Анджей Заневский - Цивилизация птиц
Я хотел видеть и знать.
Я не улетал, я ждал, изредка нервно покрикивая в сторону пожара – как будто это покрикивание могло придать мне храбрости.
Перепачканные сажей, обожженные голубята пищали от боли и страха, а их взрослые родственники кружили, опускались вниз и снова взмывали вверх, в дымное небо, пытались вернуться в отрезанные стеной огня гнезда и в отчаянии зависали в воздухе.
Внезапно из здания вырвался огромный язык пламени. Он зацепил летавших ближе к стенам птиц, мгновенно превратив их в кружащиеся огненные звезды. Раздался страшный грохот. Здание закачалось, накренилось и рухнуло, исчезнув в тучах искр и дыма.
Порыв горячего воздуха скользнул по нашим крыльям.
– Летим отсюда! – крикнул я.
Большинство галок и так уже были в воздухе. Под нами, внизу, остались дымящиеся руины.
Мы летели все быстрее, как будто опасаясь, что огонь может догнать нас и здесь, и успокоились лишь тогда, когда вдали показалась темно-синяя полоса моря.
Сзади, с моря, наполняя наши крылья и ускоряя полет, дул теплый ветер. Заходящее за холмы солнце освещало долины, котловины, ущелья, леса. Я знаю эти места – мне часто приходилось пролетать здесь, и все же изменение освещения заставляет каждый раз видеть все иначе. Я замечаю все новые детали, которых раньше не замечал вовсе.
Может, я все же успею вернуться в гнездо до того, как скроется последний луч солнца, до того, как наступят сумерки и совы вылетят на охоту?
Я лечу прямо на сверкающую точку – купол, возвышающийся над старым огромным городом бескрылых. Там меня ждут Ми, Кро и все дружественные нам птицы, стерегущие покой своих гнезд.
Серебристую белизну далекой еще цели вдруг заслонила чья-то тень.
Опасность?
Облака высоко, тумана нет... Грачи, синицы, воробьи обычно летают ниже, а на такую высоту залетают только во время перелетов. Аист? Белизна аистиных перьев с такого расстояния сверкала бы в лучах заходящего солнца ярким блеском.
Тень появилась снова, она ритмично пульсирует, летя прямо на меня. Я опускаюсь ниже и лишь теперь четко вижу одиноко парящего ястреба. Он голоден, охотится. Он заметил меня. Заметил на слишком опасном для меня расстоянии. Теперь дугой идет на сближение со мной -хочет напасть сбоку.
Я ныряю вниз, прорываюсь между кронами деревьев и зигзагами лечу на восток.
Ястреб мчится за мной среди деревьев, пытается пересечь мне дорогу и атаковать. Я чувствую, что он совсем рядом... Проскальзываю между кустами и вдруг врываюсь в сплошную стену зелени. Протискиваюсь между торчащими во все стороны ветками, а вокруг все громче птичий гомон – ужасающий, грозный, агрессивный. Это трещат сороки, которые живут в кронах спасших мне жизнь темно-зеленых деревьев.
Я съеживаюсь на ветке. Сине-бело-черная туча разъяренных сорок атакует хищника клювами, бьет когтями, крыльями. Ястреб отступает, удирает в сторону заходящего солнца, зная, что преследующие его птицы избегают слепящего света.
Слышу сзади злобный крик, и тут же сине-серебристый шар с длинным клювом сбрасывает меня с ветки. Это возвращаются из погони за ястребом разъяренные сороки. Взъерошенные, нервно подергивающиеся хвостовые перья, частые взмахи крыльев, вытянутые, пульсирующие шеи, грозно разинутые клювы. Они гонятся за мной в чаще густо переплетенных твердых веток, острые концы которых вырывают у меня клочья перьев. Я ныряю вниз, к разросшимся прямо над землей стволам, переходящим в корни.
Вылетаю на гладкую, не заросшую деревьями твердую полосу, по которой некогда передвигались бескрылые. Бело-серые скелеты истлевают под деревьями, среди ржавеющего металла, на бетонных плитах, на порогах разваливающихся построек. Скелеты большие и маленькие, с длинными, облепившими череп волосами и лысые, блестящие, голые. Высохшие на ветру берцовые кости, ребра, позвонки торчат сквозь разорванную ткань.
В этих останках устроили свои гнезда змеи, ящерицы, жабы, полевки, мелкие птицы, скорпионы, пауки, улитки, муравьи... Здесь столько разнообразной еды, тогда как там, в городе, птицам часто бывает нечего есть.
Я хочу запомнить это место. Завтра прилечу сюда вместе со всей своей стаей галок. Чтобы перевести дыхание, сажусь на припорошенный пылью железный холмик. За стеклом тоже сидят скелеты с широко разинутыми ртами... Они выглядят так, как будто хотят схватить меня зубами сквозь приоткрытое окно. Стая сорок окружила выползающую из глазниц скелета длинную черную змею.
Эти змеи – настоящее проклятие для птиц. По ночам они вползают по стволам деревьев вверх, обвиваются вокруг ветвей и воруют из гнезд птенцов и яйца. Разъяренные сороки атакуют змею с боков, избегая ядовитых зубов и языка. Змея свивается в спираль, поднимает кверху голову, стараясь отогнать нападающих. Сороки верещат, подбегают, бьют клювами и сразу отскакивают назад.
Змея шипит, поворачивает свою плоскую голову так, как будто вот-вот бросится на птичью стаю, но вместо этого молниеносно прячется обратно в мертвую клетку ребер. Сороки пытаются схватить ее за хвост, но клювы скользят по жесткой чешуе.
Я срываюсь с места и лечу над самой землей по незнакомой мне местности, закрытой от моих глаз раскидистыми кронами деревьев.
Сквозь ветви деревьев вижу кружащих в небе ястребов. Под широко разросшимися кронами дубов им меня не увидеть, но я отлично знаю, что зоркий глаз хищника способен выследить даже серого голубя на фоне серого асфальта, а уж чернота моих перьев с характерным фиолетовым отливом четко выделяется в лучах заходящего солнца на открытом пространстве.
Вижу высокое дерево с мягкими темно-зелеными ветками. Я сажусь на сук и со злостью вырываю застрявший в крыле острый шип.
Осторожно осматриваюсь по сторонам, ведь я же не знаю этого места.
Клетки, прутья, окруженные рвами островки. В клетках скелеты птиц и зверей – высохшие, застывшие, неподвижные. Вцепившиеся клювами, когтями, зубами в твердые прутья.
Они не покинули клеток, не смогли выбраться из этих ловушек, в которые когда-то загнали их бескрылые.
Запертые двери с задвинутыми засовами, железные сетки, зарешеченные стены, откуда вечерний ветерок доносит запах гнили.
Вед родилась в гнезде на самом верху круглого красного здания, стоящего неподалеку от купола, под которым находится наш дом.
На самом верху возвышающейся над водой и мостом башни стоит статуя с крыльями. Вокруг нее стоят другие крылатые фигуры. Их головы служат нам хорошим наблюдательным пунктом.
Кем были эти звери, которых я называю бескрылыми?
И были ли у них крылья? Ведь есть же они у этих статуй с плоскими белыми глазами.
Может, их выкормила волчица? Ведь маленькие фигурки под ее брюхом – это же их детеныши? А если бескрылые вообще произошли от волков?
Вот только эти крылья у статуй... Холодные, неживые – как будто окаменевшие...
А может, у некоторых из этих двуногих все-таки были крылья? А другие передвигались исключительно с помощью ног... Но почему тогда среди множества костей, 'которые я видел, мне никогда не попадались кости их крыльев?
Эти мысли не дают мне покоя, хотя для моей птичьей жизни они и не имеют никакого значения. Ну какая мне разница, были у живших здесь перед нами существ крылья или этих крыльев не было, если этих существ все равно уже нет на земле?
Размышляя об этом, я вдруг замечаю на голове одной из крылатых фигур белую точку.
– Что это?
Белая галка?! Фре гневно взъерошила перышки.
Тем временем Вед с сестрами, братьями и родителями училась летать вокруг крылатой статуи, то взмывая вверх, то барахтаясь в воздухе в свободном падении, то прячась за красными стенами, то садясь на ладони, на голову, на крылья каменного существа.
Белизна ее оперения временами приобретала исключительную яркость, привлекая к себе внимание окружающих. На фоне матовых стен, позеленевших крыш, посеревших, запыленных пространств она была похожа на блеск воды, на сверкание стекла, на экзотический цветок.
Но белизна предметов и поверхностей была неподвижной, самое большее – слегка переливающейся, мерцающей, тогда как Вед двигалась, взлетала, перелетала с головы на постамент, с постамента на красный карниз, с него – на каменную оконную нишу. Вдруг она вцепилась коготками в стенной выступ и судорожно замахала крылышками, чтобы не упасть вниз.
Серебристо-белый огонек! Бьющаяся в паутине бабочка! На нее с удивлением смотрели все птицы. Белизна была вызывающей, кричащей, притягивающей. Даже пеликаны, сидящие на самом верху колоннады, повернули свои отвисшие клювы к сверкающей вдали звездочке.
Парящий над площадью сокол присматривается к белому трепещущему пятнышку.
– Берегись! – кричу я.
– Вижу! – ответила Фре. – Нам он не опасен.
Тем временем Вед оторвалась от стены и приземлилась рядом со своим синевато-черным семейством.
