Сергей Кузнецов - Хоровод воды
Отец был, как всегда, прав: худшее давно случилось, но она не заметила. Муж пропадал на работе целыми днями, говорил, что пишет диссертацию, иногда даже по воскресеньям ездил в Институт. Мы так мало видимся, говорила она, а он отвечал: это потому, что я люблю тебя и Сына и хочу заработать побольше денег, чтобы вы жили достойно.
Однажды вечером, уложив Сына спать, она сидела у окна и ждала, когда Муж появится под фонарем, освещавшим дорогу от метро к их многоэтажке. Мы почти не видимся, потому что он любит меня так сильно, объясняла она себе – и вдруг поняла, что где-то уже сталкивалась с этой логикой. Благосостояние народа растет, поэтому в магазинах все меньше продуктов. Он так бездарен, что надо выписать ему премию.
Потом она стала находить в вещах Мужа длинные светлые женские волосы. Потом узнавать запах чужих духов. Потом позвонила жене Приятеля, с которым Муж вместе работал по вечерам, и узнала, что Приятель каждый вечер в семь возвращается домой.
Ты же говорил, что меня любишь, спросила она, как же так? Я сказал правду, ответил Муж, я тебя в самом деле люблю.
Она посмотрела на него и почувствовала полное бессилие перед миром, в котором ей довелось жить. Отец и Мать прожили жизнь во лжи, но никогда не врали друг другу, потому что они были люди другого, старого мира. Где черное было черно, а белое – бело. Где если мужчина любит женщину, он хочет быть с ней.
Она сама и ее Муж родились в ином мире. И дело не в Органах. Органы – ерунда, думала она. Отец и Мать всю жизнь морочили им голову. Для людей нашего поколения главные враги – это мы сами. Мы сами – и наши близкие.
Давай разведемся, сказала она. Я тебе верила, а ты меня обманул.
Нет, ответил Муж, это ты меня обманула. Я тебе доверял, не прятался от тебя, а ты за мной следила.
Я лучше буду одна, сказала она. Так не легче. Но честнее.
Но ты ведь тоже любишь меня? – сказал Муж.
Нет, покачала она головой, я тебя больше не люблю.
Тем лучше, ответил он. Раз ты не любишь меня больше, ничто не помешает нам жить под одной крышей. К тому же я все равно бросил эту женщину. И диссертацию я решил не защищать.
Это не имеет значения, сказала она. Я теперь никогда не буду тебе верить. Никогда не буду спокойна рядом с тобой. Как если бы подушка, которой накрываешь телефон, вдруг оказалась суперсекретным магнитофоном. Такую подушку лучше выкинуть – и уж во всяком случае с ней нельзя спать в одной постели.
Давай останемся вместе хотя бы ради Сына, сказал Муж.
Давай, сказала она, потому что вдруг представила, как трудно будет разменять их двухкомнатную квартиру.
Сын вырос, в положенный срок прочитал машинописные листки, спрятанные в отцовском столе, в положенный срок покинул родительский дом и женился. Никита уважал отца и любил мать, но почему-то, когда он пытался представить себе, как родители не развелись в 1975 году, ему на ум всегда приходили дутые парадоксы и абсурдные силлогизмы того времени. Если обещают послабление, значит, всех посадят. Чем выше уровень благосостояния, тем меньше товаров в магазинах. Я так сильно тебя люблю, что мы почти не видимся. Это ты меня обманула – я тебе доверял, а ты за мной следила. Раз ты не любишь меня больше, ничто не помешает нам жить под одной крышей. Давай останемся вместе хотя бы ради сына.
У Никиты и Маши детей не было.
8. Четверга не будет
В утреннем зимнем сумраке Никита долго лежал рядом с Машей, старался снова уснуть. Потом встал и пошел на кухню – готовить завтрак.
Маша любит поспать утром. Маша любит завтракать вдвоем. В офис Никите надо к десяти. Максимум – к одиннадцати. Если приехать позже – все кувырком, пиши пропало, день псу под хвост. Так он объясняет Маше.
Они завтракают вдвоем. Она – в ночной рубашке, Никита подарил два года назад. Сейчас рубашка висит на ней, как на вешалке. Он голый по пояс, в одних джинсах.
– Приходи пораньше, – говорит Маша, – я без тебя скучаю.
Никита кивает, смотрит на часы. Девять ноль пять.
– По-моему, я поправилась, – говорит Маша. – Надо взвеситься.
Все женщины хотят похудеть. Маша мечтает поправиться. Ей кажется, у нее слишком плоский живот и почти нет груди.
У Даши большие груди, полные бедра. Она, конечно же, хочет похудеть.
Никита через стол передает жене еще один тост, Маша кладет сверху сыр, отпивает кофе. Девять четырнадцать. Поеду на машине – не успею, думает Никита. Что же это за город, если на метро быстрее чем на машине? Может, позвонить, сказать, что опаздываю? Нет, поеду на метро, так быстрее.
– Ты меня совсем не слушаешь, – говорит Маша.
Девять двадцать три.
– Я пойду, – говорит Никита.
Быстро надеть рубашку, свитер, зимнее пальто. Черт, ненавижу пальто, когда на метро. В куртке тоже нельзя – вечером на встречу. Джинсы и свитер – это демократично. Те, кому надо, видят: джинсы и свитер – дорогие, как-никак не с оптового рынка. А куртка – неприлично, какая бы ни была.
Девять двадцать восемь.
– Ты меня совсем не слушаешь, – повторяет Маша.
Никита смотрит, словно видит жену первый раз за утро.
– Я опаздываю, – говорит он, – прости.
Целует в щеку, выходит.
По дороге к метро набирает Дашин телефон:
– Прости, я задерживаюсь. Пробке по всей Москве, посмотри сама, какой снег.
Не говорить же, что слишком долго завтракал с женой. Ну и про метро тоже лучше не говорить – он же богатый папик, должен ездить на машине.
Никита не любит ездить на машине. Но каждый день говорит себе: выйду пораньше, не пойду в метро. Там противно, воняет омерзительно, домой весь потный приезжаю. Да, конечно, пробки, ехать долго – но я-то знаю: не в этом дело. Вон Костя давно говорит: не любишь сидеть за рулем – найми шофера, не так уж дорого, да и насчет парковки дергаться не будешь. Ты же нормально зарабатываешь, в чем дело?
Нет, думает Никита, как-то не вижу я себя в машине с шофером. Машины с шофером – это для серьезных мужчин, для тех, про кого глянцевые журналы снимают фотосессии, для тех, у кого берут интервью деловые издания. Косте вот машина с шофером идет. Костя – Настоящий Успешный Человек, ему, наверное, мама в детстве не объясняла сто раз: Все зло от денег, нам и так хорошо, нам и так хватает.
Вот поэтому я и езжу в метро: почувствовать себя живым человеком, не глянцевым персонажем из бизнес-приложения.
Даша живет с родителями на другом конце города. Никита еще раз позвонил от метро, зачем-то уточнил адрес.
Он немного нервничает. Ладно там, случайный секс в гостинице, а вот переться на край света, врать Маше, врать ребятам, прогулять пол рабочего дня – совсем другое дело.
Тоже скажешь – «прогулять», усмехается Никита, кто с меня спросит? Я же теперь – главный начальник, хозяин, владелец бизнеса!
Но все равно – Никита нервничает. Зачем Даша позвонила ему два дня назад? Спросила, как прошли похороны, – ну да, он сказал ей, что умер его дядька, ну и что? Не тот у них формат отношений, чтобы такое спрашивать. Никита ответил: Хорошо. А что надо было сказать?
Даша спросила:
– А что ты делаешь послезавтра?
Никита запнулся, хотел было буркнуть «работаю, что же еще?», но вместо этого сказал:
– Собственно, ничего не делаю. В первой половине дня совершенно свободен.
Зачем сказал – сам не знает. Надо было холодно отшить, не пришлось бы переться на край света, не пришлось бы брести под мокрым февральским снегом, плутая между одинаковых шестнадцатиэтажек, почему-то стесняясь спросить прохожих, где здесь дом 104, корпус 3.
Даша открывает дверь. На Даше восточный халат, едва запахнутый, матовая белизна тела сбегает от шеи почти до небрежно завязанного широкого пояса.
Никита снимает пальто, Даша протягивает вешалку. Как десять дней назад в прихожей офиса, они оказываются совсем рядом.
Вешалка с глухим стуком падает на пол, пальто выскальзывает из Никитиных пальцев.
Второй кофе за утро. На маленькой Дашиной кухне, точнее – на кухне Дашиных родителей. Лет пять назад у Никиты была примерно такая же. Теперь он сменил холодильник, купил новую микроволновку, потом Маша обои переклеила – совсем другое дело.
Тлеет ароматическая палочка. На краю стола – стопкой зачитанные книги в бумажных обложках. Йога, гороскопы, тайны мандалы, этот, как его… Пауло Коэльо.
– Тебе точно понравится, – говорит Даша, – это же мой любимый писатель! Хочешь – возьми почитать?
Она сидит совсем голая, капли влаги блестят на груди. Никита – голый по пояс, в одних джинсах. На часах – одиннадцать двадцать пять.
– Зачем ты бреешься налысо? – спрашивает Никита.
– В знак поддержки НБП, – отвечает Даша.
Детский сад.
С кем я связался? – думает Никита. Совсем девчонка. Малолетка.
Глупышка.
– Лимонов принес в политику дыхание магии, – говорит Даша, и Никита кивает, глядя на ее груди. Они чуть колышутся в такт Дашиным словам.
Дыхание магии, ага. Девичье дыхание у самого уха. Слабый стон – а потом снова: закатились глаза, напряглось тело, волны пошли туда-сюда, влага выступила из пор, а затем, как и в прошлый раз, утробный звук заполнил спальню, квартиру, дом, и Никита не успел даже подумать: то-то веселятся Дашины соседи! Потому что на этот раз они кончили вместе, вцепившись друг в друга, и когда Никита вынырнул, он услышал, как Даша выкрикнула: Гонец.
