает тот с горящими глазами.
— А-рара-барара-тудыть-сюдыть! — Мигунов указывает на Вадима.
— Тебя зовет! — подталкивает брат брата. Быстров-старший, стесняясь, идет к трибуне. После паузы говорит:
— Мы все понимаем, что так, как есть, продолжаться не может. Но проблема в том, что никто толком не знает, как надо. Я тоже не знал. И вдруг понял. Я понял, что все очень просто. Мы живем, как на вулкане. Живем так, будто он завтра взорвется и надо успеть — наворовать, нахапать, нажраться, напиться, настроить себе домов. Когда выльется лава, поверьте, ей будет все равно, дворец у вас или избушка. Я задал вопрос себе: что я могу сделать? Не так уж много. Меня собирались убить, как, может, некоторые знают. Так вот, я совершу самоубийство. В знак протеста! Если хотите, под флагом вашей партии, мне все равно.
Аплодисменты.
Внимание зала и его реакция все больше разогревают Быстрова, он вдохновляется.
— Я не думаю, что все сразу переменится. Но если хотя бы кто-то задумается, что человек покончил с собой в результате глубокого отвращения к происходящему, — это будет уже результат!
Все приготовили руки для аплодисментов, но тут — в паузе, когда Быстров набрал воздуха для нового выкрика, слышится резкий звук отодвигаемого кресла.
Капотин встает и, проходя мимо Мигунова, говорит:
— Урежу финансирование партии в три раза.
— Я не знал, Павел Савлович! — торопится за ним Мигу-нов. — Я понятия не имел, о чем он будет говорить! Думал, обычное дело: все плохо, надо что-то делать, вас покритикует.
И, обернувшись, рявкает на Быстрова:
— Прочь с трибуны!
— Товарищи! — напоследок взывает Быстров. — Только через самоубийство обретем новую жизнь! Следуйте моему примеру! Ответим массовыми самоубийствами на беззаконие и произвол!
Зал отвечает овацией.
И тут же мы видим другой зал — заседаний. Капотин гневается.
— Дотянули резину, товарищ генерал Пробышев? Давно пора было его прибить!
— Мы в ближайший вторник собирались. Сами знаете.
— Знаю! В виде исключения могли бы и в выходные поработать!
— Можем хоть завтра.
— Поздно! Об этом во всех газетах написано и на всех каналах сказано: доведенный до отчаяния Быстров собирается покончить с собой! И даже если мы его сейчас замочим, это будет расцениваться как самоубийство. Типа того: подставил добровольно человек себя под пулю.
— Может, я чего не понимаю, — говорит Рубак. — Но что в этом такого? Самоубийство и самоубийство. В судебной системе это было бы очень удобно. Не держать человека в тюрьме, не тратить на него государственные средства. Выдал ему пистолет или яд — и нет проблем.
— Кто согласится? — сомневается Манин.
— Мы эксперименты проводили. Сажаешь человека в одиночку, кладешь заряженный пистолет. Три-четыре дня — и человек созревает. Психологи объяснили: когда пистолет рядом, а ты в одиночке, крайне трудно не застрелиться. Соблазн велик.
— Умные люди, а какие глупости говорите! — укоряет Капотин. — Вот ты, Манин, позволишь какому-нибудь банку добровольно обанкротиться?
— Еще чего? Им дай волю, все банкротами себя объявят!
— А ты, товарищ генерал Пробышев, если, к примеру, какая-нибудь нехорошая демонстрация, ты позволишь ей самой собраться и самой разойтись?
— Собираются пусть, а разойтись — только с нашей помощью.
— Вот! И ты, господин товарищ прокурор, не подумавши сказал. Если бы виновные сами себе приговоры выносили и сами их исполняли, зачем тогда прокуратура, суд, следствие? Тысячи людей без работы останутся! А главное, коллеги: самоубийство — уход от ответственности, уход из-под нашего контроля. Мы этого позволить не можем.
— А что делать? — спрашивает Пробышев.
— Не допустить. Сделать так, чтобы, во-первых, Быстров не сумел этого сделать, а во-вторых, чтобы захотел жить.
— Он и так хочет, — говорит сухопарый, болезненного вида представитель медицинского ведомства, Мощеев. — Утверждаю как психолог и доктор медицинских наук.
— Ты диссертацию купил! — хихикает Переметнов.
— Ну и купил, — спокойно отвечает Мощеев. — Некогда мне диссертации защищать, а знаний мне и так хватает. Так вот, доказано, если человек хочет покончить с собой, он хочет жить. Потому что тот, кто не хочет жить, он вообще ничего не хочет, в том числе покончить с собой.
— Спиши слова! — иронично говорит Капотин. — Короче, составим план мероприятий по охране Быстрова и недопущению его самоубийства. Сколько хлопот из-за одного дурака! — сокрушенно качает он головой.
В прихожей квартиры Быстровых — человек в штатском. И в каждой комнате по такому человеку. Следят, чтобы, упаси боже, Быстров не покончил с собой.
Один из штатских сидит со Светланой и смотрит по телевизору шоу-угадайку.
— Вариант «б», синхрофазотрон! — выкрикивает штатский, отвечая на вопрос ведущего.
— Какой вы умный! — удивляется Светлана.
— Я Бауманское закончил. Быстров идет в туалет.
Тут же рядом оказывается штатский.
— Дверь не закрывать!
— Вы что, смотреть будете?
— Служба.
— Но я так не могу! Мне противно!
— А мне не противно?
— Слушайте, это нарушение прав человека!
— Ты сам хочешь покончить с собой. Это тоже нарушение прав человека. То есть твоих собственных.
Быстров пожимает плечами, входит в туалет.
Он идет в кухню. Открывает холодильник. Видит банку консервов. Ищет, чем ее открыть. Ни ножей, ни вилок, ничего колющего, режущего.
— Свет, чего бы съесть? — кричит он.
— Сама сижу голодная, всю посуду отобрали! — отвечает Светлана.
Быстров садится за стол у окна. Достает сигареты. Штатский подскакивает. Ощупывает и мнет сигареты.
— Там-то что? — спрашивает Быстров.
— Мало ли. Ампула с цианистым калием.
— Где я его возьму? И сигареты без того яд.
Быстров смотрит в окно. Там две мамы сидят на лавочке с книгами, а девочка и мальчик бегают вокруг них. Девочка догоняет мальчика, хватает его, они хохочут. Теперь мальчик догоняет девочку. Хватает. Хохочут. Теперь девочка догоняет мальчика. И так без конца. Счастливы.
Быстров берется за ручку, дергает. Окно закрыто наглухо. Быстров хватает стул, ударяет в стекло. Стул ломается, стекло цело.
— Только мебель портите, — говорит штатский.
Звонок в дверь.
В квартиру входит эффектная молодая женщина. Обращается к Светлане, кивая на штатского:
— Это он?
— Кто?
— Муж?
— Нет. Он в кухне. А вы кто?
— Пока никто, буду любовницей. Меня София зовут. Женщина проходит в кухню. Светлана вопросительно
смотрит на штатского. Он пожимает ей руку и говорит:
— Для вашей же пользы.
София в кухне.
— Ты, что ли, Быстров?
— Да.
Она оглядывает его с ног до головы. Чрезмерно пухлые силиконовые губы брезгливо вздрагивают.
— Бывает и хуже. Пойдем.
— Куда?
— В спальню.
— Вы думаете, это заставит меня изменить решение? — усмехается Быстров, не показывая, что он шокирован.
— Уверена.
— Хм. Я пойду — но только для того, чтобы вы поняли, что ошибаетесь.
— Там видно будет.
Они проходят в спальню.
Через минуту Светлана с озабоченным лицом подходит к двери, вежливо стучит:
— София, там в шкафу, на верхней полке, чистое белье. Вадик, покажи даме!
А София тем временем сует в уши Быстрову наушники от плеера.
— Послушай пока. Настройся.
В наушниках обволакивающаяся музыка с эротическими вздохами и стенаниями.
София раздевается, ложится. Показывает себя и так, и так. Быстров смотрит исподлобья и ничего, кроме стеснения, не чувствует.
— Ну что, захотел жить?
— А я и хотел. Просто теперь мой долг — прекратить свою жизнь. Я пообещал. Я дал слово.
— Ну и что? Я своему мужу каждый день обещаю, что больше никогда и ни с кем.
— У вас есть муж?
— Я не поняла, ты что, больной? Я не встречала мужика, который меня бы не хотел! — сердито говорит София.
— Я хочу. Но я сдерживаюсь, — лукавит Быстров.
— Зачем?
— Ну. Я люблю свою жену. София недовольна:
— Вот, блин, дали заданьице. Жену он любит. Я тоже мужа люблю — ну и что? Неужели перед смертью не хочется чего-нибудь такого, чего не было?
