София Блейк - Шлюха. Любимая
Ужинали мы внизу, в пафосном ресторане «Принцессы», где играл рояль и сновали официанты в бабочках. Я немного переживала из–за своей прически, которая после купания в соленой воде была далека от идеала, но мой спутник, только переодевший мятую рубашку, был, кажется, абсолютно равнодушен к чопорной атмосфере. Оказывается и в Израиле, небрежном и расхристанном во всем, что касается одежды, некоторые люди стремились выглядеть по-европейски. Правда, половину посетителей составляли здесь отдыхающие иностранцы.
— Откуда ты родом? — спросил Брюхо, вяло отправляя в рот розовые пластинки лосося.
— Из Брянска.
— А, знаю в этой дыре кое-кого из серьезных людей.
— Хромого или Арсена? — я оживилась, предвкушая потеху.
— Это новые, что ли? — презрительно спросил Брюхо. — Не знаю таких, а вот с Климом когда–то мы чалились. Путевый он блатной, из старой гвардии.
— Я видела Клима лет шесть тому назад, — сказала я. — Тогда он был круче всех в городе.
— А эти твои Хромой и Арсен, что они?
— Ты извини, — потупилась я. — В Иерусалиме я наврала Владимиру, ну, это был хозяин…
— Я знаю, кто он такой, — прервал меня Брюхо.
— Ну вот, я развела его сказкой про вымышленных мной авторитетов, наплела, что Хромой нарастил волосы в Швейцарии и ездит на «Хаммере», потом, что он отобрал у армян казино, а такого человека просто на свете нет, Владимир же поверил, сказал, что это его друг… что вы… ты?
Брюхо едва не скатился на пол от смеха, таким веселым я его никогда еще не видела, народ вокруг изменил своей сдержанной манере и во все глаза пялился на моего спутника.
— Красавица, да еще вдобавок и умница! — Брюхо перестал, наконец, заливаться хохотом и, сняв очки, протирал глаза. — Как же мне повезло с тобой!
— По правде говоря, — сказала я, — мне еще больше повезло с вами. До сих пор еще не встречались мне места, где хозяева не обдирали бы девушек, как липку.
— Так было не всегда, — сказал Брюхо. — Я мало похож на ангела.
— А что же случилось, что вы… ты решил ввести новые правила?
— Жизнь меняется, — философски сказал Брюхо. — Если ты умный, то должен поспевать за временем. А все жадные дураки, которые не поняли, какой ветер сейчас дует, будут сидеть в тюрьме, по завещанию капитана Жеглова.
— Полиция будет сажать сутенеров? — догадалась я.
— Ну, вроде того, — сказал Брюхо. — Комиссия Евросоюза по правам человека занесла Израиль в список стран, которые недостаточно борются с торговлей людьми. Теперь наши политики скомандовали «фас» ментам. Через несколько лет здесь все поменяется.
— Вот оно что, — сказала я. — Когда–то один неглупый человек сказал мне, что успеха можно добиться, если делаешь то, что требует от тебя время. Нельзя быть инертным или пассивным.
— Золотые слова, девочка, — заметил Брюхо. — Кто был этот твой знакомый?
— Ему сейчас уже больше шестидесяти. Московский чиновник среднего ранга, — сказала я. — Наше знакомство началось в день, когда он с друзьями решил сыграть в преферанс. А столиком для игры был мой живот.
— Такой маленький животик?
— Да уж никак не брюхо, — улыбнулась я. — С тех пор прошло много лет, и мы стали близкими знакомыми, можно сказать, друзьями. Он вышел на пенсию, купил мою машину, потом я жила у него столько, сколько хотела, если мне было нужно.
— У тебя есть дети? — вдруг спросил Брюхо.
— Нет.
— А хочешь?
— Абстрактно, — сказала я. — Не в ближайшие годы.
— Жаль, — сказал Брюхо.
— Почему?
— Я подумал, что если бы у нас родился мальчик, он стал бы Нобелевским лауреатом.
Я поперхнулась креветкой в чесночном соусе. Потом вымученно рассмеялась.
— Это предложение?
— Нет еще, — сказал Брюхо, — мы пока недостаточно знаем друг друга.
Я готовилась узнать Брюхо в эту ночь, нацепив на себя чулки с подвязками и красно-черную комбинацию. Внутри у меня сталкивались и копошились какие–то странные мысли, одной из которых была та, что мне вовсе не улыбалось лишаться свободы, даже таким, вроде бы достойным способом. Но с другой стороны, почетная капитуляция столь незаурядной личности, как Брюхо, влекла за собой конец всем материальным заботам. Окончательно. На всю жизнь.
Брюхо стоял на балконе, разговаривая по сотовому телефону.
— Да, Румяный, сейчас буду, — сказал он и тут увидел меня.
Я наклонила голову и бросила на него взгляд менады. Брюхо сглотнул слюну и затравленно посмотрел на полоску обнаженного тела ниже коротенького пеньюарчика и выше чулок.
— Извини, — сказал он, наконец. — Мне надо идти. Это ненадолго.
Я продолжала молчать, он схватил оба своих мобильника и выскочил из номера. Я села в шезлонг, стоявший на балконе, и вдруг расхохоталась.
Наутро я проснулась на гостиничной кровати, слишком большой для меня одной. Спустившись вниз, я без аппетита съела завтрак, зная, что он входит в стоимость номера. Потом купила в дорогом киоске водостойкий крем для загара и снова поднялась в пустую комнату. Пляж и море заняли меня до самого вечера. В этот день я впервые погрузилась на морское дно с аквалангом за спиной и увидела сказочные кораллы, пестрых рыбок, то есть, еще кое–что узнала о нашем мире, который, оказывается, мог быть прекрасным и под водой. Поверьте, смотреть на подводные съемки по телевизору, это совсем не то же самое, что самой оказаться будто бы на другой планете, где вес тела не ощущается вообще, звуки глохнут, а все окружающее становится плавным и чарующим, как волшебное сновидение. Брюхо не появился и к вечеру. Я решила, что нечего больше ждать, и набрала мобильный номер Сани.
— Он ушел где–то, в час ночи, с тех пор не возвращался.
— Что ты еще слышала? Вспомни все, пожалуйста, — Санин голос на другом конце линии был напряжен, однако спокоен.
— Какой–то Румяный, это был последний, с кем он разговаривал, — ответила я. — Больше ничего. Да я ведь не старалась прислушиваться, хоть и заметила бы что–то необычное, ну, если бы он боялся кого–то, или там был встревожен.
— Хорошо, — сказал Саня, — какой у вас номер комнаты?
Я сказала.
— Не волнуйся, — напоследок успокоил меня Саня, хоть я и не сильно волновалась. — Если что новое будет, звони.
После подводного плавания и многочисленных обычных заплывов я почувствовала, что уже сильно проголодалась. Я могла заказать ужин в номер или спуститься вниз, но торчать весь вечер в гостиничной келье было как–то глупо, а спускаться без пары в чопорный ресторан тем более не хотелось.
Поэтому я оделась попроще, как ходит большинство народа в Израиле, и, накрасив только губы, поймала такси до центра Эйлата. Здесь царила буйная атмосфера отдыха: людские толпы заполняли открытые кафе, резвились на аттракционах, обтекали бесчисленных торговцев сувенирами и бижутерией. Я несколько раз отвечала на заигрывания смуглых парней, принимавших меня почему–то за скандинавку. Один из них так настойчиво звал меня разделить с ним трапезу, что я согласилась, только сказала ему, что я туристка, у меня нет израильского телефона, а живу я с другом в гостинице. Парня это не сильно расстроило, он заказал скромный ужин с пивом в простом кафе, и мы с ним болтали о всякой всячине. Мне оказалось несложно поддерживать разговор, потому что мой новый знакомый никогда не бывал в Стокгольме, зато он весело рассказывал про местное житье, и, наполнив желудки, мы гуляли по набережной, а я решала вопрос, разрешить ему поцеловать себя, или нет. Чувствовалось, что парень, его, кстати, звали русским именем Виктор, имеет на меня серьезные планы.
Наступила полночь, из толпы исчезли маленькие дети, и празднично сверкающая набережная оказалась во власти влюбленных. Пары гуляли, целовались, хохотали, а надо всем этим радостным мирком черное небо благосклонно щурилось мерцанием близких звезд. Мы с Виктором успели побывать на двух дискотеках под открытым небом, выпили по два джина с тоником, и я, признаться, почти решилась на продолжение. В конце концов, уже много лет я не позволяла себе ничего похожего на роман. Может быть, у меня и правда что–то повредилось в мозгах. Виктор был начинающий зубной техник, не самая, надо сказать, романтическая профессия, но и не хуже любой другой. По крайней мере, его улыбка была белоснежной, глаза казались добрыми, и сложен он был так, как и должен быть сложен двадцатитрехлетний парень, недавно демобилизованный из армии. Словом, я не расстроилась, когда в руках у моего ухажера появились ключи от машины.
— Поедем ко мне, — то ли спросил, то ли предложил он.
— Ты будешь думать, что шведские девушки совсем распущенные, — кокетничала я.
— Как будет «Я тебя люблю» по-шведски?
— Их лиибен ду, — сказала я без тени смущения, слегка исказив немецкую фразу. В моем представлении эти языки отличались только тем, что шведы растягивали одни и те же слова.
— Их лиибен ду, — повторил Виктор, мечтательно глядя на меня.
— Мужчина должен говорить «Их лиибен ди», — поправила я.
