Дидье Ковеларт - Евангелие от Джимми
Ее первые слова после были: «Едем к тебе?» Я только кивнул. Мы и думать не могли о том, чтобы расстаться: к черту ее интервью, к черту моих клиентов. Она по-прежнему хотела меня, а я уже не мог без нее. Я, правда, предупредил, что у меня тесновато. Она ответила, что у нее дома муж. Будто сказала: «У меня не убрано».
— Семьдесят четвертый, пройдите в кабинет!
Смотрю на свой талон. Следующая очередь моя. Внезапно захотелось встать и уйти. Дезинфекция, вакцинация — зачем это все? Когда доберман бросился на меня — я как раз менял песочный фильтр, — мне подумалось: может, оно и к лучшему? Приму славную смерть в своей стихии, буду покачиваться на поверхности воды в дорогущем пластиково-кварцевом бассейне, а моя система автоматической флоккуляции за какие-нибудь полчаса удалит кровь. Профессионал — он профессионал до конца. Недешевая установка, но стоящая: я стал бы тому живым доказательством — посмертно. Жаль, рано на пса прикрикнули.
Зачем мне жить дальше без Эммы? Я был счастлив — и этим все сказано. Никогда больше я не полюблю так сильно, так радостно, так бурно… Этого у меня не отнять, и, если есть жизнь после смерти, я обойдусь без будущего: нашей любви мне хватит для вечности, и не важно, что она закончилась.
Конечно, за три года мне случалось думать о том, что будет, если она меня бросит, но я не мог представить, что это произойдет вот так. Ее муж никогда не был для нас помехой, скорее наоборот. Он стал мне почти другом, хоть я никогда с ним не встречался. Она постоянно о нем говорила, но с такой жалостью, что я понимал: мне ничего не грозит; она не уходила от него только потому, что без нее он слетел бы с катушек, так что я не возражал. Иной раз даже защищал его, когда она говорила, что сил больше нет. Он был интеллигент, из тех, что слишком хорошо думают о людях и за это вечно получают шишки; в общем-то я тоже такой, только у него детство было счастливое — как говорится, чем выше горка, тем больнее падать. Он был архитектором, сидел без работы, она вкалывала за двоих. Вдобавок однажды он увидел летающую тарелку и с тех пор был убежден, что все человечество в сговоре против него, кроме Эммы, которая притворялась, будто ему верит. Из-за этого его и охмурили какие-то сектанты. Чистой воды мошенники, они обирали его якобы в интересах своего правого дела. Для привлечения общественного внимания, как они говорили. Дескать, инопланетяне уже живут среди нас, маскируясь, Бог оставил людей, и спасти мир может теперь только дьявол. Они впаривали ему бутылочки со святой водой и амулеты, учили заклинать демонов — в общем, вконец запудрили мозги. В один прекрасный день Эмме осточертели проколотые иглами куколки и сушеные хвосты ящериц под кроватью; она выставила его, и он ушел жить в свою секту.
Вот тут-то все и рухнуло. Звучит дико, но ее развод положил конец нашей любви. Однажды в воскресенье, за столиком ресторана «Боут-Хаус» в Центральном парке — мы ходили туда обедать в хорошую погоду, — над блюдом с креветками она объяснила мне, что наши отношения изжили себя: раньше муж и любовник как бы уравновешивали друг друга, но теперь я из отдушины превратился в обузу. Она хотела новой жизни, хотела семью, а главное — я слишком ее связывал, отвлекая от работы. Она говорила, что ей нужно разобраться в себе, а я мешал, мешала зависимость от постели; ей хотелось ровных отношений, просто кого-то рядом, чтобы спокойно работать и с удовольствием коротать вечера у телевизора. Все это было немыслимо со мной: слишком сильно между нами искрило, и слишком тяжкое одиночество наваливалось после любви. Короче, если я правильно ее понял, она решила бросить меня, потому что была от меня без ума.
Я готов был жениться, строить с ней семью, жить вместе и подавать ей ужин к телевизору — она сказала «нет». «Ты был замечательным противоядием от моей прежней жизни, Джимми, но противоядие может быть и ядом — даже убийственным ядом, если увеличить дозу. Всему свое время». Я ничего не понимал. Мы ведь были счастливы, и это главное, мы и не задумывались особо ни о чем, и вдруг нате вам — яд. Я голову сломал, пытаясь найти возражение, веский довод, в конце концов ляпнул, что так или иначе буду любить ее всегда. Она грустно улыбнулась и вздохнула: «Так или иначе… Мне тридцать пять, Джимми. Я хочу ребенка, а с тобой это невозможно». Вот это я понял. Она думала о будущем своего ребенка, а отец должен зарабатывать деньги.
«Ладно, — сказал я, — если передумаешь, только позови». Расплатился своей кредиткой, на которой почти ничего не осталось, и пошел по аллее прочь, не оборачиваясь, мол, иду себе, гуляю. Шел и думал: я держусь замечательно. Она круто со мной обошлась, я не был готов к такому разрыву. Но когда держишься замечательно, чувствуешь себя еще гаже.
Целых три недели я ждал, что она позвонит и скажет: я была не права, я люблю тебя, яд — не яд, плевать, пусть все будет как раньше. Она не позвонила. Мне хотелось то взломать ее дверь, то ограбить банк, чтобы добыть ей денег на ребенка, но сделать первый шаг я не решался и попробовал ее забыть. Повернул все зеркала к стене, побродил по порносайтам, но лишь почувствовал себя в десять раз более одиноким.
Как-то в воскресенье, лежа в кровати с пультом от телевизора в руке, между войнами и матчами я наткнулся на шоу пастора Ханли. Пастор рассказывал, как один человек проклял свою жену за то, что она его бросила. Он поклялся, что никогда больше не увидит ее и никогда не простит, а потом встретил Иисуса, и тот сказал ему: «Ступай к ней, и ты познаешь Господа». Ну вот, я и пошел к ней. Дверь открыл высокий блондин. Я пробормотал: «Извините, ошибся», — и сделал ноги.
С тех пор я пытаюсь переключиться на других женщин. Пока мне попадаются только уродины, или дуры, или то и другое вместе, но я надеюсь, через месяц-другой это пройдет. В один прекрасный день Эмма останется в прошлом, а я смирюсь с неизбежным. Вот только держать на нее зла я не могу. Пытаюсь винить ее во всех грехах, но сам себе становлюсь противен и начинаю ее понимать.
— Ваша очередь!
В приемной никого, остался только я. Встаю и подхожу к окошку. Здороваюсь, регистраторша спрашивает, что у меня, показываю руку, кровавое пятно на повязке. Девушка нажимает какую-то кнопку, и над второй дверью слева загорается зеленая лампочка. Благодарю, прохожу через металлоискатель и оказываюсь в коридорчике. Светящееся панно на трех языках просит меня снять обувь и не входить в кабинет до звукового сигнала. Дождавшись гудка — би-ип, — вхожу в кабинет. Желтые кафельные стены, надутый врач за столом. Его зовут д-р Бр, так написано на бейдже, его лицо скрыто под белой маской.
Он просит меня присесть, берет мой паспорт, вводит данные в компьютер. Секунд через пять поднимает глаза от экрана и с подозрительным видом сообщает, что моя медицинская карта пуста. «Это опасно?» — спрашиваю я, шучу, конечно, но он даже не улыбается.
— Вы что, никогда не болели?
В голосе упрек. Я отвечаю: «Да нет, здоров».
— А осмотры, прививки, диспансеризации?
Я объясняю все как есть: мои приемные родители были люди бедные, жили мы в южной глуши, они полагались на природу, а местная школа — это вообще было черт-те что, я сам выучился чему мог, а потом уехал и зажил самостоятельно. Он явно сомневается, задумчиво поправляет маску, скрывающую лицо. Вот он, прогресс медицины: врачи все лучше защищаются от больных.
— Вы знаете, какая у вас группа крови?
— Нет.
— Ладно, я все равно должен заполнить вашу генетическую карту: это делается в обязательном порядке. А в вашем случае тем более необходимо.
— В моем случае?..
— Выявление ожирения в начальной стадии.
Отвечаю, что пришел из-за укуса собаки…
— Разденьтесь и встаньте на весы.
Я со вздохом поднимаюсь. Он наблюдает мой стриптиз с осуждением во взгляде, напоминает мне, что по законам штата Нью-Йорк при моем росте вес не должен превышать двухсот тридцати фунтов, — в противном случае полагается принудительное лечение или денежный штраф. Отвечаю, что работаю в Коннектикуте. Это, оказывается, еще хуже: двести десять фунтов. Клятвенно обещаю сесть на диету. Он велит мне дождаться результатов: возможно, склонность к ожирению у меня в генах.
— Да нет, это от несчастной любви. Мне было так худо, что я ел все подряд, чтобы отвлечься. Теперь-то уже лучше: я начал посматривать на других женщин.
— Сто девяносто пять фунтов, — объявляет врач, кивая на экран, где высветился вердикт весов. — Если данные генетической карты подтвердят наследственную склонность к ожирению, придется полечиться.
— Бросьте, когда у меня есть женщина, я худею.
— Со здоровьем, знаете ли, не шутят. И до суда доводить не советую.
Я молчу. Он выкачивает из меня полную пробирку крови, колет взамен противостолбнячную сыворотку, записывает мои координаты и обещает прислать результаты через неделю, засим до свидания, всего хорошего.
![Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]](/uploads/posts/books/126083/126083.jpg)
