Наташа Нечаева - Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы
Сама лестница выглядела аристократически простой. Идеально зализанные перила, крутобокие кегли решетки – все было из натурального светлого дерева, с едва уловимым оттенком розового заоконного солнца. Лестница не кичилась своим изяществом, она сама была воплощенное изящество. По ее ступеням хотелось не идти, а именно ступать, придерживая оттопыренным мизинцем длинный невесомый шлейф вечернего платья.
Справа, там, где перила нависали над пустотой, открывалась практически крепостная стена. Сложенная из розового и коричневого, в тон кресел и лестницы, камня, она казалась одной из боковин огромной печи, зев которой скрывался в другом, недоступном глазу помещении. Ощущение тепла, шедшего от неровных округлых камней было настолько ясным, что я не удержалась и погладила «печурку» рукой. Камни и впрямь были теплыми! Не доверяя первому ощущению, я прижала ладонь к стене и, опираясь на шершавые выступы, стала осторожно спускаться. Стенка оказалась теплой по всей высоте. Не горячей, не нагретой, а именно теплой. Такими бывают каменные городские дома ночью, после жаркого летнего дня, когда воздух влажен и прохладен и тепло идет не от неба или земли, а от сомлевшего за долгую солнечную пытку камня.
Завтракали мы в нижнем ресторане. Над нами нависали крепкие деревянные балки потолка, под нами сверкали плиты кремового пола. Вокруг круглых столов стояли пустые, зачехленные розовым, в изящную клетку, гобеленом, стулья с высокими спинками. На лимонной скатерти меж тонких фарфоровых тарелок посверкивали рубиновые и зеленые стекляшки в виде обточенных камешков. Разбросанные, видно, исключительно для антуража, они придавали чопорной сервировке хулиганистый и задорный вид, словно объясняя: не стесняйтесь, тут все свои! Наплюйте на внешний аристократизм!
Мне этот посыл понравился. Неведомый дизайнер вполне учел обоснованную скованность таких скромниц, как я, попавших в люксовые заросли впервые. И сделал все для того, чтобы я, перебирая камешки, чувствовала себя в своей тарелке.
Юлька трескала ветчину и запивала бутерброды апельсиновым соком, я же, как человек сведущий в европейских традициях, удовлетворилась изящным круассаном с земляничным джемом и текучей нежностью моего любимого сыра Camembert, запив все это наслаждение чаем со сливками.
Одарив неземными улыбками небольшой, но исключительно мужской персонал ресторана, мы наконец выскользнули из дверей «Le Lana» на свет божий, который с непривычки оказался настолько ярким, что ослепил до слез. Проморгавшись на ступеньках, я обнаружила, что с моей памятью и психикой все в порядке: на приступках из вмурованного в штукатурку камня действительно пыжились в непонятных терзаниях два зверя. Конечно, они не были сфинксами. Откуда им взяться в Куршевеле? Хотя. Вдруг кто из наших, проездом из Луксора, завез? В принципе, мог вполне. Но – не догадался. Посему люксовую «Le Lana» охраняли львы. Странно охраняли, доложу я вам. Один пытливо смотрел куда-то в сторону и вдаль, высокомерно не замечая входящих и выходящих, второй же недоуменно пялился себе под нос, намереваясь прилечь и усиленно соображая, не свалится ли он во время крепкого сна с довольно узкой приступочки. Взгляд у обоих львов был томительно-обреченным. Куршевельские кущи никак не заменяли им родной саванны.
Между львиными хвостами и дверью топорщились цветущие бледными огоньками елочки. Значит, и они мне не привиделись. Ура! Отравление кислородом прошло без вреда для моих мыслительных способностей.
– Лыжи-то брать будем? – исключительно для порядка поинтересовалась вновь осовевшая после обильного завтрака Юлька.
– Дуся! – Я в корне пресекла ее сибаритские растленные мыслишки. – А зачем мы сюда приехали?
О чудо! Юлька снова не отреагировал на Дусю. Вот что значит положительный пример и неусыпный педагогический надзор. И суток не прошло, а девчонка из капризного, ноющего создания превращается в нормальную, адекватную девушку. Если так дальше пойдет, Галка со мной не рассчитается. Потому что сопроводить ребенка на курорт – это одно, а вот сделать из нее человека – это уже совсем другое. У некоторых на это жизнь уходит.
– Тогда, может, нам стоит еще и переодеться? – невиннейшим голосом прокурлыкала племянница. – Я-то в кроссовках, мне ничего. А вот у тебя каблуки будут с лыж в снег съезжать. Ноги промочишь.
– Сама знаю! – буркнула я, разворачивая племянницу на 180 градусов и активно вталкивая в гостиничные двери. – Надо же было выяснить, какая на улице погода!
Еще минут через тридцать тщательного переодевания и наблюдения за этим процессом в огромное благодушное зеркало мы, вооружившись лыжами, словно воинственными арбалетами, сами похожие на прекрасных, вполне готовых к завоеваниям и безусловным победам амазонок, важно прошествовали на трассу.
* * *Никогда прежде не бывавшая на настоящей зимней горе, а тем более курортной, я одномоментно ослепла, оглохла и онемела. Я будто бы следила за кадрами невероятно красивого и захватывающего фильма, но бессюжетное, хоть и крайне занимательное действо прокручивалось не перед глазами, а в глубине головы, прямо в бешено вращающихся мозговых извилинах, совершенно отключенных от реального сознания. Там, на периферии моего разума, царила праздничная вакханалия цвета и движения.
Синие лоскуты неба фланировали на белые отточия вершин, красные, желтые, фиолетовые, золотые и серебряные люди летали по голубому склону, словно невесомые бабочки, организованные хвостатым снежным погонялом в заданную круговерть броуновского движения. Над всем этим, прямо в голубом стоячем и плотном воздухе, висела волшебная взвесь из сверкающих льдистых бриллиантов, горящих лазурью сапфиров, пламенеющих искристых рубинов, травянистых, как еловая хвоя, изумрудов и еще массы иных, неведомых мне камней, очевидно вполне употребимых в местных ювелирных широтах.
Скула левой пологой горы была румяна и улыбчива, а вот подглазье правого склона синело жалобными разводами желто-фиолетового дремучего похмелья. В прогал меж двумя остроухими вершинами тянулись оранжевые жадные щупальца солнца, на ощупь пробующие прочность облитой серебром круглой выпуклой горки, с которой совершали полеты в синюю вечность отчаянные сноубордисты.
Все кипело, сверкало, искрилось, летало и куролесило. Непреходящий заслуженный праздник. Как и должно быть в раю.
Несколько смущало полное отсутствие звука, но, с другой стороны, я точно знала, что просто успела оглохнуть от звона, криков, смеха, скрипа и пения. Пения? Именно. Вон та группа «в полосатых купальниках» – четверо упитанных мужичков и серебристо-голубая, как «мерседес», дамочка – поет «Ой, мороз, мороз». Я не слышу, я чувствую. Что еще так вдохновенно могут исполнять родные русские глотки в перерывах между глотками загустевшего на морозе коньяка?
– Дашка, оглохла, что ли! – дернула меня за рукав Юлька. – Пошли, я нашего инструктора нашла.
– Зачем нам инструктор? – Я неожиданно и счастливо снова обрела дар речи. Причем вместе со слухом и зрением. – Нам инструктор не нужен.
– Здрасте! – вежливо поприветствовала мое возвращение к полноценной жизни родственница. – Ты что, сама учиться собираешься? Кому маман абонемент покупала? Мне? Я в прошлом году научилась.
– Век живи – век учись, – туманно ответствовала я, сообразив, о чем толкает спич моя продвинутая подопечная. – Где там наш тренер?
– Я тут, – вылезло прямо передо мной загорелое обветренное лицо мужчинки годков сорока. – Меня зовут Витя. Пойдемте в ясли. Тут рядом. Лучше три часа с инструктором, чем три недели в гипсе… – хохотнул он. – К концу недели вы у меня будете как Аня Пэрсон и Эвелин Лой.
– Про кого это он блеет? – выдохнула в мое ухо тактичная Юлька.
Я напрягла утомленную морозом и солнцем память. Ни среди актрис, ни среди музыкальных див эти имена не высветились.
– Спортсменки, темнота! – таким же шепотом, чтоб не услышал инструктор, уверенно ответила я Юльке. И тут же сделала широкий шаг в сторону, чтоб любопытная племянница не стала уточнять, в каком виде спорта прославились эти Аня и Лина.
– Помните, что Эвелин на горе выделывала? – чисто по-товарищески улыбнулся тренер. – Даже у меня дух захватывало! Она, кстати, тут как-то была. Но не каталась. В Турине выстрелила она, конечно, конкретно. Никто не ожидал.
«Слава богу, – выдохнула я. – Биатлонистка». И тут же профессионально поддержала разговор:
– А скорость у нее какая? Космическая! Нашим не угнаться.
– Да где там – нашим, – опечалился за родину тренер. – Один Вова Лебедев бронзу в клюве принес. Остальные. – Он горестно вздохнул, искренне сопереживая нашей олимпийской неудаче.
– А когда-то в биатлоне мы были лучшие, – философски заметила я, демонстрируя тесную сопричастность к спорту.
Юлька вдруг насторожилась, споткнулась и неожиданно выпрыгнула прямо перед нами, перекрыв дорогу.
