Сибирский папа - Терентьева Наталия
– Надо было мне без Вали лететь! Эх…
«Ну куда же ты без своей Вали!..» – сказал внутри меня кто-то маленький, жалкий и противный. Но я повторять этого не стала.
– Поеду в полицию, – вместо этого сказала я.
– Давай, только осторожно, ведь у тебя совсем поздно уже. А зачем этим людям мальчик?
Я не успела ничего объяснить Вадику, у меня выключился телефон, который давно надо было поставить на зарядку.
В полиции, куда мы пошли все-таки втроем, нам долго не открывали, света в двухэтажном здании не было, кроме одного окна на первом этаже. Потом дежурный спросил по громкой связи:
– Чё хотели-то?
– Написать заявление о похищении человека.
Дежурный выругался и открыл дверь.
– Завтра можно было это сделать, всё равно сейчас никого нет.
В дежурной части ужасающе пахло – смесью нездорового дыхания, грязных тел, табачного дыма, перегара, еще чего-то, сладковатого и муторного. Стараясь глубоко не дышать, я быстро написала на бланке заявление о том, что моего сводного брата средь бела дня увезли незнакомые люди. Дежурный прочитал, хмыкнул, внимательнее посмотрел на меня.
– Что, дочь Сергеева?
В этом не самом большом сибирском городе моего отца знали и бандиты, и начальники, и стражи порядка, что не могло не настораживать.
– А фамилия почему другая?
Кащей, который зашел вместе со мной, вдруг стал заискивающе улыбаться и кивать, как будто соглашаясь с дежурным капитаном, хотя тот задал самый обычный вопрос.
– Так записали при рождении, – спокойно ответила я, понимая, что совершенно не обязана ему отвечать. Я же не спрашиваю его, чья у него фамилия – папина или мамина. И речь сейчас не о моей фамилии.
Гена, зашедший за Кащеем и маячивший сбоку, стал краснеть. Бедный Гена просто угорел за эти дни, но мне в этот момент было совсем не до него. Я как-то вдруг так устала. Больше всего мне хотелось лечь или хотя бы сесть куда-нибудь. И не отвечать больше ни на какие вопросы, временно. От постоянной несуразицы и невозможности происходящего я устала больше, чем от переживаний. Когда люди пытаются делать вид, что белое это черное, а Земля крутится в другую сторону или вовсе плоская, то непонятно, как с ними разговаривать.
– Вас не смущает, что украли ребенка? – все-таки спросила я капитана.
Он помахал из-за стекла моим заявлением.
– Можете записать номер.
– Какой номер? – не поняла я.
– Номер вашего заявления. Всё оформлено. Что еще надо?
– Нет, ничего не надо.
Мне в принципе ничего ни от кого из присутствующих не надо. Я хочу жить в таком мире, где не взрываются машины, не крадут детей, не живут открыто с двумя женщинами одновременно, не врут третьей, в мире, где все понятно и правильно. Но чтобы жить в таком мире, надо быть бабочкой. И не залетать в сад, где бегает малыш с сачком. Иначе твой единственный день в прекрасном мире цветов и солнечных лучей закончится раньше времени.
Кажется, я устала…
На пути в гостиницу Кащей пару раз пытался взять меня под локоток или обнять, но я отходила в сторону. Наконец, я не выдержала и сказала негромко, надеясь, что не услышит Гена:
– Володь, спасибо, что ты остался меня поддержать, но это всё лишнее.
– Что именно? – Кащей постарался посильнее раздуть ноздри и посмотреть на меня самым привлекательным образом.
– Всё.
Кащей смотрел на меня и одновременно не на меня. Я уже успела понять этот его секрет «блуждающего взгляда», не позволяющий человеку внимательно посмотреть в глаза и понять, что там у него, у Вольдемара Вольдемаровича, на уме.
– Ну и зря ты, Володя, глаза прячешь. Так бы понял, что я хочу тебе сказать.
Кажется, я произнесла это вслух. Потому что Гена повернулся к нам с вытаращенными глазами. Вот у кого всё на лице! И не хочешь, а поймешь.
– Всё, Геник, ты тоже сбавь обороты. Я устала. Пожалуйста, не мучайте меня больше сегодня ничем. Утром мне исполнилось двадцать. А за день прибавилось еще десять. Так что я старше всех вас на этот момент.
Я бегом взбежала по лестнице в гостиницу. Кащей, склонив голову, как хищная птица, взлетел за мной. Гена, подпрыгивая на длинных ногах, тоже догнал нас. Не думаю, что у Гены была какая-то конкретная цель, просто он растерялся. А я устала сегодня утирать сопли всем окружающим меня мужчинам и недомужчинам. Единственный мальчик, который на самом деле сейчас нуждался в моей помощи, это был Йорик, которого зачем-то увезли друзья отца, очень сомнительные люди. Я почти уверена, что крепких парней в черных трениках прислали именно они.
Завтра, наверное, все свяжется в какую-то логическую нить, а сейчас я совершенно ничего не понимаю. Хочу лечь и провалиться в сон.
…Сергеев подошел ко мне близко и наклонился.
– Ты в порядке? – спросил он.
Почему я раньше не видела, что у него на лбу такой страшный шрам? Как он с ним живет? Почему шрам не заживает?
– Тебе не больно? – спросила я.
Сергеев засмеялся, так весело, легко, что мне стало страшно. Разве я что-то смешное сказала?
– А где Йорик? – спросила я.
Он продолжал смеяться. И это было ужасно.
– Перестань, пожалуйста, перестань! – Я пыталась руками закрыть ему рот, но он отходил и отходил, куда-то, где ничего не было, странная мутная пелена, темно-серая. И я знала, что я не смогу туда войти, даже если захочу, но я не хочу, нет, не хочу…
Я проснулась на рассвете. Небо было чистое, я видела, как оно окрашивается густо-розовым с одной стороны. Значит, там скоро покажется солнце.
Вчера, когда я быстро дошла до своего номера, Кащей и Гена, бежавшие за мной молча наперегонки, резко затормозили. У дверей я обернулась. Кащей, независимо откинув волосы, собирался что-то сказать, Гена, растерянно поводя руками в разные стороны, молчал, как бы говоря: «Ну вот…». Я попросила обоих, как можно более внятно, чтобы до них дошло:
– Пожалуйста, идите к себе и сегодня уже не пишите, не звоните мне. У меня совсем нет сил.
Гена тут же кивнул, а Кащей шагнул вперед и, не обращая внимания на Гену, вкрадчиво замурлыкал:
– Мария, мне надо тебе кое-что по работе сказать…
– По какой работе, Володь? – отмахнулась я.
В дверях пришлось его отпихнуть, потому что он пошел было за мной в номер. Странный человек…
– Ну ладно, Мария… – проговорил Кащей с непонятной интонацией.
Я не стала разбираться, что он имел в виду. Какая разница? Что-то очень изменилось со вчерашнего дня. Во мне и в окружающем меня мире. Что-то сдвинулось и поменялось.
Сейчас, когда ночь прошла, это стало мне ясно. Этот странный сон… У меня осталось неприятное ощущение от сна, от того зыбкого, непонятного, неизбежного, до которого на самом деле – всего один шаг.
Я подошла к окну. Интересно, вылетели ли родители из Москвы. Уже шестой час. Солнце, оказывается, взошло, его не было видно из-за домов. Вот оно, огромное, ярко-оранжевое, заливающее светом все вокруг – сине-фиолетовое небо, крыши невысоких домов, эту комнату, – медленно поднимается, освещая новый день…
У меня сильно стукнуло сердце. Сергеева больше нет. Он только что был во сне, но его нет в нашем мире. Сергеев во сне был такой живой, близкий и одновременно такой странный. Он сейчас где-то там, где никого из живых нет. Может быть, там что-то есть. Или кто-то. А может быть, и нет. И мы просто не хотим в это верить, потому что это очень страшно. Потому что наша жизнь слишком коротка, мы это ощущаем, не можем смириться с этим, придумываем себе продолжение – кто-то собирается жить в виде эфемерной субстанции, бессмертной души, кто-то надеется родиться снова в другом виде, кто-то рассчитывает на встречу с тем, кто все создал. Хорошо ли, плохо ли создал – нас не спросил и корректировать пока ничего не собирается.
Те несколько мгновений, когда я искала и не смогла найти тонкие гостиничные тапочки у кровати, шла к окну, я еще не проснулась до конца, не осознала реальности. А сейчас, глядя в невероятно красивое небо, которое менялось каждую секунду, с тем, как большое солнце медленно поднималось над городом, я отчетливо поняла – моего отца больше нет. Наверное, я его любила еще до встречи. Потому что видела его маленькой, знала его. Потому что во мне его гены, его кровь. Потому что… Не знаю почему. Любила и всё. Поэтому и поехала сюда.
