Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
— Ты, это, поосторожней. С выражениями, — проворчал я, отряхивая рубашку.
— А что я такого сказала? — недоумевала Евдокия. — Миллионы мужчин живут с крысами всю жизнь и счастливы. Добавлю до кучи, мужчины в большинстве своем сплошные зоофилы — живут с непарнокопытными лошадями, парнокопытными коровами, козами, свиньями. С грызунами типа мышь…
— Будто бабы лучше, — встрял черт.
— Женщины тоже склонны к бездумному скотоложству. Любят козлов, баранов, особенно обожают лосей сохатых, одна моя знакомая души не чает в странном мужчине под названием «Вилорогий антилоп».
— Тащатся от дятлов, — добавил гриф.
— Не перебивай, Шарик. Еще. Женщины живут с кошельками, желудками, дубами, огрызками, обмылками, початками, арбузами, лысинами, с чертями, в конце концов. Весь мир есть сплетение людей и животных в порочной страсти. Кстати у тебя есть порок? — обратилась крыса ко мне.
— Надо подумать. А тебе-то зачем?
— Ты же собираешься стать писателем, а у любого уважающего себя писателя должен быть порок, — крыса опять поправила юбочку на коленях. Чувствовалось — все, что связано с пороком волнует ее чрезвычайно.
— Писатель без порока, что кузнец без горна, — добавил Варфаламей, посмотрел на меня хитро и добавил, — что Степа без мобилы, что кролик без ушей.
— Так ты что и мысли мои читать умеешь? — возмутился я.
Дело в том, что меня порой посещали мысли порочного характера. Не скажу, чтобы частенько, но иногда накатывало, причем, в самый неподходящий для таких фантазий момент. Не в ванной, когда тело расслабленно нежится в теплой воде, не под душем, не в кровати в предвкушении сладкого, ни даже в ночных грезах. Снились мне в основном политики со свиными рылами, которые из ночи в ночь гонялись за мной оравой по пустому городу, кидались мне в спину всем, что попадалось им под руку и постоянно предлагали в обмен на мой голос всякие гнусности. Народные избранники соблазняли меня возможностью поменять рубли на монгольские тугрики по выгодному курсу, звали разделить с ними трапезу в качестве гостя, но при этом не отодвигали приглашающим жестом стул рядом с собой, а почему-то указывали на пустующее место посреди стола, плотоядно облизываясь.
В моих снах доминировало разлагающее влияние телевидения. Развратные же мысли всегда возникали спонтанно, когда мне надо было что-либо сделать. Так как последние полгода я ничего не делал и даже поливание цветов считал титаническим трудом, не говоря уже о выносе мусора, после которого я, обессилев, отдыхал весь оставшийся день, то любое действие, отвлекающее от компьютера, вызывало во мне целый поток безнравственных помыслов эротического содержания.
Например, звонок телефона мог нарисовать в моем воображении похабный букет картинок порнографического характера, с обескураживающей откровенностью показывающих, что я предполагаю сделать со звонившим мне человеком. Трубку я не брал, поэтому мог представлять себе, кого угодно — от кредитора до сутенера. Самые неправдоподобные истории происходят именно в нашей обычной, непридуманной жизни. Расскажи любителю сенсаций, какие судьбоносные кульбиты ежедневно вытворяет мой сосед с перепоя, ни за что не поверит, презрительно ухмыльнувшись. Конечно, Афанасий Егорович, токарь шестого разряда на пенсии, не Леди Гага, но по части креатива даст ей сто очков вперед. Посему не вижу ничего удивительного в том, что мне могла бы позвонить после первого завтрака, взять хоть, Моника Беллучи. Почему нет, если принять на веру теорию о шести рукопожатиях разделяющих всех жителей планеты. Правда я не знаю итальянского, а она ни бельмеса по-русски, но ведь не разговаривать мы с ней собрались в моих порочных видениях. Мне самому иногда стыдно вспомнить, что мы вытворяли на пару с кинозвездой, так что черту точно об этом лучше не знать.
— Я могу читать только четко оформленные мысли, а таковых в твоей, набитой всяким хламом башке — раз, два и обчелся, — ответил мне Варфаламей.
— Опарыши съели его мозг, — добавил бесцеремонный гриф.
— То-то я гадаю, чего ты такой скукоженный? — огрызнулся я.
— Мальчики, не ссорьтесь, — примирительно заговорила Евдокия, — Никитин, вспоминай, есть у тебя пороки, тайные или явные, особенно тайные.
— Нет, — соврал я.
— Врет он, — сказал гриф. — Тайные пороки есть даже у лазерных принтеров.
— Я беден.
— Бедность не порок, а отсутствие ума и, следовательно, денег, — многозначительно высказался гриф.
— Я курю.
— Скучный ты, Никитин — Варфаламей рассматривал ногти.
— Я много курю.
— Еще скучнее, — добавил черт, — Толстой за селянками бегал, Достоевский играл, Хемингуэй пил, только кого теперь этим удивишь? Вот если бы ты, Никитин, в юности изнасиловал кабана в лесу — это был бы неплохой штрих к твоему портрету.
— Неправдоподобно, никто не клюнет, — Евдокия повернулась к черту и покачала головой.
— Ладно. Тогда наоборот — кабан изнасиловал Никитина в лесу.
— Не вижу разницы, — гриф налил себе еще водки в фужер, — порок должен быть безобразен и манящ, отвратителен и притягателен одновременно, как горб у красавицы.
— Надо заглянуть внутрь себя, Никитин, зайти, так сказать, с непарадного входа и сразу порок найдется, — настаивала крыса.
— Если зайти в фешенебельный ресторан со служебного входа, можно открыть для себя столько интересного, что навсегда отобьет всякую охоту к поглощению пищи вне дома, — ухмыльнулся черт.
— Это ты НТВ насмотрелся, «Скандалы и расследования», — вынесла приговор Евдокия.
— Дуня, откуда, у меня и телевизора нет.
— Врешь. В углу стоит, салфеточкой накрыт.
— Это патефон.
— Патефон плоский и плашмя лежит. А у тебя стоит.
— Что за пошлые намеки, у меня давно уже не стоит.
— Ну да, на последнем шабаше я собственными глазами видела, как у тебя не стоит. Шорты парусом вздулись, когда ты с гейшей одноглазой танцевал.
— Гонишь Дунька. Это у меня фонарик в кармане неудачно повернулся.
— Ага, и в живот гейшин уперся, пупок освещать. Я смотрела и плакала от досады и отвращения.
Пока они спорили, я решил вздремнуть.
— Ба, да он спит, услышал я возглас Евдокии и открыл глаза, — как тебе не стыдно, Никитин, мы тут распинаемся, можно сказать, надрываем жилы, готовы биться до последней капли крови, чтобы сделать из тебя писателя, а ты дрыхнешь.
— Мурло неблагодарное, — добавил гриф.
— Вот тебя анкета с вопросами, — крыса нажала кнопку на принтере и он, застучав, выплюнул лист бумаги, — ты должен на них ответить. Те строчки, где стоит звездочка в квадратике, обязательны для заполнения.
Я пробежал глазами анкету — в конце всех вопросов стояли звездочки. Кто бы сомневался. Первый вопрос был про фамилию, имя, отчество и год рождения. Второй был обескураживающим и наглым — занимаетесь ли вы онанизмом?
— Зачем, извиняюсь, такие интимные подробности? — спросил я, вкладывая в вопрос весь сарказм, которым обладал.
— Проверить твою искренность, — не реагируя на яд в моем голосе, деловито парировала Евдокия. — Если ответишь «нет», остальные ответы анкеты можно не читать, потому что ты лжец.
— А может я импотент с детства?
— Импотенты, да будет тебе известно, самые, что ни на есть онанисты, — Дуня почесала за ухом и добавила. — Бери шире, импотенты постоянно забавляются не только со своими личными причиндалами, но и делают это во всех областях народного и не народного хозяйства.
— Гоняют лысого всю жизнь до кровавых мозолей, — добавил мерзкий гриф.
— Точно, Шарик. Заняты с утра до вечера, сетуют на усталость и загруженность, а коэффициент полезного действия равен нулю.
Черт с ними, подумал я и поставил в графе плюсик. Черт, кстати, курил и посматривал на меня с лукавинкой, вполне добродушно. Третьим вопросом шло уточнение — как часто вы занимаетесь онанизмом? Это уже ни в какие ворота не лезет.
— Слушайте, вы тут что, издеваетесь надо мной? А это зачем?
— Предыдущим вопросом мы хотели узнать, искренен ли ты с нами, данным же вопросом мы выясняем степень твоей откровенности, недогадливый ты наш, — улыбнулся Варфаламей.
— Тогда по вашей логике, четвертым вопросом надо копнуть до конца и спросить какой рукой я дрочу. И дать четыре ответа.
— Как четыре? — взвилась крыса. — Я насчитала три — левой, правой и попеременно.
— Двумя сразу, — добавил гриф, — есть еще и пятый вариант, распространенный среди котов, но, судя по животу, он Никитину не доступен.
— Мой живот это временное явление, — огрызнулся я и продолжил исследовать анкету.
Четвертый вопрос был — кто ваш самый нелюбимый писатель?
Столь резкий переход от онанизма к литературе мне показался довольно-таки неожиданным.
Будто сидишь за компьютером, внимательно рассматривая похабные фотки, а в комнату неслышно заходит посторонний человек в форме и с кобурой, встает за спиной, смотрит на монитор, приобщаясь к прекрасному, потом осторожно постукивает тебя по плечу дубинкой и вежливо спрашивает: «Простите, что помешал. Как вы думаете, на кого сильнее оказало влияние творческое сотрудничество двух поэтов — на Шиллера или Гете? Эффект получился бы приблизительно тот же.
