Елена Сазанович - «Я слушаю, Лина…»
Всему есть предел. И этот предел наступил. Она не успела закончить свой проникновенный монолог. Рассчитанный на ее безмозглых подвальных дружков. И, к сожалению, на Филиппа. И я подняла руку. И замахнулась.
Но Филипп мне не позволил ее ударить. И он перехватил мою руку. И прошептал совершенно белыми губами.
– Опомнись, Лина. Это же моя дочь…
Я уходила в теплый безветренный летний вечер. Одна. И безжалостный, ненавидящий звонкий смех девушки с ангельским личиком звучал мне вслед. Филипп не провожал меня. Он остался там. В грязном продымленном месте. Он остался там. В своем великолепном светлом костюме. Наедине с этими подвальными подонками. У него еще была надежда спасти свою дочь…
Я взглянула на часы. Голова распухла от бессонницы. От выпитых успокоительных таблеток. Которые не помогли. Что ж. Сегодня первый день моего следствия. Сегодня вновь придется сосредоточиться. Взять себя в руки. И принять умный, серьезный вид. Я машинально натянула на себя костюм. И подошла к зеркалу. Черт побери! Оттуда на меня смотрела женщина из журнала для пожилых. Этого еще не хватало! Почему я должна прислушиваться к бреду безмозглого мальчишки? Но руки уже помимо моей воли стягивали костюм. И тут же, словно чтобы не передумать, скомкали его. И забросили в угол шкафа.
Я натянула на себя джинсы. Это был подвиг с моей стороны! Сколько лет я их не носила! Лучше не вспоминать. Пожалуй, в последний раз я их надевала в день развода с мужем. Помню, мой муж хлопнул тогда меня по плечу. И подмигнул, словно и не было трех лет нашей с ним совместной жизни.
– Пока, Лина, – бросил он мне на прощание. И взглянул на штаны. – Носи их всегда. Ты в них выглядишь менее недоступной.
В тот день я лихорадочно стягивала с себя узкие джинсы. И в тот же вечер купила на последние деньги дорогой английский костюм. Чтобы раз и навсегда выглядеть в нем недоступной. И в эту же ночь я узнала Филиппа… Что ж, буду честной до конца. На следующее же утро меня назначили начальником следственного отдела. И костюм с тех пор стал частью моей работы, жизни, тела…
В дверях показалась лохматая голова с сияющей улыбкой.
– Салют, Лина!
Я поспешно стянула свитер.
– Мало того, что ты преступник. Ты еще и дурно воспитан, Малыш, – прикрикнула я. – Чтобы без стука ко мне не входил!
– Пардон, – и он скрылся за дверью. И тут же раздался вызывающе робкий стук. И в дверях вновь появилась его сияющая физиономия.
– Можно?
И он скромно опустил взгляд. Я не выдержала и расхохоталась.
Он тут же стал носиться по комнате.
– Класс! Штаны – что надо! Тем более, что они опять входят в моду. Я, наверное, под стол пешком ходил, когда ты в них разгуливала по городу.
– Просто мода быстро меняется, – перебирая его нахальные намеки.
– Ну, да. Конечно. – Он почесал свой перебитый нос. А я тем временем стала укладывать волосы в пышную прическу. Но он мигом очутился возле меня. И безжалостно разбурил все мое парикмахерское сооружение.
– Ты сумасшедший! – крикнула я ему. – Я иду на работу! Между прочим, иду ловить тебя!
– Я лучше всего ловлюсь, Лина, когда у женщины распущены волосы. Вот как сейчас. Такие длинные, пышные, – он внезапно погрустнел и отвел взгляд за окно. Но тут же, видно плохо соображая, вздохнул запах моих волос. И слегка покачнулся.
– Опомнись, Олег, – я встряхнула головой.
Он поник, отошел. И стал наблюдать за мной издали.
– Лина, – позвал он меня. – Ты многим рискуешь, Лина. Ты можешь сегодня все изменить, Лина. Я же знаю. Ты его любила. Или любишь… Ну, отца Нины. Ну, Филиппа… Во всяком случае, это близкий для тебя человек. А я… Подумай, Лина… Мне лучше сейчас уйти…
– Возможно, это и лучше. Но это никогда не поздно сделать. А сейчас. Сейчас мы попробуем поступить по-другому. У нас еще есть шанс спастись. И мы им воспользуемся. Но для этого. Для этого ты мне честно ответишь на пару вопросов.
– Это будет допрос?
– Это будут только честные ответы на только нужные вопросы, – поправила я его. И тут же резко спросила. Не отрывая взгляда от его испуганного лица. – Что случилось вчера вечером, Олег?
Он часто заморгал ресницами. И недоуменно пожал плечами.
– Вообще-то и рассказывать особенно нечего. Да и рассказал я уже вкратце. Я ударил ее. Не рассчитал силы…
– Это я уже слышала. И запомнила. Почему ты ее ударил? Вы поссорились? Ты ее ненавидел? У тебя были причины?
– Ненависть еще не причина для убийства, Лина. Мало ли кто кого ненавидит. Не значит что все бегут убивать.
Лицо Малыша неожиданно стало спокойным. И он уже не отводил взгляд.
– Я был просто зол на нее в тот миг. И просто ударил. Просто это была маленькая вспышка ненависти. Но я не хотел убивать. Честное слово, не хотел.
– Почему вы поссорились, Олег?
– Это не столько важно. Мы часто ссорились.
– Важно все, что касается этого дела. И если ты хочешь, чтобы я помогла. Ты обязан мне отвечать.
– Хорошо… Но как бы вам объяснить… С ней трудно было долго не ссориться. С ней трудно было дружить. Да с ней вообще, черт побери, было трудно! Я не зря вчера у тебя спросил. Знала ли ты ее. Тот кто ее знал, возможно, сразу же бы меня понял.
Я его отлично понимала. Но этого было так мало.
– Она была… Ну, разбалована, сумасбродна. Она легко могла обидеть, оскорбить. Казалось, для нее люди были просто мусором. Она легко могла предать. Она отшвыривала от себя людей. И, по-моему, не жалела об этом. Казалось, для нее вообще в жизни не существовало ничего святого.
– Разве это не так, Олег?
Он перевел взгляд за окно. На улице падали ослепительно белые хлопья снега. Они сверкали на утреннем зимнем солнце. И мир выглядел таким удивительно спокойным и правильным. Что трудно было представить, что в нем существует место для трагедии и несправедливости. И для смерти.
– Разве это не так, Олег? – повторила я свой вопрос. – Разве она не была такой? Ты сомневаешься?
– Если честно – да… Мне иногда казалось… Мне казалось, что в душе она вовсе незлой человек. И даже беззащитный. Просто она нацепила на себя эту маскарадную маску жестокости. Ну, для самозащиты что ли… Она как бы считала, что все ее не любят. И непременно должны обидеть. И она не хотела дожидаться этого. Она спешила обидеть себя. На самом деле… По-моему она была слабым, беспомощным человеком. Просто у нее как бы затянулся переходный возраст…
– Ерунда! – резко прервала я его не полуслове. – Все это ерунда! Всего лишь оправдание для необузданных натур. Приличный человек не станет относиться к людям, как к мусору.
– Значит вы ее действительно знали. И не любили… Но вам трудно понять… Таких, как я… Она…
– Прекрати! – мой голос сорвался до крика. – Где уж вас понять! И не мое это дело – понимать! Настоящая истина не нуждается в понимании. Она либо есть… Либо… – я перевела дух.
Я понимала, что веду себя неправильно. И о мертвых нельзя говорить плохо. Но пересилить я себя не могла. Наверно, потому, что не могла слышать, как он ее защищает. И поэтому я решила тут же перевести разговор на другое. И задала следующий вопрос. Ответ на который я в принципе знала. Но задала его чисто формально. Хотя протокол здесь вести никто не собирался. Это был диалог без свидетелей.
– Скажи, Олег, вы были одни вчера вечером? Никто не видел, что произошло?
Он нахмурился. И покачал головой.
– Мы были одни, Лина.
Я застегнула пальто. И взяла сумку. И оглянулась уже на пороге.
– Никуда не исчезай, Малыш. Я скоро вернусь. Одна. Ты дождись меня. Обязательно дождись…
Были ли у меня сомнения? Безусловно были. Я не лгала, когда сообщила ему, что впервые в жизни совершаю безрассудный поступок. И я сама не понимала – зачем мне это. Я не любила безумства. Относилась к ним скептически. С заметной иронией. Неврастения и бродяжничество меня раздражали. Я всегда считала, что это – признак слабых людей. Впрочем, безумные поступки – это тоже удел слабых. Потому что безумство – это всего-навсего отсутствие силы воли. Это отсутствие характера. Но только не характер. Это отсутствие мужества. А вовсе не мужество. Я не хотела быть слабой. И единственное, чем я имела право гордиться – это силой воли.
И даже свое замужество я не могла назвать безрассудством. Хотя, конечно, не раз теряла голову от своего первого мужа. Я помню его совсем мальчишкой. Не очень умным, но очень милым. На его лице была уйма веснушек. И он без конца хохотал. И без конца тряс меня за плечи. Как безжизненную тряпичную куклу.
– Линка! Ну же! Проснись, Линка! Послушай! Ты будешь в восторге! Какой я классный стих сочинил!
И он взахлеб принимался за чтение своего очередного сочинения. Я, едва скрывая зевоту, слушала его. И ничего классного не находила. Только помню, мне страшно хотелось спать. Я спала много. И, по-моему, проспала все свое замужество. И своего мужа. А он меня тормошил, будил, тащил на природу. И там пытался рассмешить. Корчил рожи, плясал и дурачился. А я подыскивала подходящий кустик, под которым можно было бы прилечь и прикрыть глаза. И смотрела на него сонным взглядом. И клянчила:
