Владимир Топорков - Наследство
– Ты, наверное, голоден с дороги? Давай-ка в столовую пойдём. Я ведь тоже ещё сегодня не обедал. День какой-то занудный получился – одни неприятности. В селе работать – вроде повинность отбывать, даже поесть некогда. После о деле поговорим.
В колхозной столовой Егор Васильевич через кухню провёл Боброва в укромную комнатушку. Комнатушка хоть и небольшая, но отделана под дерево, на столе сверкает посуда белизной, в шкафу поблёскивает хрусталь. Егор Васильевич распахнул холодильник, на стол поставил две бутылки минеральной воды, потом извлёк бутылку водки, надавил прилаженную к подоконнику кнопку. Официантка, высокая, в белых туфлях, появилась бесшумно, посмотрела на Егора Васильевича каким-то преданным взглядом:
– Ты вот что, Анна, – сказал Егор Васильевич, – нам с нашим гостем быстренько обед организуй. И чтоб обед был на уровне председателя райпотребсоюза, поняла?
– Поняла, – и скрылась бесшумно за ширмой, как и появилась.
«Видать, система эта отработана», – подумал Бобров. И хоть даже сам не понял – с восхищением подумал или, наоборот, с упрёком, на душе появился какой-то горьковатый осадок.
Дунаев налил из бутылки в рюмки, взмахнул рукой, призывая: вперёд! Евгений Иванович отрицательно покачал головой.
– Я ведь говорил – не могу! Печень…
– Фу, чёрт! – Егор Васильевич вроде смутился, потом рюмку свою лихо опрокинул в рот, сказал заговорщицким тоном: – А ты попробуй! В каком-то кино шутка такая была: «На чужой счёт пьют и язвенники и трезвенники». Как, а?
Евгений Иванович опять замотал головой.
– А в студенчестве, помнишь, не брезговал?
– Наверное, дурак был…
– Ну это ты зря так говоришь, – Егор Васильевич, оживился, даже прихлопнул в ладоши. – Тебя в председательское кресло посадить – на здоровье своё рукой махнул бы. У нас ведь как получается: и захотел бы бросить пить, да нельзя. Скажут – или больной, или зануда, а такого к руководящей должности и подпускать нельзя. Все вопросы заковыристые через поллитру решать приходится.
– Вот и плохо.
Егор Васильевич себе в рюмку ещё набулькал из бутылки, выпил, минеральной водой запил.
– Может, и плохо, чёрт его знает. Только иногда даже удивительно – могучую силу бутылка имеет. Как снаряд, любую стену прошибает.
– Так уж и любую? – искренне спросил Бобров.
– Точно говорю. Как-то осенью заполышка со свёклой получилась. Разненастилось, дождь, как из решета, редкий, но нудный, дороги развезло – ни пройти ни проехать. Людей в поле выведешь – через полчаса, смотришь, как грачи мокрые нахохлятся, руки опустят и стоят. Так я какую штуку придумал: на другом конце ящик с водкой поставил, закусь скорую всякую и – вперёд: мужики! И, поверишь, механизаторы свёклу эту с яростью дёргают, точно зубами рвут, за полчаса на ту сторону добежали, по стакану опрокинули, и снова вперёд.
Егор Васильевич посмотрел внимательно на Боброва и, заметив, наверное, его скептическую ухмылку, снова заговорил:
– Чувствую, не нравится тебе мой рассказ. Мне и самому не больно такая ряда по душе, да что делать! Душа болит, когда урожай гибнет. Жалко до слёз.
– Ну, и убрал свёклу? – спросил Бобров.
– Какой чёрт! Разве её вручную одолеешь? Шестьсот гектаров, как-никак. К нашему счастью, распогодилось, техника пошла. Тогда и дело наладилось. И мужики сразу про выпивку забыли, рвали, как угорелые, комбайны до двенадцати часов ночи рычали.
– Выходит, и водки не надо?
– Ну, это ты зря, – Егор Васильевич задумался. – Она, как эликсир, бодрости людям придала…
– Пьют и без того в деревне много, – сказал Бобров. – А тут вроде узаконенная пьянка, да ещё на дармовщину.
– На Руси всю жизнь пили.
– Вот и плохо.
– Ничего, народ у нас сильный, водка его не подкосит. Только крепче будет.
Дунаев замолчал, загремел ложкой, и Бобров не стал больше говорить, чувствовал – всё равно Егор останется при своём мнении. Обидно только, что и все на пьянку как сквозь тёмные очки глядят, не замечают. Смотришь – хороший человек в прошлом был, работящий, старательный, а не сумел через бутылку перешагнуть и покатился вниз, дело по боку, семья – в сторону, сквозь мутные глаза не видит ничего. А вдвойне обидно, когда они, руководители, к этому людей подталкивают, даже незаметно для себя, вот так, как со свёклой этой. Сколько случаев, он, Бобров помнит, когда хорошие люди сбивались с толку – пальцев на руках не хватит. И сейчас, не сошлись он на здоровье, наверняка Егор начал бы уламывать компанию себе составить. Вот так и приходится на себя наговаривать.
Уже в конце обеда Егор Васильевич, выпив ещё рюмку, спросил:
– Квартиру пойдём смотреть?
Евгений Иванович неопределённо пожал плечами.
– Пойдём, пойдём, – проговорил Дунаев.
Чувствовалось, он начинал хмелеть, лицо налилось багровым загаром, движенья стали вялыми, неуравновешенными – чуть на себя стакан компота не опрокинул, – но логики не утратил, и Евгений Иванович для себя грустный вывод сделал – видимо, Егор частенько заглядывает в рюмку.
– Вот закончим обедать и поедем. Посёлок наш новый посмотришь. Хороший получился. Дома двухквартирные, газ, все удобства.
– А может, не нужно мне пока квартиры? – спросил Бобров.
– Нет-нет, это не годится. Главный специалист должен всё иметь. Дом у нас к сдаче подготовлен, так что как раз кстати.
Через полчаса, когда они вернулись к конторе, Егор Васильевич, не заходя в кабинет, потащил Боброва в машину.
– Ну всё, поехали!
Видимо, ходьба по свежему воздуху немного рассеяла хмель, лицо у Дунаева утратило багровый накал, только мутноватые глаза глядели осоловело, будто после сна поднялся Егор Васильевич. Он на переднее сиденье взгромоздился и, дождавшись, пока усядется Евгений Иванович, махнул водителю рукой:
– В посёлок! – а сам, повернувшись к Боброву, заговорил оживлённо, с нескрываемой гордостью в голосе: – Мы этим посёлком конкуренцию райцентру знаешь какую устроили? Раньше из колхоза люди куда бежали? В различные «раи», там и пригревались. У них работёнка бумажная, не пыльная, не то что у нас. А как посёлок начали строить – стоп, пароход, народ образумился, к нам молодняк попёр валом, потому что жильё хорошее, благоустроенное. Теперь уже на меня некоторые наши вожди косо глядят, я людей квартирами привлекаю, их зло и одолевает.
От конторы к новому посёлку поехали по асфальтовой дороге. Мартовское солнце обнажило обочины, скопило лужи мутной воды. Вода и под колёсами шуршит, брызги летят до тополей, которыми новая дорога обсажена. Кое-где на проталинах разгуливают грачи, первые вестники весенние пожаловали, от машины лениво на сугробы придорожные прыгают.
Видать, не зря гордится посёлком Егор Васильевич! Место хорошее для него выбрали, ровная луговина перед небольшой речушкой Ржавчиком – вода в ней болотная, желтоватая, как махорочный лист, огороды в берега упираются. А дома на взгорке приютились один к одному, кирпичные особняки с шиферными крышами, с весёлыми палисадниками.
– За три года одолели, – заговорил снова Егор Васильевич и руками обвёл посёлок. – Хлопот было – не приведи Господь! Утром на наряде – первый разговор. Тому дай кирпич, тому шифер, тому транспорт подавай.
– Стройка – дело известное, – поддержал Бобров, – забот ложкой не провернёшь. Где только деньги берёте?
– Ну, тут проще. Начальник управления нас поддерживает крепко. Даёт кредитов столько, сколько освоим. Некоторые коллеги мне завидуют, дескать, легко строить, Егор Васильевич, за казённый счёт, ты бы за свои попробовал, за колхозные, а я смеюсь: «Не зевай, на то ярмарка!» Кредиты, оно, правда, тоже занятие обременительное, за них потом рассчитываться придётся, только неизвестно, кому это делать придётся… Кто доработает… А сейчас люди жильё получают и благодарят.
Машина остановилась у одного из особняков, и Бобров с любопытством осмотрел дом, где ему предстояло жить. Уютный особнячок с двумя асбестовыми трубами стоял на высоком фундаменте, и, наверное, это ему придавало какую-то горделивую осанку. Дома ведь как люди, тоже характер имеют. У этого, видать, свой, какой-то неподкупный, на мир смотрит, точно из-под козырька.
Егор Васильевич распахнул калитку, на запорошенный пористым снежком порожек поднялся, из кармана связку ключей достал, начал подбирать нужный. Немного это странным показалось – председатель, как ключник, вишь, какая связка. Но мысль эта вскользь прошла, не отложилась. О другом подумалось с восхищением – преображается Осиновый Куст, и эти дома – его сегодняшнее лицо.
Правда, на других улицах дома такие же, как родовой бобровский, заколоченными стоят, да тут удивляться нечему – дома, как и люди, стареют и умирают, а этот посёлок будет жить долго, как память о председателе.
– Ну, вперёд, хозяин! По закону бы кошку надо первой или петуха, да где их взять, – Дунаев хохотнул весело, так, что на лице морщинки запрыгали. – А ты не смейся, у меня мать так всегда поступала. Помню, в новый дом переходили, так она петуха, такого разнопёрого, в корзинке приволокла, в дом запустила, пшена ему насыпала и закрыла до следующего утра. Говорит, если кто и умрёт в этом доме первым, то петух. Утром пришла, а петух на плиту забрался, орёт, как на птичнике. И смех и грех!
