Мюриэл Спарк - Избранное - Романы. Повесть. Рассказы
Повествуя об «Обществе автобиографов», Спарк затрагивает одну из самых больных и злободневных проблем современного буржуазного общества. Новоявленный психологический Джек Потрошитель сэр Квентин пытается подчинить себе группу слабых и, в сущности, жалких людей, потчуя их какими-то таблетками. Это частный, но очень типичный для современного Запада случай, когда с помощью психоделических средств и туманных псевдорелигиозных разглагольствований людей вовлекают, зачастую против их воли, в разного рода общества, организации или секты, требующие от «посвященных» бездумного и безоговорочного подчинения. Реальной социальной опасностью стало на Западе моделирование сознания и манипулирование им. Именно этим на своем достаточно примитивном уровне и пытается заниматься сэр Квентин. С иной степенью профессионализма и изощренности в этом процессе участвуют средства массовой информации, повседневно внушающие массам идеи и образы, выгодные заправилам капиталистического мира. В этом смысле сэр Квентин, как и мисс Джин Броди, — фигура опасная. Он из того же разряда психологических фашистов, требующих от своих адептов тупой покорности и полного конформизма. Книга Спарк проникнута искренней тревогой за человека и человечество.
Есть в «Умышленной задержке» и любопытный философский аспект. Флёр Тэлбот существует в постоянном поиске — нет, не счастья, а состояния, в котором человек ощущает всеобъемлющую полноту жизни во всей ее многогранности и противоречивости. Недаром своеобразным лейтмотивом-камертоном книги становятся ее слова: «Как чудесно ощущать себя писательницей и женщиной в двадцатом веке». Флёр, быть может, несколько наивно, но беззаветно верит в великую силу искусства, способную сокрушить Зло. В этой вере героини нетрудно увидеть и гуманистический пафос, которым питается творчество самой писательницы.
Лучшие произведения Спарк, как уже говорилось, продолжают традицию английского сатирического романа. О приверженности ее реализму свидетельствует интервью, данное известному критику Фрэнку Кермоуду еще в 1963 году, когда бурно дискутировались «автоматическое письмо» и «бессознательные побуждения творческого процесса». Спарк сказала: «Я считаю, что правильнее всего писать совершенно сознательно, и пусть бессознательное само о себе заботится, если, конечно, оно существует, о чем мы знать не можем. Если бы мы о нем знали, оно бы не было бессознательным». В том же интервью она формулирует свое понимание необходимой правдивости литературы: «Я не претендую на то, что мои романы правдивы, они, конечно, выдуманы, но так, что в них проступает некая правда».
В большинстве книг Спарк звучит суровая, нелицеприятная правда о мире, который ее окружает и который жесток, несправедлив и бездуховен.
Г. Анджапаридзе
Memento mori — Перевод В. Муравьева
Muriel Spark. Memento Mori: — London, 1959
Как быть мне с этим дряхлым безобразьем —
О, сердце изнуренное! — с издевкой,
С привязанной, как к песьему хвосту,
Ко мне — жестянкой возраста?
У. Б. Йейтс. Твердыня
О, сколь достопочтенны, преподобны
Все старцы кажутся! Взаправду херувимы!
Т. Трагерн. Столетия медитации
Каковы суть четыре последние достоверности, о которых надлежит всегда помнить?
Четыре последние достоверности суть Смерть, Страшный суд, Ад и Рай.
Начальный Катехизис
Глава первая
Дама {4} Летти перезарядила авторучку и продолжила:
«Думается, ты с течением времени столь же блестяще освоишь более тебе созвучную тему. В наши дни, омраченные «холодной войной», право же, необходимо вознестись над нынешними туманами и сумраками в область кристальной чистоты».
Зазвонил телефон. Она сняла трубку, и он — этого-то она и боялась — успел сказать — отчеканить — свое. В ответ на ужасающе знакомую фразу она выговорила:
— Кто, кто это говорит, кто у телефона?
Но голос и нынче, в девятый раз, смолк и сменился гудками.
Дама Летти позвонила, как ей было велено, помощнику инспектора.
— Опять то же самое, — сказала она.
— Так, ясно. Время заметили?
— Ну буквально минуту назад.
— И те же слова?
— Да, — сказала она, — те же самые. У вас, несомненно, имеются в распоряжении способы обнаружить...
— Да, дама Летти, будьте уверены, он от нас не уйдет.
Через минуту-другую дама Летти позвонила своему брату Годфри.
— Годфри, опять то же самое.
— Сейчас я за тобой заеду, Летти, — сказал он. — Ты у нас переночуешь.
— Вздор. Мне ничего не грозит. Безобразие, и не более того.
— Что он сказал?
— Те же слова. И очень спокойно, без всякой угрозы. Он, конечно, сумасшедший. Не знаю уж, о чем думает полиция, спят они там все, что ли. Шесть недель без малого это продолжается.
— Абсолютно то же самое?
— Да, абсолютно: «Помните, что вас ждет смерть». И ни слова больше.
— Маньяк какой-то, — сказал Годфри.
*
Жена Годфри Чармиан сидела прикрыв глаза и располагала свои мысли в алфавитном порядке, который, сказал Годфри, все-таки лучше, чем полный беспорядок, а то ведь в мыслях у нее не осталось ни логики, ни хронологии. Чармиан было восемьдесят пять лет. Как-то недавно у них побывал журналист из еженедельника. Помнится, Годфри читал ей потом статью этого молодого человека:
«...У камина сидела хрупкая пожилая леди, которая в свое время сотрясала литературный мир, чудом оставив Темзу в берегах... Невзирая на свой преклонный возраст, эта женщина — олицетворение легенды — находится в расцвете сил».
Чармиан почувствовала, что засыпает, и сказала горничной, которая раскладывала журналы на длинном дубовом столике у окна:
— Тэйлор, я, пожалуй, немного вздремну. Позвоните в больницу святого Марка, скажите — да, приеду.
Тут как раз вошел Годфри в плаще, держа шляпу на отлете.
— Ты что говоришь? — сказал он.
— Ой, Годфри, как ты меня напугал.
— «Тэйлор», — повторил он, — «святого Марка»... Будто не видишь, что здесь нет никакой Тэйлор, и ты, заметь, не в Венеции — тоже мне, святой Марк!
— Поди обогрейся у камина, — сказала она: она думала, что он вернулся с улицы, — и сними плащ.
— Я, наоборот, собираюсь на улицу, — сказал он. — Поеду привезу Летти, она у нас переночует. Ей опять не дает покоя этот невесть кто со своими дурацкими звонками.
— А к нам, помнишь, на днях звонил и приходил очень милый молодой человек, — сказала Чармиан.
— Какой молодой человек?
— Из газеты. Который написал...
— Это было пять лет и два месяца тому назад, —сказал Годфри.
«Ну что бы человеку быть к ней подобрей? — спросил он сам себя, подъезжая к дому Летти в Хампстеде. — Почему этот человек не может быть как-то помягче?» — Ему было восемьдесят семь лет, и он ничуть не одряхлел. Размышляя о себе и о своем поведении, он избегал первого лица, и «я» у него было «человек».
«Да, нелегко приходится человеку с Чармиан», — сказал он сам себе.
*
— Вздор, — сказала Летти. — У меня нет врагов.
— А ты подумай, — сказал Годфри. — Подумай как следует.
— Осторожно, красный свет, — сказала Летти. — И уж ты, будь добр, не путай меня с Чармиан.
— Сделай одолжение, Летти, оставь при себе советы, как вести машину. Я и так вижу, что красный. — Он тормознул, и дама Летти мотнулась на сиденье.
Она выразительно вздохнула, и за это он рванул машину на зеленый свет.
— Знаешь ли, Годфри, — сказала она, — для своих лет ты прямо-таки изумителен.
— Это все говорят. — Он сбавил скорость, и она беззвучно перевела дыхание, незримо похлопав себя по плечу.
— В твоем положении, — сказал он, — у тебя должны быть враги.
— Вздор.
— А я говорю — должны быть. — Он прибавил скорость.
— Что ж, может статься, ты и прав. — Он снова сбросил скорость, но дама Летти подумала: ох, зря я с ним поехала.
Они были у Найтсбриджа. Оставалось ублажать его до поворота с Кенсингтон-Черч-стрит на Викаридж-Гарденз, где жили Годфри с Чармиан.
— Я написала Эрику про его книгу, — сказала она. — Он, конечно, унаследовал некую толику былого блестящего стиля своей матери, но думается все же, что тема как таковая лишена того отблеска радости и надежды, которыми отмечены были тогдашние подлинные романы.
— Прочесть книгу мне было попросту не под силу, — отозвался Годфри. — Не смог, да и все тут. Комми, понимаете, какой-то вояжер из Лидса с женой в одном номере с этим, как его, библиотекарем-коммунистом... Это что же выходит?
Эрик был его сын. Эрику было пятьдесят шесть лет; недавно он опубликовал свой второй роман.
— Далеко ему до Чармиан, — сказал Годфри. — Старайся не старайся.
