Чак Паланик - Кто все расскажет
АКТ I, СЦЕНА ШЕСТАЯ
Далее нас ожидает целая серия кадров, изображающих, как в особняк доставляют цветы. Молодые люди в кричащих широкополых шляпах и полированных туфлях один за другим нажимают кнопку звонка у парадной двери. У кого-то под мышкой зажата длинная коробка с розами, пышно перевязанная бархатной лентой. Другой, словно маленького ребёнка, держит прозрачный кулёк — опять же с розами, свободной рукой протягивая перо и блокнот-планшет с квитанцией на подпись. Охапки лилий напоминают белоснежные волны. А служба доставки не унимается. Звонок то и дело поёт, возвещая о том, что прибыли жёлтые гладиолусы и пурпурные стрелиции. Трепетные розоватые ветви кизила в полном цвету. Продрогшие тепличные орхидеи мясного оттенка. Камелии. Каждый пришедший старается вытянуть шею и заглянуть за моё плечо, мечтая хотя бы мельком увидеть прославленную Кэтрин Кентон.
С запозданием на секунду за кадром звучит вопрос мисс Кэти:
— Кто там?
Именно в то мгновение, когда дверь успела захлопнуться.
И я всякий раз отвечаю:
— Торговец щётками.
— Свидетели Иеговы.
— Девочки-скауты продают печенье.
Снова «дин-дон», и в кадре — очередной букет жимолости. Ну, или длинные розовые копья цветущего имбиря.
В кадре — я. Окликаю мисс Кэти, интересуюсь, уж не ждёт ли она сегодня визита.
— Нет! — кричит издалека она. И уже тише прибавляет: — Нет, никого конкретно.
В кухне, в фойе и столовой воздух буквально качается от густого запаха призрачных цветов. Искрится от сладкого и тяжёлого аромата жасмина. Мы словно в заколдованном саду.
Вокруг царит сочное благоухание незримых гардений. В воздухе резко тянет эвкалиптом, ветви которого я несу прямо к чёрному выходу. Урны для мусора в переулке уже заполнены: оттуда торчит наружу тёмно-красная бугенвиллея и побеги сладко пахнущей вербы.
Короткие планы-детали сменяют друг друга: карточка из букета, за ней вторая, следом — ещё и ещё. На каждой из них стоит имя Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего. А потом — запечатанный бумажный конверт, на котором написано от руки: «Передать мисс Кэтрин». Камера отъезжает; в кадре — я. Держу этот самый конверт над паром, идущим из чайника на плите. Декорации кухни мало чем отличаются от тех, что мы видели целую пёсью жизнь тому назад, когда мисс Кэти нацарапала на дверном окошке своё пронзённое сердце. Правда, на холодильнике теперь установлен переносной телевизор. На экране мерцают кадры: больница, хирургическое отделение, операционная. Актёр берётся руками, затянутыми в резиновые перчатки, за край белой маски и стягивает её с лица. Это Пако Эспозито, наш «отбывший». Седьмой и пока что последний мистер Кэтрин Кентон. У него седеют виски. Над верхней губой — усы цвета «перец с солью».
Чайник сердито шипит на плите, над голубым пауком огня. Из носика валит пар и клубится вокруг уголков белого конверта. Бумага темнеет от сырости. Наконец наклеенный клапан отходит, и я двумя пальцами достаю письмо.
По телевизору показывают, как Пако склоняется над операционным столом, проводит скальпелем по неподвижному телу (пациента сыграл Стивен Бойд, ассистента — Хоуп Лэнг, анестезиолога — Сьюзи Паркер) и, задержав свой взгляд на дежурной сиделке (Натали Вуд), восклицает:
— В жизни не видел ничего хуже! Надо срочно извлечь этот мозг!
На следующем канале целый батальон танцоров носится по киносъёмочному павильону, изображая битву при Энтитеме в мюзикле о Гражданской войне (продюсер — Фрэнк Пауэлл, режиссёр — Дэвид Уорк Гриффит). Армию конфедератов возглавляет, подпрыгивая и делая пируэты, популярный танцор Терренс Терри. В роли Таллулы Бэнкхед занята душераздирающе юная Джоан Лесли. Х.Б. Уорнер играет Джефферсона Дэвиса. Композитор — Макс Штайнер.
Из переулка за дверью доносится мужской голос:
— Тук-тук.
Окно затуманено паром. В кухне жарко и влажно, точно в сауне в апартаментах отеля «Сады Аллаха». Мой взмокший лоб облеплен гладкими волосами. «Словно корова языком облизала», — как выразилась бы Луиза Брукс.
С наружной стороны на окошко падает тень чьей-то головы.
— Кэтрин? — доносится из-за потного стекла, на котором мисс Кэти однажды вырезала своё пронзённое сердце. Постучав костяшками пальцев по двери, пришедший добавляет: — Это срочно.
Письмо развёрнуто. «Моя дражайшая Кэтрин, истинная любовь НЕ в дали, протяни лишь руку». Я прикладываю бумагу к мокрому стеклу, и она прочно приклеивается каплями пара, как обои на стену. Из переулка просачиваются солнечные лучи. Письмо делается прозрачным и загорается белым светом. Выведенные от руки слова оказываются посередине сердца, будто в рамочке. Я отпираю засов, снимаю цепочку, поворачиваю ручку и открываю дверь.
На пороге стоит мужчина с трепещущим на ветру блокнотом. На страницах нацарапаны имена в окружении стрелок; похоже на схему футбольной игры. Кое-что можно разобрать: «Ив Арден… Марлен Дитрих… Сидни Блэкмор…». В другой руке у мужчины — бумажный пакет. За его спиной-урны для мусора, откуда на мостовую просыпался дождь из роз и гардений. Зловонные дождевые лужи в переулке стали последним ложем для гладиолусов. Пахнет жимолостью и гнилыми мясными объедками. Бледный жасмин валяется вперемешку с охапками розовых камелий и кроваво-алых пионов.
Срочно, скорее, где леди Кэтрин? — торопит мужчина, размахивая блокнотом так, что страницы хлопают, будто армейские флаги.
На некоторых из них имена расходятся лучиками от большого прямоугольника в центру; Лена Хорн, потом Уильям Уэлдман, потом Эстер Уильямс.
— К ужину ожидается двадцать четыре человека, — произносит мужчина, — и у нас тут возник вопрос по поводу их размещения.
Загадочные диаграммы оказываются схемами рассадки гостей. Прямоугольники — столами. Имена — списком приглашённых.
— Можешь передать её высочеству, — прибавляет вошедший, — что я нарочно купил её любимые сладости… «Иорданский миндаль».
— Её высочество в этот раз не съест ни крошки, — отвечаю я.
Мужчина, чьё лицо частенько мелькает по телевизору, — это Терренс Терри. В прошлом — мистер Кэтрин Кентон, в прошлом — танцор по найму в «Лэски Студиос», в прошлом — любовник Монтгомери Клифта, в прошлом — юный сожитель Уильяма Хайнса, в прошлом — сексуальный извращенец. Наш пятый «отбывший» теперь мучается из-за того, что не представляет себе, кого усадить напротив Селесты Холм во время званого ужина.
— Дело очень серьёзное, — бубнит он. — Нужно чтобы Кэтрин ответила: Джек Бьюкенен в самом деле на дух не переносит Мэй Уитти?
— Тебя должны были арестовать ещё на свадьбе с мисс Кэти, — произношу я. — Закон же не позволяет гомосексуалистам заключать браки.
— Только друг с другом, — уточняет он и заходит в кухню.
Закрываю дверь, поворачиваю ручку, надеваю цепочку, запираю засов.
— Пусть так, но нельзя жениться исключительно ради лишней строки в резюме. — С этими словами я достаю из ящика стола чистый лист и прикладываю его к влажному окну, поверх любовной записки.
— Её высочеству необязательно приходить, — клянчит Терренс Терри. — Пусть только ответит, кого мне пристроить рядом с Джейн Уайман.
Я принимаюсь обводить голубыми чернилами просвечивающие сквозь бумагу буквы.
— Леди Кэтрин могла бы сказать, — не отвязывается Терренс, — Джон Агар — правша или левша? И какого пола Рин Тин Тин?
Продолжая отчитывать его и одновременно копировать письмо-оригинал на бумагу, предлагаю начать всё заново. Рисуем пустой обеденный стол. Помещаем Розмари Клуни напротив Леке Баркер. Усаживаем Дези Арназ по левую руку от Хейзел Корт. «Толстяк» Арбакл всегда плюётся во время беседы; пускай напротив сидит Билли Дав — она подслеповата и ничего не заметит. Отпихнув локтем Терри, лезу в его блокнот и собственными чернилами начинаю рисовать стрелки, соединяя Джин Харлоу, Лона Чейни-старшего и Дугласа Фэрбенкса-младшего. Подобно Кнуту Рокне в преддверии футбольного матча, обвожу в кружок имена Гилды Грэй и Хэтти Макдэниэл, а Джун Хэвер вычёркиваю.
— Значит, она опять голодает? — любопытствует Терренс Терри, наблюдая за моей работой. — Влюбилась, что ли?
Асам, развернув бумажный пакет, вынимает полную горсть миндаля в глазури пастельных тонов — розоватого, зеленоватого, голубого — и запускает их в рот.
— Голодовки — это полбеды, — отвечаю я. — Она ещё и гимнастикой занялась.
Иными словами, тренеры подсоединяют электрические провода к жалким остаткам мускулов на её теле и пропускают по ним разряды, имитируя участие жертвы-клиентки в скачках с препятствиями под ударами непрерывной грозы. Для фигуры — недурно, а вот причёска страдает.
После каждого подобного издевательства мисс Кэти велит побрить себе ноги, отбелить зубы и отодвинуть кутикулы.
