Ян Пужицкий - Великий Шу
Девушка посмотрела в окно на совершенно пустую площадь:
— Сюда к нам лучше всего на машине. Туда и обратно. Поезда-то, как улитки, ползают. Вообще-то у нас туристов много бывает. Сейчас вот только что-то никого нет...
Петр кивнул, как бы благодаря за информацию.
— Я все-таки поездом.
— Ой! — спохватилась девушка.— Ведь рассчетный час уже начался!
— Ничего, я заплачу до завтрашнего дня.
В этот момент дверь холла распахнулась, и вслед за Микуном в гостиницу вошел какой-то невысокого роста человечек, семенивший за владельцем кондитерской, как собачонка за хозяином. Они остановились перед Грыничем, и Микун с наигранным восторгом и удивлением закричал:
— Вот удача! Как хорошо, что мы вас встретили! Посмотрите, тут кое-что, по-моему, должно вас заинтересовать.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и с преувеличенно низким поклоном протянул его Грыничу. Потом кивнул в сторону своего спутника, и они скрылись за дверью бильярдной.
Петр вскрыл конверт. Внутри лежало типографским способом отпечатанное объявление: «Садовый кооператив «Вперед к благополучию!» извещает все заинтересованные организации и частных лиц о том, что ввиду инспекции комиссии по строительству и архитектуре аукцион по продаже дома по улице Польной, 16, отменяется. О новых сроках аукциона все заинтересованные стороны будут проинформированы дополнительно. Председатель кооператива — Франчишек Кожень».
Он хотел спокойно уехать и получил пинка под зад.
— Если вы свои вещи сейчас заберете, то я счет за завтра выписывать не буду, — проявила трогательную заботу девушка.
Но он ее не слышал. То, что с ним сейчас творилось, не имело ничего общего с принципами, которых всю жизнь придерживался Великий Шу. Как оказалось, в нем еще жил варшавский парнишка с правого берега Вислы, носивший в кармане нож с выскакивающим лезвием. Шу, Великий Шу и бровью бы не повел. Он бы попросту не заметил копошенья этих муравьев вокруг себя, в крайнем случае иронически рассмеялся бы. Но паренек из зарослей стиснул зубы, и сердце его залила ненависть. Ножа у него давно уже не было, но оружие страшной, тысячекратно большей силы всегда было с ним. Мальчишка-сорванец и божественный Шу слились воедино. Мальчишка тут же бросился бы за ними в бильярдную, и не было бы на свете силы, которая могла бы спасти провинциального кондитера. Великий Шу сделал девушке глазки, широко улыбнулся и объявил:
— Я, пожалуй, останусь до завтра.
Бросил в мусорную корзину смятое объявление и вошел в бильярдную.
Приятель Микуна, Франчишек Кожень, из игры вышел быстро и уселся в кресле, поставив рядом с собой бутылку коньяка и наблюдая за соперничеством на бильярдном столе.
Бильярд, однако, был лишь интермедией между тем, что произошло до сих пор, и тем, что должно было случиться. Ненависть отнюдь не ослепила Шу, наоборот — дисциплинировала, заставила мыслить спокойно и точно, как в лучшие годы, превратила в безошибочно считающий компьютер, которому были доступны, кажется, все тайны человеческой психики. Этот компьютер моментально зафиксировал первую слабость местного мафиози — мелочность, а затем и вторую, более существенную,— жадность. В процессе игры аппетит Микуна все возрастал, и Петру Грыничу оставалось лишь деликатно стимулировать этот процесс.
— Семерку в угол,— объявил Микун.
Шар остановился перед лузой, затем упал,
как будто сдунутый порывом ветра. Кондитер восторженно закатил глаза.
— И вы хотите у меня выиграть?! Здесь?!
Шу натер мелом конец кия, с абсолютной достоверностью изобразил, как он нервничает, после чего почти дрожащей рукой ударил.
— Кикс! — радостно прокомментировал Микун.
Грынич со злостью отставил кий в сторону и подошел к Коженю, который услужливо налил ему рюмку коньяка. Махнул ее залпом.
— Игра еще не окончена,— бросил он Микуну.
Тот закивал от восторга.
— Так, может быть, удвоим ставки? — двойной подбородок нетерпеливо задергался.
— Охотно,— с энтузиазмом согласился Грынич.
Потом они еще дважды повышали ставки.
Бильярдная закрывалась в восемь. Микун подсчитал пункты. Он выиграл пять тысяч с лишним.
— Нехорошо так обыгрывать гостя,— резюмировал он, пряча деньги в бумажник.
Грынич лишь вздохнул и покосился на задремавшего председателя, рядом с которым стояла пустая бутылка.
— Бывает.— На варшавского гостя было жалко смотреть.
Микун изучающе вглядывался в него.
— А если бы я вам предложил более мужскую игру?
Ради этого как бы между прочим брошенного вопросика он несколько часов потел на бильярде.
— Шахматы? — заинтересовался приезжий.
— Нет,— покачал головой Микун.— Покер. Настоящий покер.
— Я не умею,— угас гость и грустно развел руками, но, видя на лице кондитера явное разочарование, тут же добавил: — В очко я когда-то играл... В очко... Мальчишкой... В двадцать одно.
Микун потупил глаза, чтобы не расхохотаться, но тут же взял себя в руки.
— Очко?! Двадцать одно?! Очень хорошая игра. Мужская! — заржал он, затем обернулся и крикнул: — Франчишек, вставай! За работу!
Вилла Микуна очень напоминала ту, которая выставлялась на аукцион, но оборудована была с вызывающей для социалистического строя роскошью. Для игры предназначалась охотничья гостиная, посреди которой стоял огромный дубовый стол, по стенам — диван и три кресла. Два деревянных бара-близнеца отличались друг от друга лишь тем, что в одном были легкие алкогольные напитки: вина, ликеры и аперитивы, в другом — виски, водки и коньяки. Над диваном висели невероятных размеров лосиные рога, на ветвях которых сидели чучела различных птиц. Главным же декоративным элементом гостиной были рога оленей, развешанные по всем стенам. Из них также были сделаны ножки кресел, дивана и баров. В углу зала стояли охотничьи ружья: винтовка с оптическим прицелом, винчестер и три двустволки.
Очко — детская игра. Банкир по очереди разыгрывает партии с каждым из играющих. У кого количество очков окажется ближе к двадцати одному, тот и выиграл. Нельзя только набирать больше двадцати одного — сразу проигрываешь. Двадцать два и более — перебор. При равенстве очков выигрывает тот, кто держит банк. Банкуют по очереди. Вот и все.
Сначала, как водится, ставки были небольшими — происходил своего рода ритуал знакомства. Петр решил позволить игре течь своим чередом, то есть абсолютно стихийно, до тех пор, пока это будет возможно. Пусть пока все решает случай. Единственное, чего он опасался, как бы этот самый случай не выбрал его на этот раз своим баловнем: если весь вечер ему будет идти карта и вообще везти, то это может не только вызвать подозрения, но и лишить его возможности нанести решающий удар. И еще он интуитивно понимал, что парень-таксист в дальнейшем может быть ему чрезвычайно полезным.
Игра шла с переменным успехом. Банковали все по очереди, но никому не удалось довести игру до «стука», когда банкир забирает весь кон. Где-то через час после начала игры банк надолго оказался у Микуна и кон стал молниеносно расти. Петр уже стал подумывать, не пора ли «призвать» на помощь судьбу, как вдруг заметил какую-то неестественность в движениях и положении указательного пальца правой руки, которой кондитер давал карты из колоды. Он задумался, что бы это могло значить, стараясь при этом не подать виду, что он что-то заметил, и тем самым не спугнуть манипулятора. И туг он чуть не расхохотался: указательным пальцем Микун делал «этажерку». До него это дошло не сразу лишь потому, что профессионалы исполняли этот номер технически безукоризненно, используя средний палец или мизинец левой руки, в которой была колода, так что сидящий напротив партнер не мог ничего заметить. Техника Микуна была на уровне школьника, едва познавшего, что такое карты, скажем, Лисенка. Вот эта-то гениальная в своей наглости простота и сбила его с толку.
В кону было пятьдесят тысяч, и Микун объявил «стук». Петр получил от него карту, открыл — это был туз пик. Он понял: Микун хотел подтолкнуть его сыграть на все, поэтому и сдал ему туза. А он, собственно говоря, не видел причин, чтобы не исполнить тайного желания банкира. Достал бумажник, отсчитал пятьдесят тысяч.
— Я, наверное, сошел с ума,— он покачал головой,— Но я иду на все.
Микун удовлетворенно кивнул и дал ему вторую карту. Петр сложил ее с тузом пик, затем раскрыл. Микун и Кожень напряженно вглядывались в него. Петр Грынич состроил мину «полнейшее удивление наивного человека» и, чуть заикаясь, выдохнул:
— Не знаю, как это случилось, но сейчас вы мне дали две карты...
— Как это две?! — не стесняясь заорал Микун.
— Я не знаю как,— тоже волнуясь, прошептал Петр и выложил на стол три карты.
Микун врос в кресло. Затем посмотрел на Коженя, как бы ища у него поддержки, но тот только покачал головой.
