Эмэ Бээкман - Возможность выбора
Огонь в печке перестал гудеть, видимо, дрова прогорели. Полная тишина, ни единого шороха, словно Регина оглохла и уже не могла что-то слышать и к чему-то прислушиваться. Ей было лень приподняться со стула, чтобы закрыть вьюшку. Бог с ним, с этим теплом, все равно она последним автобусом уедет в город.
Регина еще не успела обойти дом. Она все это время просидела в кресле, предаваясь ленивым раздумьям. Герта обещала зайти попозже, может, даст добрый совет, каким образом побыстрее отделаться от недвижимости. Дом, как неожиданная поклажа, лишил Регину свободы, надо было действовать, чтобы вся эта история исчезла из памяти как можно скорее.
В то же время Регине была неприятна сама мысль о том, что она должна подготовить дом к продаже. Нужно было каким-то образом ликвидировать тетины вещи, обстоятельства вынуждали Регину сжечь оставшиеся после тети бумаги и письма. А что еще ей было делать с ними? Девать их было некуда, в маленькой городской квартирке у Регины и без того не хватало места. Кто-то растащит тетину мебель, ковры, посуду; то, что многочисленные комнатные цветы будут впредь цвести на чужих окнах, Регину не задевало. Все это были просто вещи, служившие повседневным потребностям человека, ценность домашнего имущества в том и состояла, чтобы облегчать или украшать чью-либо жизнь. Но к бумагам, оставшимся на земле после покойной, Регина ощущала почтение. Сколько бы их у человека ни было, у одного много, у другого мало — все равно люди собирали в шкатулки, ящики стола или шкафа свои письменные реликвии, обозначившие пройденный ими путь, рассказывавшие об их успехах и неудачах, запечатлевшие сложные времена и ситуации, все то, что было до того момента, пока не подошло время вздохнуть в последний раз, сознавая, что круг замкнулся. Будь эпоха полна противоречий или относительно спокойна, ничья жизнь не проходит без сучка без задоринки, ни один человек не может избежать неожиданных потрясений и малых и больших трагедий. Все это так или иначе отражается в бумагах.
Регина знала, что разбирать тетины бумаги ей будет нелегко. Еще невыносимее бросить их в огонь. Сохранить можно лишь разрозненные листочки, единичные фразы из многотомной книги жизни другого человека.
Пока человек дышит, все кажется просто: он сам заботится о своих воспоминаниях или о документах, хранящих памятные события. Ему даже и в голову не приходит, что кому-то эти бережно хранимые десятилетиями бумаги могут показаться столь малозначащими, что их можно в одно мгновение превратить в пепел, который хлопьями вылетит из трубы и осядет вокруг, смешавшись с землей, — вот и все.
Тетин дом пробудил в Регине непривычную растроганность. Суховатое слово «преемственность» обрело вдруг огромное значение и содержание. Большую часть своей сознательной жизни Регина не имела семьи. Дом, где она родилась, сгорел в войну, от родителей осталась свадебная фотография и написанная на ее обороте рукой матери дата: «5 янв. 1939 г.». Вторым напоминанием о родителях была справка о гибели отца, выданная военным комиссариатом в сорок восьмом году. В то время Регина ходила в первый класс, однако сознавала важность этого документа. Пришлось и плакать, и спорить до хрипоты, прежде чем тетя доверила ей хранить эту бумагу. С тех пор Регина всегда носила с собой свои реликвии. И фотография и справка служили ей как бы опорой: я пришла не из пустого пространства.
Может, в тетиных бумагах обнаружится какая-нибудь неожиданная находка, касающаяся родителей Регины. Она жаждала найти хоть какое-то письмецо и вместе с тем боялась весточки из далекого прошлого. Конечно же она начнет возводить на возможных скупых строчках гигантскую пирамиду предположений. Чтобы внутри все перевернулось, достаточно и какой-нибудь пожелтевшей бумажки, которую живший некогда чиновник печатью возвел в ранг документа.
Оставшиеся после тети дом и имущество сразу разрушили достаточно четко определившуюся жизнь Регины.
Регина понимала, что, ликвидируя тетино хозяйство и бумаги, она должна считаться и с Гертой. Соседка слишком крепко срослась с последней жительницей этого дома, чтобы спокойно смотреть, как разбазаривает оставшиеся вещи. Предугадывая отношение и мнение Герты, Регина почувствовала себя довольно беспомощной. Видимо, предполагаемые, но вполне вероятные советы Герты совпадали с собственным мнением Регины. Она бы тоже ничего не стала уничтожать, если бы нашлось подходящее место для хранения. Так что предстояло дать отпор не только доводам соседки, но и побороть собственное внутреннее чувство. При наличии двух столь серьезных противников было бы нелегко подчиниться голосу рассудка и скрепя сердце уничтожить вехи, отмечающие чью-то долгую жизнь.
ГЕРТА ПРИНЕСЛА ТЕРМОС С КОФЕ И БУТЕРБРОДЫ И НАКРЫЛА НА СТОЛ.
За окном полил дождь, сразу стало сумрачно. Герта зажгла люстру, комната наполнилась удивительным уютом. Регина привыкла к молочному свету абажуров из пластмассы или матового стекла на работе и у себя дома и потому поразилась краскам осеннего заказа, которые светились в висевшем на цепях фонаре со стеклянными подвесками. Регина поняла, что у нее никогда по-настоящему не было своего дома, который бы ей постоянно хотелось сделать еще приятнее. Было странно сознавать, что в этом сведенном к стандартам мире есть еще люди, которые живут по каким-то не бросающимся в глаза и не подчиняющимся правилам обычаям; они стоят выше вроде бы не подлежащих оспариванию требований нового времени.
Герта отхлебывала кофе и рассказывала о здешних местах, о лесе и болоте с южной стороны поселка. Особенно воодушевилась она при упоминании о поросшем редколесьем луге — это дивное место начиналось тут же, за садами, и простиралось до самой опушки ельника.
Регина рассеянно слушала и почему-то думала о лифте в доме, где она жила.
Герта, видимо, и не ждала, что Регина вступит в разговор, она считала своим долгом проинформировать гостью обо всем наиболее значительном, что имелось в окрестностях. Регина понимала, что Герта постепенно сузит круг своих тем и перейдет, наконец, к дому тети как к одной из важнейших местных достопримечательностей. Так и случилось. Регину охватило легкое нетерпение, они бы могли вместе обойти дом от подвала до чердака, и все стало бы ясно без долгих речей. Люди слишком дотошные могут надоесть не меньше, чем недотепы. И все же неловко было прерывать словоизлияния Герты, к тому же до последнего автобуса оставалась еще уйма времени. Естественно, Регине хотелось бы получить от Герты более деловую информацию: найдутся ли покупатели в поселке и к какой категории стоимости мог бы относиться дом. Должна же Герта понимать, что Регина изнемогает под грузом наследства.
Тут Герта принялась вспоминать, как строили дом.
— У вашей тети была хорошо развита сила воображения: представив себе некий совершенный образец, она напролом шла к своему идеалу, не терпела компромиссов. Помню, однажды она сцепилась со своим мужем. Мало бы кто заметил, что привезенные силикатные кирпичи отличались друг от друга по цвету — один штабель синеватого оттенка, другой желтоватого. Тетя не разрешила класть эти кирпичи подряд, стена получилась бы полосатая, она прямо-таки вопила бы, сказала тетя. Муж ее рассердился, повысил голос, сказал, что от такой привереды не только люди, но и камни завопят. Желание тети, естественно, взяло верх, кирпичи разных оттенков перетасовали, как колоду карт, и стена действительно вышла примерно одного тона.
Жизнь у них была ограниченной, вот и толкли воду в ступе, подумала Регина.
Невозмутимо разглагольствовавшая Герта припомнила и другие крайне существенные детали. Регина узнала, что при грунтовке окон и дверей тетя потребовала разогреть олифу, тогда она лучше впитается в дерево и краска так просто не облезет. Муж, конечно, и на этот раз поворчал, но все же сделал, как велела жена. Тетю не могли остепенить и жалобы супруга на усталость, а тот сетовал, что если дело и дальше так пойдет, то он умрет раньше, чем достроит дом. Муж ворчал, лишь бы что-то сказать, после он прожил припеваючи в этом доме целый год, не дотрагиваясь ни до мастерка, ни до молотка или кисти. Дом был ни при чем, что хозяин вдруг скоропостижно скончался.
Разговорившаяся Герта не осуждала тетю, она с неодобрением относилась как раз к тем застройщикам, которые наспех что-то сбивали, а потом ломали сделанное и опять начинали все сначала.
До чего же много самых фантастических способов растрачивать самого себя и свои дни — при этой мысли Регине даже стало жаль себя.
Разошедшаяся Герта без устали делилась своими соображениями:
— Хорошо построенный дом придает человеку уверенность, все окружающее уже не раздражает его. По крайней мере в собственном доме он свободен от той необоснованной и вроде бы не поддающейся толкованию подавленности, которая охватывает человека, оказавшегося в убогом здании. Жаль становится тех, кто вынужден жить в таких домах, где двери перекошены, окна разбухли, трубы протекают, канализация забита — волей-неволей подсознательно начинаешь бояться еще какой-нибудь беды. В таких случаях человек оказывается пленником смехотворных предчувствий: пусть в комнате будет душно, но окно лучше не открывать — вдруг оно потом не закроется. Пускай дверь в соседнюю комнату на всякий случай остается приоткрытой, ручка расшаталась, может ненароком отлететь. Человек начинает бояться своего жилища, оно не дает ему расслабиться, и тогда ищут предлог, чтобы отлучиться из дому. Постепенно дом становится местом вынужденной остановки, отсюда и берет начало все усугубляющийся комплекс гостиниц, который на общепонятном языке означает бесприютность.
