Самуил Шатров - Кое-что о Васюковых
— Не надо расходиться, — еще раз попросил папа.
— Целыми днями я была прикована к вашим горшкам и к вашим болезням. Может быть, я была уродом? Как бы не так! Когда я шла по улице, все на меня оглядывались. Однажды меня остановил ца Тверском бульваре режиссер, который снимал фильм "Аэлита». Он посмотрел на мою фигуру и сразу решил снять меня в роли марсианки. Но я не пошла! Я не пошла, потому что у Лялечки было воспаление среднего уха. И после этого мне говорят, что я не преданная своим детям мать… Я отказалась от роли марсианки…
Когда мама вспоминает про марсианку, она очень расстраивается. И сейчас она расстроилась и начала жаловаться на Ляльку…
Я вышел во двор. У меня опять сделалось плохое настроение. Мне было жалко Ляльку, голубя и немного маму, которая из-за нас «не стала марсианкой в картине «Аэлита».
Дядя Тиша — веселый человек…
Я лежал с папой на диване, голова к голове, и мы слушали по радио про хоккейный матч Польша — Швеция. Из репродуктора неслись страшные крики; кричали болельщики, кричали игроки, но больше всех кричал радиорепортер:
«Удар! Еще удар! Мимо! Штанга! За шайбой трудно уследить! Какой штурм! Вот могучий Ларе Бьерн, капитан шведской команды, устремляется к воротам…»
— Этот могучий Ларе Бьерн, — сказал папа, — еще наделает полякам делов.
— У «его могучий рывок, — сказал я.
— Ладно, вы, могучие, — сказала мама, — оторвитесь на минутку от радио… Ты серую безрукавку брать будешь?
— Буду, — буркнул папа.
Мама стояла у раскрытого чемодана и укладывала вещи. Папа через несколько часов уезжал в командировку.
Запонки я положила в коробочку, — сказала мама. — Рубашки лежат сверху. Пожалуйста, не забудь их менять.
— Не забуду, — отозвался папа.
— Дай честное слово!
Папа дал слово, и мы снова начали слушать, как этот Ларе Бьерн прорывается к воротам. Но тут к нам позвонили. Я пошел открывать дверь. В коридор вошел папин знакомый — дядя Тиша, веселый человек. Он был круглый, совсем коротышка, только голова у него была длинная, вытянутая вверх, словно кабачок. Дядя снял пальто, посмотрел на меня своими маленькими голубенькими глазками и спросил:
— Как живете, караси?
— Ничего себе, мерси, — ответил я в рифму, как учил меня дядя.
— Твои старики дома?
— Они не старики, — ответил я.
— Точно! Не давай в обиду своих родителей, — сказал дядя, входя в комнату. — Они не старики. Они молодые. Особенно наша Ольга Ивановна.
Дядя Тиша — кабачковая голова — хотел поцеловать мамину руку, но она спрятала ее за спину. — Она пахнет луком, — сказала мама. — Я готовила своему муженьку в дорогу котлеты.
— Счастливый ты человек, — сказал дядя. — Как о тебе заботятся. И ты не боишься оставлять такую женщину одну?
— Он этого не боится, — улыбнулась мама.
— На этот счет я спокоен, — сказал папа и выключил радио.
Мы сели за стол, и дядя Тиша начал рассказывать новые анекдоты. Он знает, наверное, миллион анекдотов. Он может рассказывать их целый вечер, без передышки. Мне «нельзя слушать анекдоты. Мне не следует развешивать уши. У дяди Тиши бывают такие анекдоты, что и маме нельзя слушать. Тогда мы оба выходим из комнаты. Но сейчас услали толь. ко меня. Меня послали за спичками, потом за газетой, потом посмотреть, не потух ли на кухне газ. Когда они не знали, что еще выдумать, дядя Тиша просто сказал:
— А ну-ка, молодой человек, выкатывайся отсюда, я расскажу, как попали в ад француз, итальянец, русский и еврей.
Я вышел из комнаты и, понятно, сразу приложил ухо к двери. Дядя Тиша зашептал:
— Значит, спрашивает черт у француза: «Пардон, мосье, в какой вам желательно жить ванне — серной, сернокислой или щелочной?»
Дальше я не расслышал, потому что папа начал громко смеяться. Когда дядя кончил, все хором закричали: «Можно!» Я вошел в комнату. Мама вытирала платочком глаза, а папа все еще смеялся, только дядя сидел серьезный, будто он «ничего нег рассказывал.
После того как все попили. чай, папа сказал, что ему пора на вокзал. Он попрощался со мной. Мама и дядя Тиша пошли его провожать.
Я включил радио, чтобы еще немного послушать про могучего Ларса Бьерна, но о нем уже не рассказывали. Пришлось взяться за телевизор. Сначала я просмотрел картину про опорос свиней, потом послушал испанский разговорник: «Здравствуйте, сеньор, есть ли у вас родители?» — «Спасибо, у меня есть родители и маленькая сестренка». «Как проехать на Зацепу?» — «На Зацепу, сеньорина, лучше проехать на автобусе». Потом показалась дикторша с большим бантом на плече. Дикторша посмотрела на меня и сказала, что сейчас будут показывать картину «Я и моя жена» и детям до шестнадцати лет ее смотреть нельзя.
Я уселся поудобнее в папино кресло, но тут услышал, как в передней кто-то начал открывать ключом дверь. Это была мама. Я поскорей выключил телевизор, побежал в спальню и спрятался в углу, за шкафом, чтобы испугать ее, когда она войдет.
Мама вошла и за ней… дядя Тиша — кабачковая голова. Мама подошла к зеркалу и стала снимать шляпу. Дядя Тиша стал за ее спиной и начал во все глаза смотреть на маму, будто он видит ее в первый Раз в жизни,
— Вы прекрасно выглядите, — сказал он.
— Вы так думаете?;— спросила мама.
— Так думает весь город, — ответил дядя.
— Это из старого анекдота, — сказала мама.
— Нет, я серьезно, — ответил дядя.
— Бросьте, — сказала мама. — Скоро я буду бабкой. Старенькой бабушкой.
— Знаем мы этих бабушек, — ответил дядя. — «Побольше бы таких бабушек», — говорили, расходясь, трудящиеся.
— Вы невозможный человек, — сказала мама.
Теперь у нее был совсем другой голос, не тот голос, которым она разговаривала с папой. И у дяди Тиши был другой голос. У обоих были другие голоса.
— Неужели вы не видите, что я уже старуха? — спросила мама.
— Убейте, не вижу, — ответил дядя.
— А это что? — показала мама на голову. Коротышке дяде пришлось стать на цыпочки,
чтобы увидеть то, что показывала мама.
— Одна-единственная прядка, — сказал дядя. — Она вам к лицу.
— Я не нахожу, — ответила мама.
— А я нахожу, — опять заспорил дядя.
— Вы ко мне слишком хорошо относитесь, — улыбнулась мама.
— Дайте, я посчитаю, сколько у вас серебряных лучиков, — сказал вдруг дядя и снова стал на цыпочки.
— Ну еще чего!
— А почему нельзя?
— Это ни к чему.
— Ну дайте я посчитаю, — захныкал дядя,
— Я сказала: нельзя — и точка!
— Вы диктатор, — сказал дядя.
Мама посмотрела на дядю блестящими глазами. В горле у нее что-то забулькало, будто она полоскала его шалфеем. Она рассмеялась.
— Я рассержусь, — сказала мама. — Идемте лучше ужинать.
— Я не хочу ужинать, — ответил дядя.
_ Глупости, — сказала мама. — Есть надо три
раза в день. Я вас угощу угрем.
_ Не надо мне угря, — ответил дядя. — Я на диете.
— Ладно, — сказала мама, — отойдите от меня.
— Легко сказать — отойдите, — ответил дядя.
— Вы ненормальный, — сердито сказала мама. — Вы просто ненормальный!
В это время в передней кто-то отпер дверь. Потом раздался папин голос:
— Чемоданы поставь здесь!
— Недурно все получилось, — сказал дяди, который пришел с папой.
Мама хотела выйти в столовую, но дядя Тиша остановил ее рукой. Так они и остались стоять. На лбу у дяди Тиши выступили капельки, и одна из них покатилась вниз и повисла на самом кончике носа, но он даже не вытер ее.
Папа и чужой дядя вошли в столовую.
— Располагайся как дома, — сказал папа. — Сейчас мы отпразднуем нашу встречу.
— А женка твоя где? — спросил дядя.
— Она, наверно, пошла к тете Насте. Так что придется по-холостяцки. Ты водку пьешь?
— Это правда, что она расширяет сосуды?
— Правда, — ответил папа. — Только боюсь, что ее не хватит.
— Хватит, — сказал дядя.
Было слышно, как папа полез в шкаф и начал вынимать оттуда рюмки, вилки, тарелки.
— Закуска будет, понятно, без оформления, — сказал папа. — Сам понимаешь, старухи нет.
— Обойдемся и без оформления. Огурец найдется, и ладно.
Найдем что-нибудь и получше огурца. Папа вышел на кухню, вернулся и спросил:
— Будем разогревать или как?
— Сойдет и холодное.
— Прямо из кастрюли?
— Валяй из кастрюли.
— За кастрюлю меня бы старуха убила, — сказал папа, — Насчет сервировки у нас строго.
