Хантер Томпсон - Ромовый дневник
— Тебе это Сала наболтал, верно? Ну так не обращай на него внимания — он псих.
Я улыбнулся.
— Очень хорошо. Я просто подумал, что надо спросить.
— Слишком много психов тут околачивается, — рявкнул Лоттерман. — Нам бы немного душевного здоровья.
По дороге в библиотеку я задумался о том, как долго я задержусь в Сан-Хуане — как скоро меня наградят ярлыком типа «змея» или «извращенец», как скоро я начну лягать себя по яйцам или буду покрошен на мелкие кусочки националистическими головорезами. Я помнил голос Лоттермана, когда он звонил мне в Нью-Йорк, — помнил странную отрывистость и загадочные фразы. Тогда я этого не почувствовал, зато теперь узрел воочию. Я почти мог представить себе в тот момент Лоттермана — как он судорожно хватается за телефонную трубку и старается не срываться на крик, пока у его порога собирается толпа, а пьяные репортеры заливают мочой всю редакцию, как он напряженно выдавливает: «Дело верное, Кемп, вы разумно рассуждаете, просто приезжайте сюда, и…»
И вот он я — новый типаж в змеиной яме, пока еще не классифицированный извращенец, щеголяющий пестрым галстуком и рубашкой на пуговицах сверху донизу, — уже не молодой, но и не совсем за бугром — человек на неком рубеже, топающий и библиотеку, чтобы выяснить, что тут вообще происходит.
Я просидел там минут двадцать, когда худощавый импозантный пуэрториканец вошел и похлопал меня по плечу.
— Кемп? — спросил он. — Я Ник Сегарра — есть у тебя свободная минутка?
Я метал, и мы обменялись рукопожатием. Глазки у него были маленькие, свинячьи, а волосы так идеально причесаны, что мне пришла в голову мысль о небольшом парике. Сегарра выглядел как человек, который вполне мог писать биографию губернатора, а также как человек, регулярно посещающий губернаторские вечеринки с коктейлями.
Когда мы проходили по отделу новостей, направляясь в однин из углов к столу Сегарры, мужчина, который, казалось, только что сошел с рекламы самого лучшего рома, закрыв за собой дверь, помахал Сегарре. Затем он подошел к нам — элегантный, улыбчивый, очень загорелый, с лицом истинного американца. В своем сером полотняном костюме он сильно смахивал на дипломата. Он тепло приветствовал Сегарру, и они пожали друг другу руки.
— Какая там любезная толпа на улице, — сказал незнакомец. — Один мерзавец даже харкнул в меня, когда я входил. Надо же — слюны людям не жалко.
Сегарра покачал головой.
— Это ужасно, ужасно… А Эд только продолжает их злить… — Тут он взглянул на меня. — Пол Кемп, — сказал он. — Хел Сандерсон.
Мы пожали друг другу руки, У Сандерсона была крепкая, отработанная хватка, и у меня возникло чувство, что когда-то в молодости его убедили мерить мужчину по силе рукопожатия. Он улыбнулся, затем взглянул на Сегарру.
— Есть время выпить? У меня тут для тебя кое-что интересное.
Сегарра взглянул на часы.
— Да, конечно. Я все равно уже уходить собирался. — Он повернулся ко мне. — Поговорим завтра — идет?
Когда я направился к двери, Сандерсон крикнул мне вслед:
— Хорошо, что ты с нами, Пол. Как-нибудь вместе позавтракаем.
— Непременно, — откликнулся я.
Остаток дня я провел в библиотеке и ушел оттуда в восемь. На выходе из здания я столкнулся с входящим туда Салой.
— Чем сегодня заняться думаешь? — спросил он.
— Ничем, — ответил я.
Сала явно обрадовался.
— Вот и славно. Мне нужно кое-какие фотографии в местных казино сделать — присоединиться не желаешь?
— Желаю, — сказал я. — А прямо так идти можно?
— Да, черт возьми, — кивнул он и ухмыльнулся. — Все, что тебе нужно, это галстук.
— Хорошо, — сказал я. — Я сейчас к Элу — подходи, когда закончишь.
Сала кивнул.
— Буду минут через тридцать. Надо одну пленку обработать.
Вечер был жарким, и береговая линия кишела крысами. В нескольких кварталах от здания редакции стоил на приколе огромный лайнер. Тысячи разноцветий мерцали на его палубе, а изнутри доносилась музыка. Внизу у сходней толпились, как мне показалось, американские бизнесмены и их жены. Я перешел на другую сторону улицы, но воздух был так недвижен, что я по-прежнему отчетливо слышал их болтовню — радостные полупьяные голоса откуда-то из американской глубинки, из какого-нибудь невзрачного городишки, где они проводили по пятьдесят недель в году. Я остановился в тени старинного пакгауза и прислушался, чувствуя себя человеком, вовсе лишенным родины. Туристы меня не видели, и я несколько минут слушал голоса из Иллинойса, Mисссури и Канзаса, слишком хорошо их распознавая. Затем, но прежнему стараясь держаться и тени, я двинулся дальше и повернул на холм к Каллс-О'Лири.
В квартале перед Элом было полно народу: старики сидели на ступеньках, женщины то и дело входили и выходили, дети гонялись друг за другом по узким тротуарам, из открытых окон звучала музыка, голоса что-то бубнили на испанском, из грузовика с мороженым доносилось позвякивание «Колыбельной» Брамса, а дверь Эла заливал мутный свет.
Я прошел в патио, по пути заказав гамбургеры и пиво. За одним из дальних столиков в одиночестве сидел Йемон, внимательно изучая какие-то записи в блокноте.
— Что там такое? — поинтересовался я, усаживаясь напротив.
Он поднял взгляд, отталкивая блокнот в сторону.
— А, этот чертов рассказ про эмигрантов, — устало ответил он. — Его надо было сдать еще в понедельник, а я даже не начал.
— Что-то объемное? — спросил я.
Йемон взглянул на блокнот.
— Н-да… для газеты, пожалуй, слишком объемное. — Он посмотрел на меня. — Насчет того, почему пуэрториканцы уезжают с Пуэрто-Рико. — Он покачал головой. — Я всю неделю откладывал, а теперь, когда здесь Шено, дома этим заниматься ни черта не могу…
— А где ты живешь? — спросил я.
Он одарил меня широкой улыбкой.
— Тебе обязательно следует посмотреть — прямо на пляже, милях в двадцати от города. Красотища! Нет, тебе непременно следует посмотреть.
— Звучит заманчиво, — отозвался я. — Мне бы и самому что-нибудь такое присмотреть.
— Тебе нужна машина, — сказал Йемон. — Или как у меня — мотороллер.
Я кивнул.
— Ага, с понедельника начну подыскивать.
Сала прибыл в тот самый момент, когда Гуталин вышел с моими гамбургерами.
— Мне три таких же, — рявкнул Сала. — По-быстрому — я чертовски спешу.
— Все работаешь? — спросил Йемон.
Сала кивнул.
— Только не на Лоттермана. Это для старины Боба. — Он закурил сигарету. — Моему агенту нужны кое-какие снимки из казино. Не так легко их заполучить.
— Почему? — спросил я.
— Нелегальщина, — объяснил Сала. — Когда я только-только сюда приехал, меня застукали за фотографированием в «Карибе». Пришлось с комиссаром Роганом повидаться. — Он рассмеялся. — Он спросил меня, каково бы мне было, если бы я сфотографировал какого-нибудь несчастного ублюдка у рулетки и этот снимок появился бы в газете его родного городка аккурат перед тем, как он захотел бы взять ссуду в банке. — Он снова рассмеялся. — Я ответил, что мне было бы глубоко плевать. Я, черт возьми, фотограф, а не работник сферы социальных проблем.
— Да ты просто террорист, — с улыбкой заметил Йемон.
— Ага, — согласился Сала. — Теперь меня здесь знают — приходится вот этим орудовать. — Он показал нам миниатюрный фотоаппаратик чуть больше зажигалки. — Мы с Диком Трейси заодно, — сказал он с ухмылкой. — Они все у меня попляшут.
Тут Сала перевел взгляд на меня.
— Ну что, день уже прошел — есть предложения?
— Какие предложения?
— Ты сегодня первый день на работе, — пояснил он. — Кто-то наверняка уже предложил тебе сделку.
— Ничего подобного, — сказал я. — Я только познакомился с Сегаррой… и с типом по фамилии Сандерсон. Чем он, кстати говоря, занимается?
— Пиарщик. Работает на «Аделанте».
— На правительство?
— В каком-то смысле, — сказал Сала. — Народ Пуэрто-Рико платит Сандерсону, чтобы он приукрашивал его имидж в Штатах. «Аделанте» — это такая большая контора по связям с общественностью.
— А когда он на Лоттермана работал? — спросил я. В старых номерах «Ньюс» мне несколько раз попадалась колонка Сандерсона.
— Он был здесь с самого начала — около года проработал, а потом связался с «Аделанте». Лоттерман бухтит, будто они его нагло переманили, но на самом деле потеря невелика. Он пустышка, настоящий мудозвон.
— Ты про того кореша Сегарры? — спросил Йемон.
— Ну да, — отозвался Сала, рассеянно очищая гамбургеры от латука и помидоров. Затем он быстро съел их и встал. — Идем, — сказал он, глядя на Йемона. — Может, немного развеешься.
Йемон покачал головой.
— Мне надо добить этот проклятый рассказ, а потом рулить прямо к дому. — Он улыбнулся. — Я ведь теперь семейный.
