Сюсаку Эндо - Супружеская жизнь
— Значит, вы будущий писатель? — спросила Кадзуко.
Парень утвердительно кивнул и вдруг, скорчив гримасу, почесал живот.
— Со вчерашнего дня чешется. Видно, блоха забралась.
Такого рода людей Кадзуко ещё не встречала. Она оглядела юношу с ног до головы: поношенный свитер, потерявшие форму брюки. И ей вспомнился жених в очках, даже в самую сильную жару надевавший костюм и галстук.
Во второй половине сентября небо прояснилось, показалось солнце. На чётко очерченных склонах Асамаяма и Ханарэяма можно было сосчитать все складки. Из кратера вулкана в голубое небо поднимался яично-жёлтый дым.
Такая погода держится здесь около двух недель, а затем горы снова обволакивает мгла.
Образ жениха отступил куда-то далеко-далеко, словно его поглотил туман. Сердце Кадзуко медленно и надёжно завоёвывал другой человек, по имени Нобуо Вакабаяси.
Даже теперь, спустя шесть лет, Кадзуко помнит до мельчайших подробностей всё, что произошло в Каруйдзава той осенью. Конечно, если говорить начистоту, это очень походило на любовь из слащаво-сентиментального фильма, но тогда Кадзуко вся светилась надеждой — жизнь рисовалась ей в розовом свете. Всегда робкая, послушная, она вдруг взбунтовалась, проявив твёрдость характера, и вопреки воле родителей, несмотря на угрозы отца, поставила на своём — отказала жениху.
Узнав от жены, что Кадзуко выходит замуж за начинающего литератора, человека с весьма сомнительным будущим, отец в сердцах хватил об стену рюмку, которая оказалась у него под рукой. Ему, крупному предпринимателю, все эти пишущие юноши представлялись отъявленными бездельниками, но огорчила его не столько любовь дочери, сколько то, в каком свете он предстанет перед людьми, которым дал слово.
— Решила сама мужа выбрать? Ну и живи как знаешь!
Кадзуко потупилась и ничего не ответила. Она даже удивилась, с каким спокойствием отнеслась к угрозе отца.
— Не беда! Не пропадём! Положись на меня! — утешал её Вакабаяси, и Кадзуко ему поверила.
Она порвала с родителями и вышла за него замуж.
3
На Умэкоти, в районе Сэтая, они сняли маленькую однокомнатную квартиру на втором этаже. Комната была совсем крошечная, солнечная, с матовыми стёклами в окнах, которые выходили на уцелевшие каким-то чудом огороды вокруг другого двухэтажного дома с такими же дешёвыми квартирками.
Думая о том времени, Кадзуко прежде всего вспоминает полинялое бельё, висевшее на всех окнах, да матовые стёкла в их комнатушке.
Сидя за маленьким столом, Нобуо целыми днями писал.
Пол в шесть татами был завален книгами, рукописями. В углу стояло крохотное трюмо — единственная вещь, купленная Кадзуко после свадьбы для себя.
Родители Нобуо, обедневшие помещики, денег почти не присылали, и молодым приходилось туго. Нобуо месяцами обивал пороги редакций, пытаясь пристроить в какой-нибудь журнал свои рассказы, но время шло, а всё оставалось по-прежнему.
— Ничего. Вот увидишь, всё изменится, — сказал он как-то на ухо жене, когда они лежали в постели.
— Правда?
— Обязательно. Мой новый рассказ непременно получит премию. А там — прямая дорога к славе.
И Кадзуко, ничего не смыслившая в литературных делах, снова поверив ему, ласково коснулась его горячей руки.
Сквозь матовое стекло неуютно светила луна, и Кадзуко невольно вспомнилась жизнь дома.
— Ты что? Плачешь?
— С чего ты взял?
Кадзуко старалась не подавать виду, как ей трудно, но порой, когда она думала о матери и братьях, ей бывало не по себе.
Однажды в отсутствие мужа она поехала к приятельнице и заняла у неё немного денег. Конечно, обратись она к матери, та бы не отказала, но тут ей мешала гордость. Вернувшись, Кадзуко застала дома мужа, он лежал на полу, в холодной, нетопленой квартире, подложив руку под голову и уставившись в потолок.
— У тебя неприятности? — спросила Кадзуко.
— Разве эти кретины что-нибудь понимают? — был ответ.
«Кретины» были, разумеется, члены жюри и редакторы журналов, куда Нобуо отдавал свои рассказы. С некоторых пор у него вошло в привычку ругать всех, кому не нравились его произведения.
— Ну, а ты где была?
— У мамы… — неожиданно солгала Кадзуко. — За квартиру платить надо? К тому же в лавке мы задолжали…
— Дура! — И Нобуо влепил ей пощёчину.
Кадзуко вспыхнула — впервые в жизни её ударили. Нобуо, конечно, знал, что денег в доме не оставалось даже на еду, и, если бы она просто заняла у кого-нибудь, он бы не сказал ни слова. Но тут было задето его самолюбие. Всё равно этого Кадзуко ему никогда не простит.
Дня два-три деньги лежали на маленьком трюмо нетронутые. Потом стали мало-помалу исчезать: Нобуо брал, когда жена не видела. И тут Кадзуко почувствовала разочарование, все её иллюзии рассеялись.
4
Первые полтора года Кадзуко верила мужу, питала какие-то надежды. Как Нобуо ни поносил «всех их», он всё же работал, допоздна засиживаясь над рукописями.
Однажды Кадзуко нашла среди оставшихся книг — Нобуо их одну за другой относил букинистам — роман писателя О. В нём рассказывалось о жене одного неизвестного писателя, жившей в грязи и нищете, но твёрдо и мужественно переносившей превратности судьбы вместе с мужем, пока он не добился известности. Судьба этой женщины чем-то напоминала ей собственную судьбу.
Глядя, как полощется на ветру бельё в окнах соседнего дома, Кадзуко почему-то вспоминала влажный от тумана лес в Каруйдзава, но тут же снова и снова стыдила себя за малодушие.
— Я завербовался «негром» к Йосино, — выпалил однажды Нобуо, грызя ногти.
Иначе говоря, он согласился писать несколько рассказов в месяц для своего более удачливого коллеги Йосино, печатавшегося в самых захудалых журналах.
— А как же твоя работа? — испуганно спросила Кадзуко.
Год назад он отзывался о Йосино пренебрежительно, как о явном халтурщике.
— Что же, нам и дальше нищенствовать? — вспылил Нобуо и, скорчив гримасу, отвернулся.
В его испитом, вконец усталом лице не было уже ничего от того полного жизни юноши в чёрном свитере, которого она узнала два года назад.
— Да ты не огорчайся, — сказал он вдруг с виноватой улыбкой. — Работа для Йосино мне ничуть не помешает заниматься своим делом.
Кадзуко не стала спорить: приработок, какой ни есть, — всё же подспорье для семьи. Ей и так уже пришлось несколько раз втайне от мужа закладывать свои кимоно.
Вначале Нобуо отдавал заработанные деньги жене.
— На, получай гонорар за проданную душу, — говорил он язвительно и бросал на татами несколько ассигнаций.
У Кадзуко сердце сжималось от боли.
В том году его рассказ снова провалился на конкурсе, не заслужив даже поощрительной премии. Нобуо был очень расстроен, премию получил его коллега по любительскому журналу, некий Камата.
— Надо же! Камата! — воскликнул он с откровенной завистью, какая бывает у женщин к удачливым соперницам. — Этот бездарный кретин!
Всё реже и реже Нобуо работал над своими вещами, всё чаще и чаще возвращался домой пьяный, поздно ночью. Денег он больше домой не приносил.
Кадзуко, съёжившись, лежала в холодной постели, прислушивалась к звукам за окном. Прошёл прохожий. Шаги раздавались всё тише и тише… Подошёл трамвай и, зазвонив, заскользил дальше… Муж не возвращался. Кадзуко ждала, ждала, и время в ожидании тянулось мучительно долго…
Как-то совсем неожиданно пришла мать. До сих пор Кадзуко встречалась с ней только где-нибудь на улице; мать приносила из дому кимоно, иногда давала немного денег. Кадзуко не хотелось звать её к себе.
Тоскливо озирая комнату, мать вдруг предложила:
— Может, домой вернёшься? Отец тебя простил. Он очень обрадуется.
— Домой? — Кадзуко отвернулась, притворившись рассерженной. — С какой стати?
— Ты должна уйти от мужа. Так жить больше немыслимо.
Мать говорила: ей с Вакабаяси не будет счастья, нужно вернуться домой, успокоиться, прийти в себя.
— Тебя никто не заставляет выходить замуж. Поступай как знаешь. Иди работать или открой своё дело.
Мать сказала, что отец поможет ей открыть ателье мод или небольшой галантерейный магазин, лишь бы она ушла от мужа.
В тот день Нобуо вернулся особенно поздно — в измятом костюме, в грязной сорочке с распущенным галстуком — и, не раздеваясь, завалился спать, хотя на этот раз от него как будто вином не пахло.
Взглянув на осунувшееся, измождённое лицо мужа, Кадзуко вспомнила слова матери: «Такие люди приносят одни несчастья!»
Да, пожалуй, мать права. Нечего от него ждать, кроме новых бед! Может, и правда уйти? Прямо сейчас встать, собрать вещи и уйти. И все беды прочь, и снова придёт счастье. Она вдруг увидела Каруйдзава, лес, наполненный птичьим щебетом, голубое безоблачное небо. Но через мгновение перед глазами её вновь был этот лежавший рядом с ней человек, опустившийся, грязный, с серым испитым лицом…
