Анатолий Алексин - Добрый гений
Валерий и Лидуся стояли по обе стороны от меня. Она держала в руках что-то завернутое в бумагу и перевязанное рассветно-розовой лентой.
Так как дом наш был возведен еще до первой империалистической, в нем обитало много людей старых и пожилых. Они вглядывались в почти отсутствовавшее лицо Марии Теодоровны с особой, тоскливой пристальностью, провидя свое близкое будущее. Хотя смерть, как уверяют мудрецы, выкликает только по жребию…
Когда мы, подхваченные скорбным потоком, были вынесены на улицу, Лидуся протянула Валерию квадратный пакет, перевязанный лентой. И тихо сказала:
— Возьми пластинки… С них все началось. Ты помнишь?
— Помню.
— И прости меня. Ладно?…
… Задумав программу действий, отправляясь в плавание к намеченной цели, Лидуся заранее предугадывала все возможные препятствия, старалась безошибочно определить, что ей грозит — коварно скрытые рифы или полускрытые, одновременно подводные и надводные айсберги… Но если все же обнаруживалось что-то непредусмотренное, ее пробивная мощь удесятерялась и способна была, по моему мнению, преодолеть любое препятствие. «Лишь бы Валерий ей не мешал, — думала я, — только бы не сбивал ее с курса!» Я знала, что Лидусин курс иногда мог представить ее для кого-то в невыгодном свете, но невыгодным для моего сына он оказаться не мог. Я предпочла бы оснастить самого Валерия качествами зоркого мореплавателя, перед тем как отпустить его в полные неожиданностей жизненные просторы. Но тут я не надеялась на свои силы. Легче было не создавать гарантию безопасности Валерия в нем самом, а положиться на готовую гарантию, которой мне представлялась Лидуся. И я положилась.
Лидуся, затаившись от нетерпения, ждала, когда же кончится мутация голоса моего сына. Пропадет ли он, канет ли в школьное прошлое? Или вернется? Программа ее действий была всецело связана с этим.
И мутация, конечно, прошла. А голос, переждав неблагоприятный период, вернулся.
— Драматический тенор! Как я и хотела… — на слух определила Лидуся. — Дефицитнейший вариант! Мы вместе поступим в училище и «высшее музыкальное»…
Ей поступить было легче: она окончила музыкальную школу. И, конечно, с отличием. А Валерий учился в домашних условиях.
— Но зато у Марии Теодоровны! — провозгласила Лидуся. — Теперь уже это — рекомендация с такой высоты…
Она возвела глаза к небу.
Особенно Мария Теодоровна пригодилась на втором этапе, когда поступление в «высшее музыкальное» стало очередной Лидусиной целью. Но очередные планы не выстраивались в некую очередь: на каждом данном этапе они объявлялись неповторимо значительными для всей дальнейшей жизни. Срыва своих замыслов Лидуся не допускала. Даже походка ее менялась, становилась выверенно-наступательной. Она шла в атаку.
— На вокальное отделение поступить труднее всего, — разузнав, сообщила Лидуся.
Взглянув на ее сосредоточившийся, скульптурно выпуклый лоб, для баланса обрамленный нежнейшей белокуростью, я поняла: она что-то изобретает. И Лидуся изобрела!
Однажды она прямо с порога начала излагать мне, зная, что Валерия нет дома, а я поддержу любую ее затею, если она хоть в чем-то на пользу сыну:
— До вступительных экзаменов еще далеко… Только что закончились выпускные. А за ними в «высшем» что последует? Прощальный вечер, концерт!… И я договорилась, что на нем выступит наш дуэт. Программу «Старые пластинки» (да-да, ту самую!) мы посвятим памяти Марии Теодоровны, которая преподавала в «высшем музыкальном» двадцать пять лет. Смогут ли отказать ее последнему ученику? Марии Теодоровны уже нет… Но она нам поможет!
И Мария Теодоровна помогла: через два месяца, вслед за Лидусей, приняли и Валерия.
Когда моему сыну исполнилось восемнадцать, он незамедлительно стал мужем. Лидуся и так уже после своего совершеннолетия заждалась: она была старше Валерия на полгода. Тут обнаружилось некоторое нарушение ее интересов: предпочтительней, чтобы жена отставала от мужа в смысле возраста, а не он от нее. Но Лидуся, не уклоняясь от этой темы, вспомнила, что Мария Теодоровна выглядела ничуть не старше собственного сына. Так что по-разному бывает — и не в возрасте суть.
Их отношения выдержали проверку детским садом, школьным периодом, училищем и половиной курса «высшего музыкального»… Эти отношения пора было узаконить!
Даже то, что Лидуся делала быстро, она не делала второпях, а тем более свадьба, которая была запрограммирована ею еще в дошкольные годы!
— О материальной стороне вы не думайте, — сказала Лидуся между прочим, не желая сосредоточиваться на этой «стороне», чтобы нас не обидеть.
Валерий вопрошающе вспыхнул и с беззащитной надеждой взглянул на меня.
— Почему? Я немного скопила… Специально на этот случай.
— Очень кстати! С вашей помощью мы через год отметим первую годовщину свадьбы. В семейном кругу! Но сейчас не об этом надо думать, а о том, кого пригласить.
— Тут уж… по зову сердца, — сказала я.
— И разума, — скорректировала Лидуся.
Поскольку разум занял главенствующее положение, список гостей составлялся долго. У сердца в таких случаях имена уже наготове, их надо только произнести, а разум скрупулезно вспоминает, выбирает, оценивает.
— Надо, чтобы гости после свадьбы стали в нашей жизни уже не гостями, а единомышленниками… и, если хотите, помощниками, благодетелями.
Предполагаемые благодетели составили абсолютное большинство.
— И хорошо… и дальновидно! — оценила я список. — Вам с Валерием предстоит бороться, завоевывать позиции!
— Вот-вот… «Завоевывать» происходит от слова «война», — поддержала Лидуся, — а в войне необходимы союзники.
— Вслушивайся и запоминай, — посоветовала я сыну.
— Все должно быть продумано, — продолжала Лидуся. — Такое случается раз в жизни!
«У некоторых не один раз… Но уж у Лидуси повторов не будет!» — убежденно подумала я.
В самый канун свадьбы моя будущая невестка опять между прочим, как о решенном вопросе, сказала:
— Жилищная сторона пусть тоже вас не волнует. У нас три комнаты… Мама и папа будут счастливы!
Валерий вскинул вверх прядь, которая по-мальчишески ниспадала на лоб и придавала лицу еще более простодушное выражение.
— Мы будем жить здесь. С моей мамой.
Я чувствовала, что он хотел добавить: «Мама — тяжелобольной человек». Но в моем присутствии удержался.
Лидуся оторопела… У нее был такой вид, какой может быть у полководца, не знавшего поражений и внезапно наткнувшегося на сопротивление в том самом месте, где он рассчитывал на беспрепятственный марш.
— Мы бы освободили вас от всех забот, — обратилась она ко мне.
— Зачем маму освобождать от меня!… И от тебя? — ответил Валерий.
Внезапная твердость мягкого человека иногда оказывается непреодолимей привычной твердости человека волевого.
Именно таким голосом, мне почти незнакомым, объяснял сын, как будет ежедневно навещать Марию Теодоровну, «что бы там ни было». Я поняла: «что бы там ни было», он не покинет мой дом.
— Может быть, отменить свадьбу? — спросила Лидуся. Глаза ее сузились, превратившись в длинные огнестрельные щели. Подбородок еле заметно задрожал.
«Вот сейчас она, как тогда, прикроет лицо кулаками…» — в страхе подумала я.
— Отменить свадьбу?! — вопрошающе взглянув сперва почему-то на меня, а потом на Лидусю, изумился Валерий.
— Но ты, как выяснилось, можешь жить без меня?
— Не могу, — честно ответил он. И, разведя руками, добавил: — Но и без мамы не хочу. К тому же, тебе известно… она тяжелобольной человек.
Через силу, преодолевая себя, он все же прибегнул к этому аргументу.
— Что ты, Валерий? Что ты?! — засуетилась я. — Мне совершенно не нужна помощь. Совершенно! Я не нуждаюсь в ней.
— Я не сказал, что ты нуждаешься. Но хочу быть спокоен… И поэтому мы будем жить вместе с тобой. Я так решил.
«Я так решил…» Вновь услышала я от сына эти слова. Они не были девальвированы частым употреблением и были обеспечены, как я поняла, золотым, хоть и скрытым в повседневности, запасом воли.
Сын каждый день дотошно проверял, не забываю ли я сама себе делать уколы. Тяжелая форма диабета дарит больным квалификацию медсестер.
Самым пугающим для Валерия словом было теперь слово «кома», напоминавшее мне почему-то зимние дни и комья снега, которые мои питомцы швыряли друг в друга. Кома… Этот термин обозначал то состояние диабетиков, которое является для них кратчайшей дорогой расставания с жизнью.
Был случай, когда я по этим рельсам уже устремилась в небытие, но сын, оказавшийся рядом, успел перевести стрелку.
— А мои родители? — совладав с собой, осведомилась Лидуся.
— Их двое… А мама одна.
Суетливыми фразами я пыталась смягчить их диалог, помочь найти выход:
