Эльфрида Елинек - Предание смерти. Кое-что о спорте
Я выпустила свои стрелы и даже не интересуюсь, попали ли они в цель, я попала лишь в свое яйцо, а вот в желток промазала. И тут вдруг меня призывает отечество: дай частицу своего сына и попади ею точно в яблочко! И шагом марш — в землю! Ну, до этого, надеюсь, я еще смогу на него взглянуть!
Сын должен стать соучастником, если отечество окажется в опасности. Ничего не имею против. Свобода и преступление. Если ты проиграл, патриотизм наказывается, так как выиграла другая страна. Там теперь радуются матери. Зато у нас народ несчастен, он потерял счастье в своих сыновьях. Как раскраснелись детские щечки зрителей! Им это доставляет удовольствие! Наконец-то показывают спорт, в котором и я, в моем возрасте, могу принимать участие! Война! Война! Ликование! Радость! Торжество! Только теперь я поняла: победили современные люди! Так как только они, законсервированные в прочной и в то же время податливой синтетике, выжили и не позволили никому пережить себя. Браво! Гип-гип, ура! Почитание других порождает лишь одно маленькое обстоятельство: при этом забываешь о себе самом. Я умею это делать, пожалуй, даже лучше, чем кто-либо другой. Хотя без меня не было бы и моего сына, но он не удался, я вижу это по тому, как он, пошатываясь и хромая, уходит с поля, потянув себе связку. Лучше я обращусь к тем, кто сегодня чувствует себя лучше. Стоит быть и оставаться женщиной, э-э! — если тебе будет позволено родить одного из этих молодцеватых современных десятиборцев.
Жертва (теперь ее пинает молодой мужчина). Могу я дать вам совет? Садитесь так, чтобы он находил длину вашего бедра просто unbelievable.[1]
Она заинтересованно смотрит на молодого мужчину, топчущего ногами Жертву.
Мужчина. Скажите, пожалуйста, почему люди причиняют другим такой вред? Я сам себя не понимаю. Приходит беззащитный человек, хочет посмотреть футбольный матч, накануне вечером он видел на экране телевизора массовое побоище, разрушения, вандализм, тогда как его мать, как бы ловко она сейчас ни заворачивалась в свои мягкие, как ангорская шерсть, писания, принадлежит к светским женщинам, любит мир и музыку Бетховена, о чем каждый день и заводит ему свою песню.
А наш этот незадачливый бедолага решил отдохнуть от деструктивного воздействия всех этих событий на футбольном стадионе, и посмотрите, чем все обернулось! Теперь-то он понимает правоту матери и ценит то, что она вдалбливала в его пустую голову, но поздно, он, к сожалению, уже попал ко мне. Я тот, от кого мать этого парня советовала держаться подальше. Это ужасное, мучительное зрелище, которому, похоже, нет конца. Благодарю за аплодисменты, хотя в этом месте они совсем неуместны! Взгляните-ка сюда, на пошатывающегося, окровавленного великана, что, спотыкаясь, надвигается на меня, посмотрите, что я с ним сотворю. Меня в высшей степени возмущает то, что я делаю! (Пинает.) Думаю, мне не избежать неприятностей и от его матери.
Молодая женщина (пружинисто делает физические упражнения). Бросок в корзину, но, конечно же, снова мимо, как и должно быть… Главное, я играю свою роль, которая доставляет мне радость! О спорте и женщине я могу сказать примерно следующее: женщина должна быть красивой, так как и она, подобно спортсмену, реализует себя исключительно в своем теле. Иначе она не смогла бы оказаться на виду, и никто не увидел бы, как она привлекательна. Пренебрежительно брошенных слов: «Ну, вот и еще одна красотка» чаще всего уже достаточно, не нужно даже телевизора или иллюстрированного журнала, чтобы ее очаровать, эти слова опускаются на нее, потрескивая, разбрызгивая масло для защиты от солнечных ожогов и затемняя небо, словно лебедиными крыльями, в бешеной суматохе перьев и пронзительных криков. Такими словами в их собственном питательном растворе, должно быть, кормит человека пипеткой сам Господь Бог, иначе они бы ничего не стоили. Я в таких случаях чаще всего отвечаю: «Ну вот, и у тебя открылись глаза!», и тут же покров заклятия, наброшенный на робких людей, но ни в коем случае не на меня, слетает. Будь я одной из готовых на все женщин, что говорят со скучающим видом: «Нет, я приду» или, еще лучше, «Возможно, я скоро приду», это означало бы, что мужчины уже победили, независимо от того, является ли говорящая эпиляционисткой или нет, я, во всяком случае, таковой не являюсь. Нет, эпиляция не кожная процедура, а удовольствие от гладко выбритых частей тела.
Далее следует удовольствие от плотно прилегающих трусиков, так плотно, что между телом и этими испытующими взглядами не остается ничего, как между водой и рыбой. Чтобы там ни было, они видят более чем достаточно. Ничего не остается вне их поля зрения. То, что они для себя открывают, и есть моя фигура. Собственно говоря, не будь я привлекательной женщиной, меня безо всяких на то оснований могли бы назвать истерически взвизгивающей неудачницей, но я, по крайней мере, могу выставить себя напоказ! Другим это ну никак не дано! То-то и оно. Но вернемся к спортсмену. Он, как уже было сказано, полностью реализует себя в своем теле, но не имеет никакого представления о себе самом, это право — иметь о себе представление — он отдал другим. Так бывает, когда приходится убивать: ты целиком сконцентрирован на другом, хотя знаешь, что и сам при этом присутствуешь. Приходите, навестите этого спортсмена, когда он выкладывает днем свою ловкость, а вечером забирает ее обратно — пригодится для ночной жизни! Правда, для этого ему придется приложить немало усилий: в отличие от женщины и Бога, спортсмен — всего лишь то, что он делает.
По трамплину для прыжков на лыжах то взбираешься вверх, то слетаешь вниз, словно по залитым светом лестницам в доме. Да, вы видите все в правильном свете, если вообще что-нибудь видите: это человек дня, человек света. Или, возможно, когда-нибудь станет им! Человеком, у которого всего в избытке! Не верьте, если он будет утверждать, что всем обязан самому себе и своему тренеру. Еще больше он обязан нам, но мы-то ему ничем не обязаны.
Я вижу, что все это сказано не совсем удачно, но попробуйте вылепить что-нибудь из комка раскисшей от воды глины! Она и потечет сквозь пальцы от первого же вашего косого взгляда. Слепите из нее хоть что-нибудь сами! Попробуйте вылепить полного сил человека, я так и пытаться не стану. У вас не получится даже голова овчарки! Вылепить змею — и то трудно, она часто рвется посередине.
Вот увидите, какого труда это потребует! Мы — движители движимого и должны принимать во внимание, что движимое может двигаться и само по себе. Есть много прилежных и усердных людей, но не о них сейчас речь. Речь о тех, что лезут вперед. О дневных лунатиках. Иначе не было бы ничего необычного в том, что на них можно смотреть только тогда, когда их куда-то продвигают. Мы уже ждем момента, когда их можно будет убрать. Вот кнопка, а вон там то, что выросло. Сорняк. Нам решать, что убирать!
Даже когда нет солнца, кое-кому становится жарко. Маленькой девочке, почти ребенку, гимнастке. Она открывает для нас гимнастический сезон. В этот момент звонит мобильник, и вам, к сожалению, приходится дать от ворот поворот некой Габи. Чтобы не мешала пялиться в ящик. А у гимнасточек еще и татуировочка на упругой, как мячик, попе, for your eyes only![2] Фривольность нередко ведет к кратковременному кучкованию, оно ограничивается порой всего лишь мимолетным контактом с целью создания благоприятной для преступления ситуации. Группы из двух человек нас не интересуют, но мне-то они в любом случае интересны.
Жертва. Королева, велите ему отказаться от единоборства! Ха-ха, эта глупая корова считает себя королевой только потому, что готова дать отрезать себе грудь, лишь бы попасть на газетные полосы! Только потому, что вбила себе в голову, будто ей позволено говорить от имени других женщин! Ну, мы ей всыпем еще до того, как она оторвется от своего дурацкого гусиного пера, писательница! Она разлетится на мелкие кусочки от собственного крика, эта смешная бодливая коза, хотя нет, лично я смешной ее не нахожу. Надоедливая суматошная курица со своим тупым упрямством. В ней нет ни одной нормально работающей детали! Эту вздорную потаскуху, стоит ей открыть рот, выдает манера говорить! В этой стране немало приличных женщин, которые не дают повода для болтовни о себе. Почему же она только этим и занимается? Она на собственной шкуре узнает, что значит презирать молодых! Презирает, а сама втайне бинтует себе колени, смазывает питательным кремом локти, чтобы покататься на Inline-Skater.[3] Это она может, мегера проклятая! А вид-то у нее какой! Совсем не женский, но женщин она называет сестричками! Неженственная, простите меня, неестественная, чуждая человеческому роду! Это все последствия того, что она согласилась, чтобы хирурги отрезали ей грудь, уменьшили ее в размерах и пришили где-нибудь в другом месте. Но швы-то все равно видны, ха-ха!
