Арсений Данилов - Adrenalin trash
— Ну, все, — сказал он. — Шабаш. Сколько собрал?
— Двадцать два, — сказал Андрей, встав с корточек.
— Ну, почти как я, — сказал Внучок. — Маловато будет.
Андрей не знал, что на это ответить. Они закурили. Вскоре к ним подошли Никита и Олег.
— Все, что ли? — спросил Никита.
— Все, — сказал Внучок. — Времени полшестого.
— Сколько у вас? — спросил Никита.
— У меня двадцать пять, — сказал Внучок. — У Андрюхи двадцать два.
Андрею почему-то показалось лестным упоминание его имени.
— Ни фига, — сказал Никита. — У меня штук десять. И то половина гнилые.
— Мало, — сказал Внучок. — В том году мы по полтиннику за час собирали.
Олег ничего не сказал по поводу собранного им урожая, но выражение его лица было несложно преобразовать в приблизительное число.
— Где есть-то будем? — спросил Никита.
— Там, возле леса, место есть, — сказал Внучок.
— Ну, пошли, — сказал Никита.
— Пошли, — сказал Внучок.
Они двинулись в указанном Внучком направлении — Андрей подумал, что в этом месте двигаться в другом направлении просто невозможно, — и быстро добрались до несложного места отдыха, расположившегося на краю леса. Под большой елью лежали два бревна. Между бревнами было кострище, а чуть поодаль располагалась стихийная помойка, представлявшая собой аккуратную горку бутылок, банок и пластиковых стаканчиков. Некоторую загадочность этой простой картине придавал ржавый остов холодильника, торчавший из росших неподалеку кустов.
Внучок собрал кульки и сел на одно из бревен. Никита расположился рядом. Андрей и Олег заняли второе бревно.
Содрав с ног остатки пакетов, Внучок достал из кармана газету, расстелил ее на основательно вытоптанной земле — несмотря на кажущуюся безлюдность местности, отдыхали здесь, видимо, регулярно — и высыпал грибы прямо на черно-белую фотографию Доминика Гашека. Некоторые грибы прилипли к бумажным стенкам кульков, и Внучку пришлось их выковыривать. Потом он слепил из пустых кульков большой ком, бросил его в направлении помойки и некоторое время молча смотрел на газету.
— Да, — сказал он наконец. — Мало.
— А сколько надо? — спросил Олег.
— Да по-разному бывает, — сказал Внучок. — Но этого явно мало.
— Ну и что, есть не будем теперь? — спросил Никита.
— Да будем, — сказал Внучок. — Зря ездили, что ли.
— Так дели, — сказал Никита, — Чего сопли-то жевать.
Внучок наклонился вперед и стал раскладывать грибы на четыре кучки. Ему никто не мешал.
— Все, — сказал он, поделив урожай. — Где-то по пятнадцать.
— А ты по сколько ел? — спросил Никита.
— Не меньше тридцати, — сухо сказал Внучок. Он взял одну из кучек, положил ее в рот и стал жевать. К его нижней губе прилип кусочек шляпки.
Они внимательно смотрели на него. Внучок наклонил голову, с усилием сглотнул и сказал:
— Ешьте.
Никита взял свою долю. Андрей повернулся к Олегу. Тот посмотрел на Андрея, потом забрал свою кучку.
— Целиком есть? — спросил Никита. — Или можно по одному?
— Как хочешь, — сказал Внучок.
— Жевать долго надо? — спросил Олег.
— Да жрите уже, — сказал Внучок. — Не в ресторане.
Никита и Олег одновременно положили грибы в рот. Андрей наклонился за своей кучкой, еще раз посмотрел на товарищей — те сосредоточенно жевали — и последовал за остальными.
Грибы оказались довольно вкусными, и Андрею стала непонятна гримаса легкого отвращения, проступившая минуту назад на лице Внучка. Он сделал несколько решительных движений челюстями и проглотил сырой комок.
— Долго ждать? — спросил Никита.
— Минут двадцать, — сказал Внучок. — И не вздумайте блевать.
Наступила короткая пауза. Все смотрели на Внучка, словно пионеры на вожатого у костра. Внучок кашлянул, потом закурил.
— Что будет-то? — спросил Никита.
— Не заморачивайся, — ответил Внучок. — Ничего не будет, наверное. Мало съели.
— Ну а если будет? — спросил Никита.
— Ну а если будет, сам увидишь, — сказал Внучок.
— И чего я увижу? — спросил Никита.
Внучок только вздохнул.
— Ладно, — сказал Никита и стал развязывать шнурки.
Шнурки промокли, поэтому Никите пришлось помучиться, прежде чем он сумел справиться с узлами. Затем он снял кроссовки и стащил носки. Его ступни были почти синими.
— Промок, как сука, — сказал Никита.
Превратив носки в негатив снежка, он сильно сжал их в кулаке. Из кулака вытекла струйка воды.
— Как этот, — сказал Олег. — Храбрый портняжка.
— Чего? — спросил Никита, расправив носки и положив их рядом с собой на бревно.
— Сказка такая есть, — сказал Олег. — Про храброго портняжку.
— Ясно, — сказал Никита. Он вытер руки о штаны, достал сигареты и закурил. — Так и простудиться можно.
Андрей подумал, что Никита прав, но не сумел победить брезгливость. Впрочем, возможно, Никита не заботился о здоровье, а пытался заполнить осмысленным действием совершенно бессмысленную паузу, когда надо было ждать, но при этом непонятно чего. Андрей стал смотреть на землю перед собой. Она была равномерно покрыта золой и выцветшими еловыми иголками, и взгляд неприятно скользил. Андрею удалось зацепиться только за кусочек упаковки жвачки, который лежал совсем рядом с правой Никитиной пяткой. Впрочем, продолжил Андрей начатое внутреннее путешествие, каждое ожидание содержит в себе кусок бессмысленности, неразрывно связанный с тем обстоятельством, что ожидание должно базироваться на некотором внутреннем убеждении, подтвердить правильность которого чем-то материальным невозможно, и автобус, которого ты ждешь, может оказаться не зеленым ЛиАЗом, а, скажем, синим «Икарусом». Почему венгерский инженер решил назвать свое детище именем неудачливого греческого коллеги, было совершенно непонятно, и это показалось лишним подтверждением только что подуманному. Со стороны железной дороги донесся шум электрички. Судя по звуку, она миновала платформу «65 км» без остановки. Андрей хотел спросить, во сколько будет их электричка, но стоило ему подумать о времени, как в голову тут же пришла забавная идея.
— Интересно, — сказал он, поворачиваясь к Олегу.
— Что? — спросил тот, глядя перед собой. Андрей решил, что Олег тоже рассматривает кусочек раскрашенной фольги возле Никитиных ног, но придать этому факту эмоциональную тональность не удалось.
— Платформу можно называть не «шестьдесят пятый километр», — сказал Андрей.
— А как? — спросил Олег.
— Ну, «Час десять», например, — сказал Андрей и полез в карман за сигаретами.
— Почему? — спросил Олег.
— Потому что это тоже расстояние до Москвы, — сказал Андрей, — И когда тебя спрашивают, далеко до Москвы, ты же не говоришь: «Шестьдесят пять километров». Ты говоришь: «Где-то час на электричке».
— Понятно, — сказал Олег.
— Ну ты даешь, — сказал Внучок, и его слова несколько разбавили горечь, вызванную в душе Андрея безразличием Олега. — Прет тебя, что ли?
— Не знаю, — сказал Андрей. Закурив, он повернулся к Внучку и, подчиняясь внезапному внутреннему порыву, широко улыбнулся.
— Прет, — сказал Внучок и тоже улыбнулся. — По полной. Круто?
Андрей не сразу обнаружил вопросительный знак, поэтому ответил после некоторой паузы:
— Наверное. А почему вообще говорят — «прет»?
— Не знаю, — сказал Внучок. — Странно. Если б это телок касалось, тогда все было бы понятно. Но это ж не только телок касается.
— Может, это телка просто придумала слово? — спросил Андрей, перенимая терминологию товарища. — Блаватская могла.
— Кто? — спросил Внучок.
Ответить Андрей не успел, потому что Никита вдруг шумно вздохнул, встал, отошел к кустам, хранившим покой останков холодильника, — Андрей не сразу заметил, что Никита шел босиком, — и стал блевать. Блевал он на удивление долго, тяжело стоная и устало матерясь.
— Ну все, — сказал Внучок. — Ты же обламываешь всех.
— Извините, — мрачно сказал Никита, вернувшись на бревно. Он натянул носки, надел кроссовки. — Надо валить отсюда. Холодно.
— Холодно? — спросил Внучок.
Олег упал на спину и засмеялся. Андрей повернулся к нему. Олег прижал руки к груди и подтянул колени к животу. На лице его читалось счастье, настолько беспредельное, что хотелось кричать от страха. Андрей подумал, не закричать ли ему, но в это время Внучок перелез через бревно, взял Олега за плечи и после короткой борьбы вернул его в вертикальное положение. Олег несколько раз хохотнул и замолчал.
— Ну вы даете, — сказал Внучок. — На воде заводитесь.
Андрей подумал, что все правильно. Слова «вода» и «заводиться» однокоренные, поэтому нет ничего удивительного в том, что на воде можно завестись. Потом Андрей подумал, что он сказал это вслух. Потом понял, что не знает, говорил он или нет. Ему захотелось спросить об этом у Внучка, но через секунду стало совершенно непонятно, спрашивал он его об этом или нет и что будет, если он снова повторит свой вопрос. Андрей хотел посмотреть на Внучка — ему казалось, что тогда он сможет во всем разобраться, — но вместо этого он почему-то посмотрел на Никиту. Лицо Никиты приобрело мерзкий фиолетовый цвет, неприятно оттенявший горящую сигарету.
