Вальтер Флегель - Когда стреляют гаубицы
Однажды вечером Бауман зашел к отцу в ресторан. Зал был заполнен до отказа. За одним из столиков, которые обслуживал отец, сидела девушка с большими красивыми глазами. На девушке была тонкая блузка, сквозь которую было видно красивое белье, облегающее крепкое тело.
Пока отец обслуживал гостей, сын начал переговариваться взглядами с девушкой. Глаза у девушки были выразительные, а взгляды, которые она бросала на парня, требовали решительных действий.
Как только отец вышел на кухню, Бауман с девушкой выскользнули из ресторана. Он часто вспоминал потом это приключение, хотя то, что за ним последовало, было далеко не таким приятным. Отец так вздул сына, что тот, забрав кое–какие свои вещички, сбежал к бабушке в деревню. Однако жить в деревне Бауман не мог, да и не хотел. Пожив совсем немного у бабушки, Бауман вступил в Национальную народную армию.
В армии он окончил школу унтер–офицеров: язык у него был подвешен неплохо, да и голос оказался звучным, командирским.
Получая краткосрочный отпуск, Бауман ни разу не ездил домой. Каждый отпуск он проводил у какой–нибудь знакомой девушки.
Громкие аплодисменты вывели Баумана из задумчивости, и он тоже захлопал в ладоши.
В прениях первым выступил Тим, который обвинил унтер–лейтенанта Функе в том, что тот передал на позицию неверные данные.
Вторым вышел на трибуну командир взвода артиллерийской разведки, который от имени своих солдат взял довольно высокие обязательства, а в конце выступления тоже упомянул об ошибке офицера–вычислителя.
Бауман выпрямился и посмотрел на Функе.
Унтер–лейтенант Функе пригладил волосы руками, нахмурил брови, встал и сказал:
— Друзья, я признаю, что допустил ошибку. Я сделал для себя соответствующий вывод. Обещаю вам, что такого больше не повторится.
Следующим выступал Лахман:
— Вчера я получил письмо из Магдебурга. Товарищи по заводу напомнили мне, что я обязался к дню созыва съезда овладеть профессией наводчика. Раз я обещал, то я это сделаю, а еще я хочу, чтобы наш расчет стал лучшим расчетом в дивизионе!
Бауман посмотрел в ту сторону, где сидел Хаук, и подумал: «Ты смотри! Этот у нас без году неделя, а вон какую работу провел».
Потом выступал Пауль:
— На учениях я буду стараться вовсю, мой тягач в полном порядке, и я обещаю доставить гаубицу куда угодно.
Прения шли полным ходом.
«Хорошо отстреляться — это еще не все, — подумал Бауман. — Нужно шире развернуть социалистическое соревнование». Он встал и попросил дать ему слово.
— Товарищи, я думаю, что настоящим соревнование может стать только тогда, когда в нем участвует несколько расчетов. Вот и разрешите мне от имени нашего расчета заявить, что мы тоже включаемся в соревнование и будем бороться за звание «Лучший расчет».
Все громко захлопали. Бауман сел на место, удивленный: «Что я такого сказал? Все равно все берут обязательства, так что и нам нужно. В целом–то собрание довольно скучное, говорят все об одном и том же. — Он с трудом сдержал зевок. Бросив взгляд в президиум собрания, увидел там Брауэра. — И он в президиуме. Довольный такой сидит».
Бауман посмотрел на часы и ужаснулся: без нескольких минут девять! «А мне еще бриться и мыться надо! Пора кончать с этими разговорами, а то я и опоздать могу».
К счастью для Баумана, собрание скоро закончилось, и он помчался приводить себя в порядок.
Спустя полчаса он уже был на КПП. Оказавшись за воротами казармы, Бауман быстрыми шагами направился к месту свидания, думая о том, как поведет себя с ним знакомая девушка.
4
После дождя стало тихо–тихо. Блестели под ногами мокрые булыжники. Неожиданно обер–лейтенант Кастерих услышал какой–то шорох. Он обернулся, но никого не увидел.
Офицер шел по тропке, которая вела от казармы к поселку. Заложив руки за спину и немного наклонившись вперед, Кастерих шел медленно.
Весь день он был занят: встречался с офицерами, унтер–офицерами, солдатами, беседовал с ними, подписывал различные заявки, без которых не обойдешься накануне артиллерийских стрельб. Проинструктировав суточный наряд, Кастерих вышел из казармы.
Свежий воздух, запах влажной земли и хвои взбодрили его. Рабочий день кончился, к стрельбам они подготовились, и это радовало офицера.
Дом, в котором он жил, не был освещен. Когда Кастерих подошел ближе, он увидел, что жена стоит у открытого окна.
— Добрый вечер, — первой поздоровалась она. Он вошел в комнату.
— Как ты сегодня поздно! — Подойдя к нему, она поцеловала мужа, сняла с него фуражку и портупею.
— Я уже больше часа жду тебя, стоя у окна. Сегодня такая хорошая погода! Может, пойдем погуляем немного?
— Ты же знаешь, Бетти, что я завтра уезжаю, а мне еще нужно кое–что сделать. К тому же я голоден.
— Жаль, — сказала Бетти и зажгла свет.
На маленьком столике ждал приготовленный ужин. Поужинали молча. Убирая посуду, она спросила:
— Ты долго будешь работать?
— Пожалуй, да, — ответил он, — ты иди ложись, если мне никто не будет мешать, я скорее управлюсь с делами.
— Спокойной ночи, Клаус, — сказала Бетти и пошла к двери.
Клаус слышал, как она прошла по коридору, как открыла дверь в спальню и начала стелить постель.
Неожиданно в голову ему пришла мысль, что Бетти сейчас заплачет. Однако он не вскочил с места, а лишь откинулся на спинку кресла и прислушался. Стояла мертвая тишина.
Кастерих облокотился на стол, уставившись взглядом на фотографию, висевшую на стене. На фото Бетти была в свадебной фате. Она радостно улыбалась, держа в руках букет роз. Было это почти пять лет назад. День свадьбы совпал у Бетти с днем рождения: ей тогда исполнилось девятнадцать лет. Жизнь у девушки началась так, как она мечтала. Бетти была влюблена в Клауса и почти ежедневно писала ему длинные письма.
Клаус старался отвечать на каждое ее письмо. Бетти казалась ему прелестным созданием из совершенно другого мира. Пока он учился в офицерском училище, они встречались каждый день, мечтали о том, как получат квартиру, купят красивую мебель, поедут путешествовать.
Каждая встреча с Бетти была для Клауса своеобразным подарком. Училище он окончил успешно и получил звание лейтенанта. Служить Кастериха послали на север. Бетти без лишних слов последовала за ним в маленькое селение, затерявшееся посреди леса. Она не представляла себе жизни без Клауса, где–то вдали от него.
Им дали небольшую двухкомнатную квартиру, забота о которой полностью поглотила Бетти. Она обмеряла ее, мысленно планировала, куда поставить новую мебель, когда они ее купят.
За годы замужества Бетти нисколько не изменилась. Она осталась такой же ласковой и покладистой. Самое главное в жизни для нее был муж. Ради него она жила. Все остальное, казалось, нисколько ее не интересовало.
Клаус был счастлив и гордился такой женой.
Однако однажды он, к своему удивлению и страху, почувствовал, что его раздражает некритическое отношение Бетти к жизни, а ее постоянные комплименты стали ему надоедать, как и бесконечные разговоры о меблировке квартиры и устройстве их личной жизни. Правда, Бетти он не высказал ни единого упрека. Да и что можно было сказать ей! Она ведь совершенно не знала жизни. Мысли об этом все чаще и чаще стали приходить в голову Клаусу и мучили его.
У них появилось все, о чем они мечтали. Не было только ребенка. Квартира была превращена в уютное гнездышко, но это почему–то не радовало Клауса. Недовольство все чаще овладевало им.
Клаус весь день проводил в части, и это несколько отвлекало его от невеселых мыслей. Он был уверен, что жена и не догадывается о его сомнениях. Открываться ей он не собирался, это было бы для Бетти страшным ударом…
Посидев еще немного, Клаус встал и направился в спальню. Тихо лег рядом с женой. Бетти еще не спала. Она обняла мужа и положила голову ему на грудь.
— Ты еще не спишь? — спросил он.
— Я ждала тебя. — Она погладила его по щеке.
«Нет, сегодня я не могу ей ничего сказать. Скажу как–нибудь в другой раз, — решил Клаус. — Обязательно скажу, потому что дальше так жить нельзя».
* * *
На рассвете полк вышел в назначенный район.
Майор Глогер еще в казарме приказал установить на плацу как образец палатку, чтобы солдаты знали, как она должна выглядеть.
Унтер–лейтенант Брауэр получил приказ установить палатки для личного состава в назначенном районе. Палатки он установил и теперь шел между ними. Вдруг из первой палатки до него донеслись голоса.
— Оставь меня в покое! — Это говорил Хаук. Он был очень возбужден. — Здесь я командую и прошу делать то, что приказываю.
— Извини, товарищ начальник, что я попытался повлиять на тебя. Но мы с тобой соревнуемся, и потому я имею основание упрекнуть тебя в том, что ты нарушил принцип оказания друг другу взаимной помощи. — Эти слова произнес Бауман.
— Итоги соревнования еще не подведены, а через два часа мы должны все закончить.
